Науськанный многочисленными восторженными отзывами, я посмотрел-таки документальный фильм Юрия Дудя «Колыма – родина нашего страха». Какие только похвалы ни звучали из уст рекомендующих: «Блестящая телевизионная работа!.. Великолепный проект!.. Глубина проникновения в тему!.. Некоторые мелкие неточности не мешают силе впечатления!.. Был потрясен!.. Смотрела, не отрываясь!.. Парфенов нервно курит в коридоре!..»
Не знаю, где и, главное, что курит всуе упомянутый Парфенов, но мне новое творение Дудя показалось мало чем отличающимся от его обычной попсовой продукции. Человек вообще-то специализируется на скандальных интервью со скандальными звездами провинциального московского масштаба. Его обычные клиенты – футболисты с большими зарплатами, политики с большим эго и светские львицы (которых раньше именовали коротким словом, частично созвучным с фамилией Дудь) с большим списком влиятельных папиков. Кульминационными моментами этих бесед служат, как правило, какие-нибудь смачные скабрезности – к примеру, у Э. Лимонова лихой интервьюер попросил дополнительные подробности описанной в романе «Это я, Эдичка» гомосексуальной сцены с личным участием писателя. Если мне правильно помнится, в том вопросе особенно выделялся невинный глагол «отсасывать».
Поймите, я вовсе не утверждаю, что серийный поставщик телевизионной жареной клубнички в принципе не в состоянии создать ничего серьезного. Вполне вероятно, когда-нибудь в будущем проекты Дудя станут более весомыми, чем вторичные половые признаки интервьюируемых им селебрити. Вот только пока что, с фильмом о Колыме, этого явно не получилось.
Возможно, зрителю, который не знает о предмете вообще ничего (как, видимо, и сами создатели фильма), будет интересно узнать, что на Колыме «холодно». Собственно, это единственная деталь действительной колымской реальности, которую демонстрирует фильм. Вот в кадре заснеженная Колымская трасса (шоссе Магадан-Якутск). На белой трассе хорошо виден ярко-красный пуховик. В пуховике можно различить автора проекта Юрия Дудя, закутанного по самый нос. Дудю очень некомфортно, о чем он многозначительно сообщает зрителям, перед тем как залезть назад в теплую кабину автомобиля. И это примерно вся ПОКАЗАННАЯ в фильме Колыма. Все остальное – бла-бла, пака-пака, пустые, не слишком относящиеся к делу разговоры.
Ефим Шифрин (в Москве) рассказывает о том, как (в Орше) арестовали папу и как папа любил маму. Примерно о том же (и тоже в Москве) обстоятельно повествует и дочь академика Королева. Я говорю «примерно» потому, что в данном случае главный упор делается на любовь к Родине, а не к маме. Далее московский музейный работник (сидя, как вы уже догадались, тоже в Москве) рассказывает о расстрелах (тоже, само собой, московских). Есть, впрочем, в этой сплошной «маскве» и колымские личности – местный краевед, сопровождающий отважную московскую экспедицию, два самодеятельных собирателя лагерных артефактов, неясный силуэт гостиничной вахтерши и бывалые водители автотранспорта. Последние, чутко уловив вкусы автора проекта, дозированно включают в разговор небольшой, почти конвенциональный матерок. Говорят они при этом о местном хоккее и о личных планах на жизнь.
Так называемая «острота» обеспечивается за счет намеченной несколькими штрихами темы всенародной любви к Сталину. Что ж, об этом действительно можно сделать не один «проект», но при чем тут, спрашивается, Колыма? Интервьюировать солнцепоклонников Солнца народов™ можно в современной России где угодно, хоть в Кремле, хоть в конопле – в том смысле, что вовсе необязательно ехать для этого на зимник Магадан-Якутск. Кстати, с него, с шоссе, маршрут не сворачивает ни на метр, что лишь усиливает его схожесть с другим известным автопробегом «по бездорожью и разгильдяйству». Хотя следует признать, что по части колорита Ю. Дудь и его безликие спутники значительно уступают О. Бендеру и экипажу «Антилопы-Гну».
В общем, настоящей Колымы – той самой Черной Планеты, Колымы Варлама Шаламова и сотен тысяч погибших там заключенных, в фильме нет и в помине. Потому что Колыма – это не Магадан и не трасса с умирающими вдоль нее поселками. Колыма – это прежде всего Дальстрой. Колыма – это Берзин и его государство в государстве. Колыма – это прииск им. Водопьянова и тюрьма Серпантинка на Стане Хатыннах. Колыма – это река Таскан, на которой Берзин планировал построить будущую столицу богатейшего края, дабы грозить через пролив американским империалистам. Колыма – это разоренные и брошенные рудники. Колыма – это «вскрыша торфов». Колыма – это могильные траншеи, неоднократно перерытые «дикими» артелями в поисках недобранного зеками золотишка. Колыма – это кости расстрелянного на Серпантинке отца моей матери, смытые летними паводками в тот самый Таскан…
Да-да, я просто в теме – занимался этим специально, готовя (в том числе и по письмам деда, уехавшего на Колыму по найму в 1936 году) свою документальную прозу. Я действительно более-менее знаю, о чем говорю, хотя в жизни не бывал там. И мне кажется не просто диким – дичайшим! – что можно сделать двухчасовой «проект» о Колыме и ни разу – НИ РАЗУ! – не упомянуть Дальстрой, ни разу – НИ РАЗУ! – не вспомнить Берзина, Магаданскую тюрьму, Ягоду и Ежова, колымские расстрелы 37-38 гг., Владивостокскую пересылку, Ванинский порт, пароходы, с трудом пробивающиеся сквозь шторма Охотского моря. Что можно ни словом не обмолвиться о том, КАК они мыли его, это проклятое золото. Что можно, удобно позируя на трассе в пока еще живом Ягодном, просто махнуть рукой на восток: а вон там, мол, в распадке, была Серпантинка… Где это «там, в распадке», попса ты ходячая, сквозной ветерок, коверный клоун хлестаковского ТВ? До жуткой Серпантинки от Ягодного – день пути, если на лошадях…
Мне говорят: «Лучше так, чем никак…» Нет, друзья, лучше никак, чем так. Помнится, пушкинский Сальери возмущался: «Мне не смешно, когда маляр негодный мне пачкает мадонну Рафаэля…»
Нет, маэстро, это, как выяснилось, далеко не самое страшное. Куда хуже, когда дешевый фигляр профанирует – то есть поганит – святую память бесчисленных жертв самого отвратительного режима в истории человечества. Мадонна-то черт с ней, новую нарисуют.
Бейт-Арье,
май 2019