Александра Гельевича Дугина я слушаю часто и с интересом. Он никогда не разменивается на уступки политкорректным недоговоркам – всегда излагает напрямик, четко и недвусмысленно. Его максимы продуманы и точны; сам он, как правило, последователен и непротиворечив, а если логика кое-где и хромает, то хромота эта не случайна, а является частью общего намерения.
И это еще не все. В последние годы я не раз убеждался: что у нынешних кремлевских властителей на уме, то у Дугина на языке. Именно так – обратное правило не действует: все-таки нехитрая соображалка политика заведомо невелика, а потому может быть лишь ничтожным подмножеством могучего интеллекта нынешнего Идеолога Всея Руси. Оттого-то так интересен Александр Гельевич: в его гладкоговорении можно рассмотреть намерения, а иногда даже ближайшие практические шаги текущего российского самодержца.
За Дугина можно браться с любого места – хоть с пальца, хоть с филея: как я уже сказал, он исключительно последователен, всегда подкрепляет частное общим, а потому репрезентативен, как вода — даже в малых дозах. Вот, начать хоть с этого прелюбопытного рассуждения о мифах
Здесь Александр Гельевич утверждает следующее: общеизвестным является тот факт, что фактов не существует вовсе. Есть лишь интерпретации. Поэтому фактом следует называть то, что выгодно называющему. А уже назвав, стоять на своем, утверждая физической силой фактозванца фактическое состояние названного факта. Отрицателей – в тюрьму. Или убить – одним фашистом меньше. Почему фашистом? Потому, что так мы его назовем (интерпретируем), и это, заметьте, тут же станет фактом. Почему станет? — По определению факта. Не пойман – не вор, не назван – не факт. Все чрезвычайно просто – как чрезвычайная комиссия.
На таких чрезвычайных фактах и следует, по мнению Дугина, построить современный российский миф. Он чрезвычаен в силу обстоятельств: великая страна в одночасье лишилась скрепляющего нарратива. Вон, евреи построили свой миф на Холокосте, а украинцы строят сейчас на Голодоморе. И то, и другое – миф, не было ни Холокоста, ни Голодомора – не потому, что не было именно этого, а потому, что не было вообще ничего. Но миф о Холокосте русским не вреден, поэтому его можно не оспаривать, а вот миф о Голодоморе, напротив, противен, поэтому его следует назвать враньем и, соответственно – в тюрьму. Или убить. На Западе за отрицание Холокоста сажают? – Сажают. Вот и мы будем сажать за разговорчики в строю о Голодоморе.
Мифы есть главные и второстепенные. Главных для нынешней России требуется совсем немного: три-четыре. Ну, скажем, для начала: Россия победила в Великой Отечественной войне. Далее: Сталин и Гитлер – отнюдь не близнецы-братья, то есть первая голова социалистической гидры ценна матери-истории существенно больше второй. Ну и еще, допустим, такой: все мы — русские, даже те, кто не очень. И хватит. Три мифа – не так много, но они должны быть с кулаками, как добро. Которого нет. А кто против – в тюрьму. Или убить. Чрезвычайно просто.
Внешнеполитические императивы Александра Гельевича (и внимающего ему самодержца) выражаются, например, монологом на тему Курил
Курилы здесь, собственно, — не более чем предлог для изложения взглядов А.Г.Дугина на военную мораль. Она, вкратце, такова: с бою взяли город Х – все добро и бабы в нем наши, а для тех, кто чадолюбив, — и дети. Пользуйся не хочу. Интересна и предлагаемая модель освоения Сибири: сами мы, известное дело, ни на хрена не годные, а потому не грех бы запрячь япону с евонной мамой. Япона мама, в отличие от китайской, рожает немного, зато качественно: ейный помет смолоду на микрокомпьютеры горазд. Под нашим, знамо, расейским контролем. А как же. Освоим японами Сибирь и тут же зашлем туда наших не слишком способных, зато своих русаков. А освоивших японов куда? Насчет этого Александр Гельевич пока умалчивает, но в принципе понятно: во-первых, японов будет немного в силу особенностей япономатки, и все они к тому же будут жутко как дисциплинированы. А во-вторых, ежели кто полезет в бутылку саке, то мы ему тут же обернем япону мать кузькиной. То есть возьмем с бою. А для тех наших солдат, кто чадолюбив – дети. Они, хоть и раскосые, но не на попку, для солдата-победителя сойдут.
А вот несколько слов за культурную модель, как сказали бы в городе-герое Одессе (которую Дугинский самодержец еще накажет за пропаганду Голодомора, которого не было).
Этот текст я рекомендую изучать с середины – с того места, где Александр Гельевич разъясняет про хороводы. Оказывается, будущее России заключается всего лишь в том, чтобы взяться за руки и ходить по кругу! Просто, не правда ли? Нехай иудейские брехуны лают из-за бугра, что история – поступательный процесс. Исторический прогресс – это миф. Наш факт (который не факт, но за который мы горло выгрызем) – хоровод. Мы, русачье, гуляем по кругу, причем, лучше бы на печке и по щучьему веленью. Вокруг японы осваивают Сибирь, таджики строят Москву, китайцы изготавливают все остальное, а русские привольно водят хоровод. Изредка размыкая его, чтобы взять с бою город Х, евонное добро и, само собой, баб. А для тех, кто чадолюбив – детей.
Кому-то, может, покажется, что речи Александра Гельевича – не заслуживающая внимания посконная байда на прямокишечном киселе, но это не так. Нет, не так. Во-первых, эти речи прямо подкрепляются действиями самодержца. Вот вам – по факту первого монолога – указ об образовании Комиссии против фальсификации истории (Дугин именует ее «Комиссией по фальсификации истории» и, поверьте, это вовсе не оговорка). Тяжелым духом второго монолога так и разит изо рта кремлевских молодцов, стоит им только заговорить о Кавказе, Грузии, Украине, Прибалтике. Ну а хороводы нынче водят не только на Селигере, но и в Госдуме. Какая же это тогда байда, братцы? Это, друзья мои, не байда, и не догма, а руководство к действию, ни больше, ни меньше.
Но есть еще и во-вторых, и об этом мне хотелось бы поговорить особо. Во-вторых, Александр Гельевич Дугин — отнюдь не дурак, не клоун и не шарлатан, от которого можно было бы отмахнуться, особо не вдумываясь в суть происходящего. Его модель прекрасно продумана, выношена, выстрадана. Зачатая на заскорузлом от жертвенной крови Вааловом колу, она была затем с болью и кровью вырождена, вывалена в черную перунову ночь из вонючей мерзости раздутого кривдой чрева.
Смотрите: по сути своей она немногим отличается от прочих постмодернистских изысков, хотя и набрана пальцами, стоящими веером. В ней разве что побольше бычьего жлобства, но основа та же: яростное отрицание абсолютных ценностей, абсолютной морали, отрицание логики мирового развития, добра, смысла, любви, Бога. Постмодернистская вселенная Дугина движется одним рычагом: личной сиюминутной выгодой. «Правды нет – поэтому правдой следует объявить то, что выгодно!» – вот его кредо.
А коли так, то и морали нет. Есть лишь государевы законы, продиктованные государевой выгодой и более ничем. Зачем работать, если можно взять с бою город Х? Зачем жалеть, любить, прощать, каяться? Зачем творить добро? Добро мы возьмем за так, взяв с бою город Х. А еще мы зальем улицы кровью мужчин, изнасилуем дочерей, раздерем от промежности до уха жен, а детей отдадим чадолюбцам. Потому что дозволено все, что дозволит государь.
Миру, по убеждению Дугина, не свойственно поступательное развитие – дугинская реальность движется по кругу, языческим дионисийским хороводом, умирая и возрождаясь согласно солнечным, лунным, маточным природным циклам. Понимаете ли? — Александр Гельевич зовет вас в хоровод не оттого, что он шут, а оттого, что он жрец. Жрец, шаман, ведун, ведьмак.
Все это было бы страшно, если бы Александр Гельевич был действительно прав. Но он неправ. Мир един, связан до мельчайшей своей частицы, имеет смысл, цель и ценности, не зависящие от человека, будь он хоть трижды дугинским государем. Это факт, который существует сам по себе, даже не будучи назначенным на роль факта. Убивать, насиловать и лгать нельзя не потому, что это выгодно или невыгодно, а потому что нельзя.
Эта точка зрения пришла в мир с Десятью заповедями, осветила его и затем три тысячелетия продиралась сквозь дремучий лес изид, зевсов, астарт, даждьбогов, одинов, велесов и лелей не для того, чтобы быть подмятым гламурными монологами г-на Дугина. Она переживет и этот небольшой казус на своем длинном – поступательном! – пути. Брось, Александр Гельевич, на капище темно…
Почему издохнет именно идолище, а не Бог? — Я не могу этого доказать – я просто в это верю. Верю в Бога. Я не могу доказать свою правоту и неправоту Дугина. Но и он не может доказать свою правоту и неправоту мою. Это, как говорится, вопрос постулата – одного, но основного, главного. Вопрос выбора.
Выбирайте.