Мыло – оно мыло и есть. У мыла свои законы: убогая простота стандартного сюжета, дешевизна сетов, повторяемость ситуаций и диалогов. Да и как иначе? Попробуйте сделать настоящий фильм длиной в сутки – а примерно столько чистого времени занимает первый сезон мыльной оперы Валерии Гай Германики «Школа». Сколько бы лет ушло на такую работу у Германа-старшего? – Жизнь, не меньше. Перед Германикой-младшей стоит задача снять «Школу» за несколько месяцев.
Тем большего уважения заслуживает достигнутый ею результат (пока могу говорить лишь о промежуточном, ибо видел лишь четверть работы). Германика снимает банальную теленовеллу, умудряясь не поступаться при этом принципами большого кино – как она его понимает.
Впрочем, ей сильно помогает тот факт, что вышеупомянутые принципы — датского набора, из Догмы-95, сформулированной в свое время Триером и Винтенбергом (съемка с руки, натуральные сеты, естественный звук, естественное течение экранного времени, полное отсутствие спецэффектов, отказ от сюжетного форсирования ситуаций). Но манифест — манифестом, а жизнь – жизнью. Отцы Догмы так и не смогли по-настоящему следовать всем ее заповедям. В этом смысле Германика святее датского папы. Подозреваю, что даже имя выбрано ею неспроста: возможно, Лера – такая же Гай Германика, как и Ларс – фон Триер.
Что огорчает, так это доступные мне в интернете проявления реакции критиков и прочих. «Темные силы реакции», как говаривали в той же Школе в не столь давние времена. Такое впечатление, что нынче любой российский дискурс сводится к трем сакраментальным вопросам:
1. «за что пиндосы гнобят Россию?»,
2. «кто кому и сколько проплатил?»
3. «ты за путина или за пятый интернационал?»
Мне отчего-то кажется, что явления искусства заслуживают несколько иного отношения. Что неразумно и расточительно топить их в том же сортире, где персонаж третьего вопроса пытается мочить своих соседей по первому и второму. Возможно, мое легкомыслие объясняется значительной географической и, главное, душевной удаленностью от вышеупомянутой параши.
Как бы то ни было, мне хочется сказать совсем о другом – о несомненном большом таланте Германики. В чем, собственно говоря, заключается суть заповедей Догмы (помимо задорной эскапады, направленной против многобюджетных блокбастеров)? Суть эта – в утверждении органичности искусства, в простой, но не столь очевидной мысли, что настоящее искусство строит себя само.
На определенном этапе создания текст, фильм, музыка обретают самостоятельность и уже сами диктуют следующее слово, кадр, ноту. Пастернак описывал это в известном четверостишии:
Когда строку диктует чувство,
Оно на сцену шлет раба,
И тут кончается искусство,
И дышат почва и судьба.
Здесь есть пара-тройка не совсем точных слов, допускающих разноречивые толкования (что за «чувство» имеется в виду?.. и кто таков этот «раб»?.. и что это за «сцена», сводящая общий образ к частностям театрального зала?..), но главная мысль все же не ускользает: истинный процесс творчества лишает творца воли, превращает его в «раба», в медиум, которому «диктуют» — только так достигается настоящий масштаб — масштаб «почвы и судьбы», в противовес искусственности «искусства». Талант, таким образом, заключается в умении услышать диктовку, а далее — ремесло.
Так работает в кино великий Алексей Герман-старший, так стремится работать и чрезвычайно многообещающий режиссер Валерия Гай Германика. Ее кадры и сцены рождаются и развиваются прямо на съемочной площадке согласно некоей внутренней логике, которую нельзя придумать заранее, а можно лишь прочувствовать, что называется, «в рабочем порядке», on-line. Именно этот – труднейший! — стиль работы порождает ощущение необыкновенной органичности и мощи происходящего. Актерам не требуется «играть» — они живут. Кажется просто, не правда ли? Да, действительно – но только при условии, что режиссер в состоянии распознать упомянутую внутреннюю логику, услышать ее диктат. Германика — слышит.
Поразительно, но она ухитряется вместить это чудо в прокрустово ложе банальнейшей школьно-мыльной оперы, населенной стандартными сценарными штампами: добрый, но ершистый подросток, девочка-отличница, расфуфыренная гулена, страдающий слабак, училка-вертихвостка, училка-скучилка, униженныя и оскорбленныя, бедныя, но честныя, … и прочая, и прочие, и прочее – все знакомое аж до вывороченных скул. Ухитряется преодолеть мертвую, инертную пошлость материала, вдохнуть жизнь даже не в глину, а в нечто намного более неприятное.
Как ухитряется? А вот пример.
Заданная ситуация:
Подросток крадет ценную статуэтку из дома, в котором убирает.
Решение режиссера:
Мальчик вытаскивает вещь из тайника и, прижимая к груди, несет к диванчику, на котором лежат его куртка, рубашка и сумка. Сначала он кладет статуэтку на диванчик и прикрывает ее курткой. Затем — рубашкой. Затем снова — курткой. Заходит в соседнюю комнату, где дрыхнет пьяный хозяин. Возвращается к диванчику и начинает запихивать вещь в сумку. Сумка откровенно топорщится. Мальчик смотрит на нее, опять прикрывает курткой и, натягивая на себя рубашку, идет еще раз взглянуть на хозяина. Бревно бревном. Снова возвращается и поспешно надевает куртку, в то время как раздувшаяся сумка, оставшаяся на диванчике в полном одиночестве, только что не вопит: «Держите вора!». Наконец берет сумку – сначала держит ее перед собой в обеих руках, затем продевает голову в лямку и, продолжая придерживать сумку рукой, выходит из квартиры.
Как хотите, но столь сложную последовательность действий невозможно вообразить заранее – она возникает только на месте: рождается из обивки диванчика, рисунка обоев, скомканной куртки, продранной сумки, жестов подростка, атмосферы квартиры и еще десятков деталей. Эта последовательность именно продиктована, она уже где-то была, существовала помимо сценариста и художника, ее всего лишь требовалось увидеть. Всего лишь – для Германа и Германики, а для большинства из нас – увы, недоступно. Или – не «увы» — здоровее будем. Хватит того, что нам дозволено смотреть и восхищаться.
Подобный уровень достоверной психологической детализации встретишь далеко не в каждой оскароносной драме. Германика же преподносит этот подарок зрителю непритязательной шестидесятисерийной теленовеллы, снятой по цене пучок пятачок. Не в коня корм? – Популярность сериала свидетельствует о другом. И это понятно: какой же конь не предпочтет свежий хлеб лежалой соломе?
Одно только беспокоит: надолго ли хватит у Валерии Гай Германики сил работать в таком режиме? Медиумная природа таланта делает его схожим с трубой, канализирующей напор высокого диктата: сколь бы ни были толсты ее стенки, рано или поздно они истончаются под действием ревущего внутри потока. Жаль, если большой талант будет растрачен на мыльные оперы, пусть даже такие хорошие, как эта. Искренне надеюсь, что «Школа» станет для Германики всего лишь очередным школьным классом по дороге к настоящему докторату.