Обсуждение фильма Марии Певчих – точнее, первых двух (из трех) частей сериала о 1990-х годах – поражает одним: всё это «не о том».
Не о том многозначительные рассуждения на тему «почему именно сейчас?»
Не о том оскорбленные реакции сильно постаревших участников тех событий: дескать, «всё не так однозначно».
Не о том банальные замечания насчет классовой ненависти бедных к богатым.
Не о том воздетые вверх брови: на черта, мол, повторять и без того общеизвестные факты?
Не о том спешные опросы растерянного общественного мнения на предмет «что лучше» – социализм или капитализм?
Не о том и само кино, поскольку вряд ли три оставшиеся серии отойдут от «не-о-том-ной» линии уже продемонстрированных двух.
Что, конечно, печально, поскольку, не отрефлексировав катастрофу, случившуюся с ней в 90-е, Россия вряд ли сделает шаг к исправлению нынешней ситуации.
А что тогда «о том» – так, к сожалению, и не прозвучавшее?
О том – это о произошедшей тогда полнейшей утрате стыда, о безвозвратном крушении морали – как личной, так и общественной. О том – это о морально узаконенной вседозволенности, о воровстве, грабеже, убийстве, попрании слабых, сознательной проституции, как совершенно легитимных, нестыдных способах «продвинуться в жизни».
Часто приходится слышать, что тогдашним реформаторам важен был результат. Что с исторической точки зрения нет никакой разницы, в чьих именно руках окажутся заводы-дворцы-пароходы, когда целью является скорейшая приватизация и переход к современному капиталистическому обществу частных собственников. Что первые капиталы ныне респектабельных французских, британских, американских банкирских домов тоже делались не в белых перчатках.
Пардон, господа реформаторы, но это вовсе не «историческая» точка зрения. Это точка зрения «исторического материализма», изучение коего в советских вузах оставило чересчур глубокую царапину в ваших неокрепших умах. Потому что западные образцы времен формирующегося и даже так называемого «дикого» капитализма коренным образом отличались от принципиально бесстыжей российской реальности наличием жесткого базиса традиционной общественной морали.
Вы скажете: ну так что? Разве основатели больших американских капиталов не нарушали свою же мораль сплошь и рядом? Разве они не мошенничали, не воровали, не убивали конкурентов? Само собой, нарушали. Но есть огромная разница между мерзостью скрытой и мерзостью, выставленной напоказ, совершаемой на свету, на глазах у всех. Есть огромная разница между мерзостью, которой стыдятся, и мерзостью, которой гордятся, которой стараются подражать.
Есть в русском языке выражение, описывающее крайне аморальную ситуацию: «совсем стыд потеряли». В 90-е годы Россия совсем потеряла стыд. Помните, тогда еще появилось характерное словечко «пафосный», описывающее такие «маниловские» несерьезные категории, как стыд, совесть, мораль. Это слово полагалось произносить, презрительно наморщив интеллигентный носик. Собственно, «духовное» обоснование торжествующего бесстыдства пришло именно со стороны российской интеллигенции – той самой, которая сегодня изображает из себя «другую Россию».
Но какие же вы «другие», господа? Кто, как не вы, радостно ринулись «на подхват» бессовестному воровству и мерзкому криминальному переделу? Кто, как не вы, устроили, оправдали и узаконили смердяковщину 90-х годов? Ведь именно так – смердяковщиной – называется общество, построенное на откровенно бесстыжем насилии и презрении к такой «пафосной» нематериальной категории, как стыд. Потому что капитализмом становится в итоге лишь общество частной собственности, выросшее на основе традиционной морали – пусть и при помощи бандитского кольта.
Почему получилось именно так, понятно. В максиме «Левый значит подлый» третье слово означает не ругательство (как ошибочно полагают многие мои оппоненты), а всего лишь принципиальное отрицание традиционной морали. Большевизм, как и любое левое движение, был естественным образом нацелен на ее ликвидацию и вполне в этом преуспел. Сложившуюся веками эволюционную систему морали революционно заменили на «Моральный кодекс строителя коммунизма».
Возможно, кто-то когда-то и воспринимал этот «кодекс» всерьез – но очень недолго. Россия вступила в горбачевскую перестройку с манной кашей истмата-диамата в голове – кашей, моментально смытой в канализацию бурным течением событий. На ком в той ситуации лежала обязанность восстановления разрушенной коммунистами морали? На сервильной российской церкви? Увы, она так и не смогла (щадящий вариант: не успела) избавиться от пастырей с чекистскими погонами. На «святой» российской интеллигенции? Увы, она, как уже сказано выше, сначала своими руками устроила смердяковщину, а затем радостно бросилась ее обслуживать.
Надо ли тогда удивляться, что, в результате процесса смердяковизации общества, к власти в нем пришел Смердяков собственной персоной? Конечно, нет. Бесстыжая аморальность, откровенное – в глаза всему миру – вранье, узаконенный грабеж, физическое устранение «человеческих помех», хамское жлобство как предпочтительная модель поведения… – все эти смердяковские характеристики самым естественным образом перекочевали от ларьков, воровских малин и пряничных дворцов в одночасье разбогатевших мошенников – в кабинеты Кремля и, что самое ужасное, в головы так называемого «простого народа».
В этом смысле Мария Певчих безусловно права, когда утверждает имманентную преемственность нынешнего путинизма по отношению к «реформам» 90-х годов. И вряд ли господа из «другой России» вправе обижаться на нее за это. Они полагали, что сеют капитализм, а на деле посеяли чудовищное бесстыдство. А как известно, что посеешь, то и пожнешь.
Бейт-Арье,
апрель 2024