Угодливо изогнутая спина, подобострастие во взгляде, самозабвенная готовность вовремя уловить желание патрона или матроны, горячее стремление предугадать их малейшее движение или слово – эта непрезентабельная картина хорошо знакома по произведениям классиков литературы – как далекого прошлого, так и близкого настоящего. О, эти отвратительные карьеристы, чиновники и столоначальники, лебезящие перед старшим по званию и надменно попирающие нижестоящих! О, каким ядовитым презрением сочатся литературные описания этих ничтожеств, сменявших гордость богоподобного Адама на чечевичную похлебку жалкого карьеризма! О, как остры и точны убийственные разоблачения, вылетающие, подобно стрелам, из-под пера писателей и драматургов!
Нет ничего нового в написанном выше? Для тех, кто в теме, не будет новым и написанное ниже. Но люди, относящие себя к категории «читателей» (каковых, кстати, становится все меньше и меньше), возможно, удивятся следующей сугубо инсайдерской информации: в своем кругу весьма значительная часть литераторов-разоблачителей ведет себя ничуть не лучше, если не гаже пресмыкающихся втуне чиновников.
Это положение прекрасно выражено бессмертной фразой одного из моих литературных знакомых, который следующим образом ответил на вопрос по поводу пристраивания сценариев: «Надо работать личностью».
Иными словами, надо искать нужных людей, заводить нужные знакомства, пресмыкаться, угодничать, заранее улыбаться, вовремя смеяться над бородатым анекдотцем, взахлеб хвалить начальственное дерьмо, просить, кланяться, клясться в лояльности… – то есть делать именно то, что данный высокодуховный сценарий, возможно, разоблачает. И если кто-то полагает, что необходимость «работать личностью» касается только сценариев, то нет – не только.
Коли уж зашла речь о сценариях, отметим, что на литературной сцене действуют точно такие же персонажи, что и в канцелярии города Глупова: те же самые добродушно-спесивые действительные статские советники, надменные коллежские асессоры и сдержанно-гордые губернские секретари – вплоть до самых ничтожных, совсем еще не продвинутых личностей в ранге коллежского регистратора. Продвижение по лестнице чинов требует от «работающих личностей» немалых усилий – неудивительно, что, вскарабкавшись хотя бы на ступеньку, они не желают подвергать достигнутое даже минимальной опасности.
А рискует Башмачкин от литературы намного больше, чем Башмачкин от канцелярии. Последний может, в крайнем случае, переехать в соседний город – из Глупова в Дебильск, из Дебильска в Охломоново и так далее – городов много, на всю жизнь хватит. Городов много, зато литература, увы, одна. Оттого-то титулярный прозаик или коллежский поэт так боятся испортить отношения с коллегами: тут стоит всего лишь разок оступиться – и всё, поминай как звали. Вот и помалкивают в тряпочку наши мозолистые личности или, чуть что, разбегаются по углам – не дай Бог, сорвется неправильное мнение. Или, того хуже, выползают на трибуну, чтобы в порядке «работы личностью» сказать свое «рабочее слово» (дальше уже совсем по Галичу: «Выхожу я и не дробно, как дятел, а неспешно говорю и сурово…»).
Ах, достопочтенный Акакий Акакиевич… – вас, по крайней мере, не мучил когнитивный диссонанс между вашим жалким, унижающим звание человека поведением и продукцией вашего пера! Пресмыкаясь, вы хотя бы не писали о том, что пресмыкаться нехорошо! Вы всего лишь сочиняли циркуляр, а не прекраснодушный роман, строчили годовой отчет, а не высокопарную поэму, обучали юнкера служебной инструкции, а не человечество – тому, что нравственно, а что нет… И пусть у вас не заладилось с этой треклятой шинелью – зато вы можете смело утешаться тем, что жили честнее, достойнее, лучше, чем многие из тех, кто умеет ладно прикладывать слово к слову.
Бейт-Арье,
июль 2016