Мы – я и моя семья – переместились из своего «Района 9» примерно 20 лет тому назад. Переместились сами, в место, которое сочли достаточно безопасным — не столько для жизни, сколько для чувства собственного достоинства. Я специально написал «сами» — ведь не так давно таких, как мы, перемещали добрые люди — задаром, в вагонах для скота и в места, безопаснее которых уж точно не сыщешь: разве что-нибудь может угрожать небу?.. дыму в небе?.. пеплу на почве?
Чуть позже другие добрые люди, принципиально согласные с первыми, готовились перемещать нас в дальневосточные бараки. Я родился двумя годами после того, как эта возможность миновала в связи со смертью Лучшего Друга всех перемещенных лиц. Но по иронии судьбы местом моего рождения стал-таки Дальний Восток, куда были направлены по распределению мои будущие родители – отец из Москвы и мать из Питера. Мне трудно отделаться от мысли, что рукой распределяющих двигало разумное желание освободить два места в готовящихся теплушках. Мол, так или иначе все там будут, отчего бы тогда не послать этих заранее?
Таким образом, я могу считать себя в некотором роде перемещенным еще до рождения, в виде решительно виртуальном, не материализованным даже точкой еще не пересекшихся взглядов моих будущих папы и мамы, впервые увидевших друг друга лишь там, в Приморье. Да и вообще, самим фактом своего рождения я обязан тому перемещению – не будь его, так и не состоявшегося, не было бы и меня. Забавный парадокс, не правда ли?
Возможно, именно эта изначальная виртуальность (да жив ли я, если перемещения, которому я обязан жизнью, так и не произошло в реальности?) заставляет меня относиться к нашим перемещениям и депортациям – прошлым и нынешним — как к чему-то, что произошло и происходит со мной лично. Они висят на мне, как гири, много-премного – от ашшурского плена до гуш-катифского изгнания — и, перемещаясь, я депортирую их вместе с собой – еще раз, и еще, и еще.
Фильм тридцатилетнего канадца (некогда южноафриканца) Нила Бломкампа «Район 9» я посмотрел по наводке своих друзей-одноклассников. Кому понравилось, кому нет, говорили о чересчур очевидной притче, поминали Саймака и Лема, «Чужого» и «Терминатора». Я тоже сначала смотрел исключительно под этим углом – вполне адекватным фильму.
Для тех, кто еще не видел — вкратце (и без спойлера): в небе над Иоганнесбургом застревает корабль с инопланетянами. Внешне они похожи на отвратительных креветок, но, в общем, безобидны; владеют эффективным оружием, но не применяют его; готовы душу продать за кошачьи консервы и доверчивы до глупости. И прочее в том же духе. Инопланетян много – тысячи, десятки тысяч; их высаживают из корабля в организованный для этой цели беженский лагерь, который быстро превращается в трущобу. В течение последующих двадцати лет предоставленные самим себе креветки размножаются (яйцекладом) до без малого двух миллионов и становятся досадной помехой для местного населения. Тут-то и встает вопрос о депортации. И так далее.
В какой-то момент (довольно быстро) я обнаружил, что отвратительное мурло инопланетного «креведко» начинает мне нравиться, и подумал, что это – несомненное достижение режиссера. Подумал — и вдруг разом вспомнил вот что.
Моя дочка приехала сюда в возрасте восьми лет и оттого не успела разделить со мной специфических ощущений российского филиала «Района 9». Если тот, российский (как, впрочем, и немецкий, французский, итальянский, американский, китайский… you name it) район был размазан по карте страны редкими точками наших жилищ, то этот, израильский, выглядел, скорее, как однородное пятно (чтоб не сказать бельмо) на чистом лице всепланетного Иоганнесбурга. Наши креветочьи носы раздражали людей там, в рассеянии, но это отнюдь не означало, что нас готовы оставить в покое после нашего очередного перемещения – на этот раз в компактный «Район 9» на Ближнем Востоке.
В десять лет моя дочь спросила, повернув голову от уроков к телевизору, вещавшему чьим-то европейски-либеральным голосом о нашей фашистской сущности:
— Папа, почему они нас так не любят?
— Что? – переспросил я больше для того, чтобы выиграть время, и пока дожидался повторного вопроса, решил отделаться шуткой. – Почему не любят? Потому что мы — инопланетяне.
И улыбнулся, дабы надежнее подкрепить шуточную интонацию.
Но, как выяснилось, ребенок не забыл. Помню, мы стояли в длинной очереди на какую-то выставку и говорили «о ситуации» — есть такое чисто израильское понятие, вмещающее в себя слишком многое, чтобы можно было перевести его не одним даже словом, но и одной фразой. Тогдашняя «ситуация» включала в себя еженедельные взрывы в автобусах и кафе плюс массовые демонстрации в Европе с категорическим требованием призвать к порядку наш «Район 9» — убрать, ликвидировать, переместить нас к чертовой матери, куда угодно, лишь бы с глаз долой.
— Слушай, папа, — серьезно сказала моя уже взрослая дочь. – А вдруг мы и вправду инопланетяне?
Вот. Такое вот интересное воспоминание постигло меня в процессе просмотра фильма тридцатилетнего канадца (некогда южноафриканца) Нила Бломкампа «Район 9». Я сидел перед экраном, взволнованно шевеля креведочьими щупальцами и болел за своих. За инопланетян.