Последним прочитанным мною текстом Самуила Ароновича Лурье было его письмо в некое российское учреждение – то ли в банк, то ли в министерство, то ли в какой другой мелко-поганый клоповник. Отправленное из Калифорнии, это письмо содержало просьбу вернуть оставшейся в Петербурге сестре писателя какие-то пенсионные гроши и полушки, накрепко зажатые монументальными ягодицами бюрократии.
Эта обращенная к истукану и оттого безнадежная человеческая просьба оставляла чрезвычайно тягостное впечатление – даже не содержанием, а интонацией, где вынужденное унижение безуспешно пряталось за натужный саркастический задор.
С одной стороны: «Денег семье не оставляю. Не заработал за всю жизнь… выслал моей сестре в СПб. доверенность, чтобы она успела получить недозабранную … пенсию. Речь идет о сумме, едва ли превышающей… сестра пришла с доверенностью…» и т.д.
С другой: «…я вовсе не жалуюсь на эту компанию бездельников на Старо-Невском. Я даже считаю, что они поступают правильно, своими методами посильно разрушая это отвратительное государство. Я приветствую саботаж и коррупцию и с удовольствием наблюдаю за пандемией глупости. Правы они, а не мы – несчастное поколение родившихся при Сталине, умирающих при Путине. Мы не боролись с этим государством, а работали на него, рабы»…
Такое вот письмо. А несколько недель спустя, 7 августа 2015 года, пришло известие о кончине его отправителя.
Чтобы было понятно, о ком идет речь, поскольку далеко не все слышали об этом человеке:
Покойный Самуил Аронович Лурье был выдающимся филологом, писателем, эссеистом, литературоведом. По безупречному чувству языковой материи, по дух захватывающей свободе владения словом, по уровню интеллекта и способности формулировать самые тонкие и дальние мысли рядом с ним можно поставить разве что Юрия Михайловича Лотмана, другого великого еврея русской культуры. Различие между ними заключается в том, что Юрий Михайлович получил-таки в своем Тарту (которому теперь впору возвращать его прежнее имя – Юрьев – потому лишь, что там жил и работал Ю. М. Лотман) какую-никакую возможность для реализации своего огромного потенциала, в то время как немереная мощь Самуила Лурье погибла, запуталась, сгинула в глухих ватных тисках «отвратительного государства».
Как и многие другие, он мог бы сказать о себе словами Пушкина: «Черт догадал меня родиться в России с душою и с талантом». Или предсмертными словами Александра Блока, ушедшего, кстати говоря, ровно тогда же, в седьмой день августа: «Слопала-таки поганая, гугнивая родимая матушка Россия, как чушка своего поросенка»… Мог бы, но это было бы неполной правдой. Полная правда Самуила Лурье включает в себя еще и выбор – тот, какого не было ни у Пушкина, ни у Блока. Он выбрал остаться, хотя и умер не в любимом Петербурге, а в калифорнийском Пало-Альто. Чушка даже не стала его лопать – просто выплюнула куда подальше и продолжила самозабвенно хрюкать в своем заросшем навозом хлеву. По сути, Лурье был с нею до конца, накрепко привязанный к грязным жердям пеньковой веревкой русского языка. Хорошо, что смерть разрубает любые веревки.
Кто-нибудь сейчас наверняка скажет: а что ему еще оставалось? Что бы он делал в Штатах – распинался перед десятком студентов-славистов, неспособных понять и сотой доли необходимых нюансов? Что бы он делал в Израиле – сидел в сторожевой будке на манер старого пса?.. подметал бы лестницу в подъезде? Верно, это бы и делал. Его крошечная аудитория не увеличилась бы никак – скорее всего, даже уменьшилась бы. В чем же тогда смысл отъезда?
В достоинстве – вот в чем. В возможности умереть, не задыхаясь при этом от невыносимого унижения, от горького чувства добровольного раба, опарыша, раздавленного чугунным боком вонючей засранной чушки. В непредставимости духовного завещания, составленного в форме «письма-к-президенту-сбербанка-как-его там». В этом – смысл.
А впрочем, зачем я отвечаю? Как надменно говаривала в таких случаях Зинаида Николаевна Гиппиус, «если надо объяснять, то не надо объяснять»…
Илья Мильштейн публикует в «Снобе» выдержки из газетных статей Самуила Лурье. Вот одна из цитат:
«Живи, умный человек, как Антон Павлович Чехов: защищайся от подлых мелочей – приятными. Что-нибудь работай, хоть кому-нибудь помогай. А перед смертью постарайся пошутить, желательно – на свой счет».
Похоже, автором этих слов так и прожито – в постоянной защите «от подлых мелочей – приятными». Неизвестно только, можно ли считать вышеупомянутое предсмертное письмо шуткой «на свой счет». Если да, то она явно не удалась. Не смешно.
Бейт-Арье,
2015