Тезис
Книги и фильмы, из которых я еще в школьные годы впервые узнал о фашистских лагерях, рассказывали, что там убивали «наших», то есть попавших в плен красноармейцев, зарубежных коммунистов и вообще советских людей. О Катастрофе как особом феномене современной человеческой истории говорить в СССР было не принято. Поэтому сведения о том, что на фабриках смерти Треблинки, Освенцима и Майданека, а также в Бабьем Яре, Змиевой балке и других степных и лесных оврагах уничтожали не «людей вообще», а конкретно евреев – от малых детей до глубоких стариков – дошли для меня существенно позже, уже в старшем юношеском возрасте.
Нечто подобное можно сказать и о моем затянувшемся существенно дольше невежестве в отношении Испанской инквизиции, учрежденной в конце XV века Католическими королями Изабеллой и Фердинандом и официально отмененной лишь три с половиной столетия спустя, в 1834 году. Дожив до седых волос, я полагал, что это печально прославившееся жестокостью учреждение представляло собой чисто религиозную институцию, преследовавшую еретиков, вольно или невольно отклонившихся от канона католической веры. Отчасти меня извиняет тот факт, что подавляющее большинство вполне образованных и знающих людей думали (и продолжают думать) точно так же. При этом они опирались (и продолжают опираться) на вполне авторитетные источники.
К примеру, Большой Советский Энциклопедический словарь определял инквизицию как «судебно-полицейское учреждение для борьбы с ересями»; причем Испанская инквизиция не выделялась в качестве отдельного явления – лишь отмечалась ее «особенная свирепость». Куда более современный и авторитетный толковый словарь Вебстера утверждает, что Испанская инквизиция – это «находившийся под государственным контролем религиозный трибунал, чьим назначением было преследование крестившихся, но отошедших от католической веры иудеев, «тайных евреев» (crypto-Jews) и прочих отступников (apostates)». Это не слишком отличается по сути от БСЭ, хотя и добавляет к советскому определению некоторую национальную конкретность. Но, в конечном счете, оба уважаемых издания: а) отмечают религиозный характер явления и б) указывают на еретиков/отступников как на объект преследования.
Именно такой взгляд на вещи был (и пока еще остается) преобладающим – и прежде всего потому, что устраивал более-менее всех. Историки-атеисты и представители конкурирующих конфессий рады были записать на счет католицизма чудовищные пытки и казни многих тысяч инакомыслящих. Католические ученые использовали тот же нарратив, чтобы с жаром отмежеваться от преступлений «прежнего» папства, противопоставляя ему нынешнее, сравнительно благочестивое. А что касается евреев, чьих соплеменников сжигали тогда на кострах, то им, несомненно, льстила версия о беззаветной приверженности «тайных евреев» вере отцов.
И все было бы хорошо, а кому-то даже лестно, если бы не одна проблема: этот взгляд имеет мало общего с действительностью. Что и доказывается – неопровержимо и аргументированно – в фундаментальной монографии Бенциона Нетаниягу «Истоки инквизиции в Испании XV века», переведенной на русский язык с английского оригинала (пер. Даниэль Фрадкин) и изданной ростовским издательством «Феникс» при поддержке Российского еврейского конгресса (РЕК).
Характерно, что и сам автор исследования приступал к изучению этой темы примерно с тех же традиционных позиций:
«Когда много лет назад я впервые приблизился к изучению истории марранов и испанской инквизиции, – пишет Нетаниягу, – у меня не было ни малейшего сомнения в том, что почти все марраны тайно исповедовали иудаизм, чем и вызвали гнев Церкви, которая не могла терпеть такого явления в своих рядах. Естественно, я рассматривал марранов как героев, которые отважно противостояли террору инквизиции и оставались тайными приверженцами своей веры – даже под жестокими пытками, зачастую принимая смерть».
Увы, историческая правда оказалась принципиально иной. Марранов (называемых еще конверсо или «новыми христианами») жгли на кострах не из религиозных, а из расовых соображений, хотя и прикрывались при этом первыми. Согласно концепции Бенциона Нетаниягу, «целью создания инквизиции было прежде всего удовлетворить антимарранское движение – эмоционально, социально и политически». Иными словами, католические короли шли навстречу требованиям союза широких масс простонародья с частью богатых горожан и знати, а проще говоря, всего народа, не желавшего больше терпеть рядом с собой евреев ни под каким соусом – ни в виде правоверных иудеев, ни в облике благочестивых христиан.
Согласно автору монографии, причиной установления инквизиции (расправившейся с евреями-христианами) и чуть более позднего королевского Указа об изгнании (ликвидировавшего присутствие в Испании евреев-иудеев) был банальный антисемитизм – тот же самый, который впоследствии создал упомянутые в начале этой статьи лагеря смерти.
Здесь следует отметить, что речь идет именно об истоках и причинах, поскольку, как и всякий карательно-бюрократический монстр, Испанская инквизиция со временем переросла свой первоначальный raison d’etre, и, покончив с марранами, устремилась за новой добычей – морисками, реформаторами и всевозможными соперниками абсолютизма (ибо с первого до последнего дня была инструментом королевской власти).
Повторяющийся паттерн
Нетаниягу начинает свою книгу с краткого экскурса в прошлое. Это неслучайно, ибо демонстрирует повторяющийся профиль поведения евреев в галуте (изгнании, рассеянии) – то, что обычно называется паттерном, шаблоном. Как мы увидим в дальнейшем, тому же паттерну будут следовать и испанские евреи – и, забегая в будущее, не только они.
Итак, конец VI в. до н.э. Египетскую северо-восточную границу охраняет ряд крепостей с иудейскими гарнизонами. Иудея – естественный союзник Египта против Вавилона (с востока) и Эфиопии (с юга). Местное население относится к евреям с подозрением (а как еще относиться к наемникам-чужестранцам), но терпит, поскольку те находятся под защитой фараона.
Но вот на страну накатывается новая грозная сила – Персия, сокрушившая Вавилон. Египет побежден, захватчики устанавливают новое правление и в качестве опоры естественным образом выбирают евреев: ведь персы для тех – это всего лишь смена законной власти, в то время как прочее население продолжает относиться к захватчикам враждебно. Промежуточный итог: евреи получают привилегии, а местные ненавидят предателей смертельной ненавистью, но трогать боятся, поскольку те находятся под защитой царя. Проходят годы; персидская элита постепенно врастает в местную и на каком-то этапе понимает, что выгоднее перестать упираться и дать вместо этого выход народной ненависти. В результате защита евреев властью ослабевает, привилегии отнимаются, и местные получают долгожданную возможность осуществить жесточайший еврейский погром.
IV в. до н.э. К Египту подступают победоносные фаланги Александра, сокрушившего Персию. В качестве опоры Александр естественным образом выбирает евреев: ведь для них греки – это всего лишь смена законной власти, в то время как прочее население продолжает относиться к захватчикам враждебно. Промежуточный итог: евреи получают привилегии, а местные ненавидят предателей смертельной ненавистью, но трогать боятся, поскольку те находятся под защитой царя. Проходят годы; греческая элита постепенно врастает в местную и на каком-то этапе понимает, что выгоднее перестать упираться и дать вместо этого выход народной ненависти. В результате защита евреев властью ослабевает, привилегии отнимаются, и местные получают долгожданную возможность осуществить жесточайший еврейский погром.
I в. до н.э. К Египту подступают непобедимые легионы римлян, сокрушивших к тому времени царства преемников Александра. В качестве опоры они естественным образом выбирают евреев: ведь для тех римляне – это всего лишь смена законной власти, в то время как прочее население продолжает относиться к захватчикам враждебно. Промежуточный итог: евреи спасают осажденного в Александрии Юлия Цезаря, получают привилегии, а местные ненавидят предателей смертельной ненавистью, но трогать боятся, поскольку те находятся под защитой Рима. Проходят годы; римская элита постепенно врастает в местную и на каком-то этапе понимает, что выгоднее перестать упираться и дать вместо этого выход народной ненависти. В результате защита евреев властью ослабевает, привилегии отнимаются, и местные получают долгожданную возможность осуществить жесточайший еврейский погром.
V – VI вв. н.э. На провинции Западной Римской империи (прообразы будущих феодальных государств) накатываются волны германских нашествий. В качестве опоры германские вожди естественным образом выбирают евреев: ведь для них германцы – это всего лишь смена законной власти, в то время как прочее население продолжает относиться враждебно к племенам невежественных варваров. Промежуточный итог: евреи становятся юридическим, финансовым, культурным фронтом германских королей, получают привилегии, а местные ненавидят предателей смертельной ненавистью, но трогать боятся, поскольку те находятся под защитой грубой германской силы. Проходят годы; германская элита постепенно врастает в местную и на каком-то этапе понимает, что выгоднее перестать упираться и дать вместо этого выход народной ненависти. В результате защита евреев властью ослабевает, привилегии отнимаются, и местные получают долгожданную возможность осуществить жесточайший еврейский погром.
VIII в. На Испанию вестготских королей (к тому времени уже практически юденфрай из-за избиения, изгнания и/или насильственного крещения евреев) накатывается волна мавританского нашествия. Маврам необходимо заселять очищенные от христиан города – предпочтительно, теми, кто в курсе местных особенностей. На помощь, естественно, приходят евреи – как уцелевшие, так и сбежавшие от гонений в Северную Африку. Мусульманские захваты перерезают традиционные торговые пути Средиземноморья, христианская Европа хиреет и приходит в упадок. И опять помогают евреи-раданиты, связавшие христианские порты Нарбонны и Марселя с портами исламского мира и добравшиеся до Индии и Китая намного раньше Васко да-Гамы и Марко Поло. А когда век спустя наступает период Реконкисты, то кто заново заселяет покинутые мусульманами города? Кого защищают короли Астурии, Арагона и Кастилии? Конечно же, их – евреев. Или, как выражается очередной король, «моих евреев». И прочее, постепенно увеличивающееся и приходящее в себя население, терпит – ненавидит, но терпит. Терпит, пока королевская власть не ослабевает, пока короли не решают, что политические соображения важнее, и тогда оставшиеся немногие привилегии отнимаются, а местные получают долгожданную возможность осуществить жесточайший еврейский погром.
В принципе, этого вполне достаточно, чтобы сделать несколько важных выводов. Евреи в галуте, как правило, лояльны любой законной власти, что делает их ценным ресурсом для правителей в период становления режима – и в то же время порождает ненависть к ним со стороны противников не устоявшегося/нового правления. В такие моменты цари-короли-князья-диктаторы-премьеры склонны защищать своих еврейских подданных от общих врагов. Но вот проходят годы, ситуация в стране успокаивается, власть перестает восприниматься населением как враждебная, и у правителей появляются иные, более удобные политические соображения.
Антисемитизм, таким образом, не инициируется сверху – оттуда всего лишь поступает разрешение громить в виде снятия защиты. Инициатива погрома идет снизу, из народа, а власти лишь следуют «велению масс», попутно блюдя свой сиюминутный политический, финансовый, экономический интерес.
Событийная канва появления марранов
Нечто подобное происходило и в Испании XV века. Автор монографии воздерживается от подробного описания событий, прямо не относящихся к теме. Его интересуют только марраны (конверсо, «новые христиане»).
Последний сюжет предыдущей главки объясняет, почему христианские короли были кровно заинтересованы в притоке евреев на отвоеванные у мавров территории Пиренейского полуострова – покинутые населением, пустынные, нуждающиеся в трудолюбивых и инициативных людях и в элементарной гарнизонной защите от мавританских контратак. Эта нужда ощущалась до конца основного периода Реконкисты (середина XIII в.). Во многих местах евреи представляли собой основную или даже единственную военную силу. Но их главным вкладом были все же ремесла и торговля, которые обеспечивали армии Реконкисты всем необходимым.
В течение 300 лет, с начала XI века, не было в Кастилии ни одного короля, в чьей администрации не было бы влиятельных евреев на самых жизненно важных постах. Следует напомнить, что это происходило на фоне непрестанных еврейских погромов и гонений во всей остальной Европе, где шел непрекращающийся в этом смысле крестовый поход. Нельзя сказать, что на Пиренеях погромов не было вовсе, но, как правило, и в соответствии с вышеописанным паттерном, они происходили лишь в периоды шатания власти (например, при смене короля), сопровождаемого ослаблением защиты евреев от «простого народа».
Вместе с тем – и опять же в соответствии с паттерном – «простой народ» всегда был наготове с ножом и кистенем. По какой причине? Об этом поговорим в дальнейшем, пока же придется довольствоваться лишь неоспоримым фактом этой постоянной готовности. Для себя погромщики и те, кто с легкостью поднимали их на погром, объясняли свою ненависть чисто религиозными мотивами.
Впрочем, наступление на привилегии и права испанских евреев, начиная с того момента, как отпала острая надобность в их услугах, шло отнюдь не только при помощи грубой силы, но и на юридическом поле. Города подавали петиции, кортесы принимали решения, короли уступали политической силе. Историк подробно описывает постепенное сжатие области дозволенного: вот евреев лишили права владеть землей… вот им запретили занимать государственные должности… вот вышел запрет на определенные профессии… вот «простили» за них треть долгов по выданным ссудам…
А в конце XIV века пришла пора массовых насильственных крещений.
«Ни один из народных взрывов против евреев в Средние века не нанес еврейскому народу таких потрясших его потерь, как испанские погромы 1391 года, – пишет Нетаниягу. – Конечно, количество еврейских жертв в Рейнской земле во время Первого крестового похода (1096) или в Германии во время «черной смерти» (1348) было в пропорции к еврейскому населению больше, чем потери евреев в Испании в 1391 г. Но если принять во внимание число евреев, которые оставили иудаизм вследствие угрозы новых погромов, потери испанских евреев в 1391 г. значительно превзошли то, что претерпело еврейство где бы то ни было в результате нападений толпы. За два-три года испанская еврейская община, самая большая в мире, уменьшилась примерно на треть – и в географическом, и в численном отношении. Это стало самой большой катастрофой, постигшей европейское еврейство до тех пор».
Вождем погромной массы был архидьякон из Севильи Ферран Мартинес. 4 июня 1391 года погромщики бросились на штурм севильской худерии (еврейского квартала). Тысячи мужчин были вырезаны, женщины и дети уведены для продажи в рабство. Спаслись лишь те, кто добежали до церковных купелей для обряда крещения. За Севильей последовали Кордова, Херес и малые города. Многие общины были просто сметены с лица земли. Из Андалусии погромная армия Мартинеса двинулась на север, к Вильяреалу и Толедо, а оттуда через Мадрид и Сеговию – к Бургосу. После Кастилии пришла очередь Арагона – Валенсии и Барселоны…
Одним из крестившихся тогда был некий Соломон га-Леви, сделавший впоследствии стремительную карьеру в церковной иерархии и ставший известным под именем епископа Павла из Бургоса. Поставив целью своей жизни крестить всех оставшихся испанских евреев, он добился на этом поприще едва ли не большего, чем погромщик Мартинес. В отличие от Мартинеса, Павел действовал не топором, а законом. Подготовленный им королевский эдикт от 1412 года, подтвердив все предыдущие ограничения (запрет на государственные и административные должности, землевладение, ростовщичество и проч.), запретил евреям обслуживать христиан в качестве «кузнецов, столяров, портных, изготовителей камзолов и тканей, сапожников, мясников, возчиков, торговцев мануфактурой и съестными продуктами». Запрещалось также лечить христиан и нанимать их в качестве работников. Иными словами, было сделано все, чтобы удушить еврейские общины экономически. Завершающим ударом стал запрет покидать пределы королевства. После этого у испанских евреев попросту не осталось иного выхода как креститься.
Какими они были
Так на испанской политической сцене появилась новая и довольно большая по меркам того времени группа. По оценке автора монографии, к концу эпохи массовых крещений (ок. 1418 г.) численность конверсо составляла порядка полумиллиона человек. Важная особенность: они выступали именно единой группой уже хотя бы потому, что были обращены в христианство практически одновременно – в пределах одного поколения.
«Как такая большая группа евреев, насильно принявших христианство, ведет себя в новом окружении? – спрашивает Бенцион Нетаниягу. – Разумеется… они в подавляющем большинстве не спешили отказаться от соблюдения всех заповедей и еще менее того хотели принимать участие в христианских обрядах и церемониях… Однако фактически их выживание зависело от готовности вести себя как христиане… Вернувшись домой от церковной купели, они нашли свои дома разграбленными и наполовину разрушенными. Ремесленники потеряли свои инструменты; деловые люди лишились своих еврейских партнеров, которые если не были убиты, были разбросаны по разным уголкам страны, и заимодавцы утеряли документы о предоставленных займах. Большинство новообращенных вступили в христианство обнищавшими. Единственным шансом получить работу было обращение к христианским бюргерам».
Работая в христианских кварталах, прозелиты автоматически лишались возможности соблюдать иудейские заповеди кашрута и субботы. Зато от участия в христианских церемониях (месса, крещение, причастие, свадьбы, похороны) увильнуть было практически невозможно.
«Совершенно очевидно, – пишет Нетаниягу, – что при таких условиях у новообращенных не оставалось много времени и возможностей соблюдать еврейский закон. Несомненно, поначалу многие из них были полны решимости исполнять заповеди секретно… но напряжение, связанное с ведением двойного образа жизни, и страх перед неизбежным разоблачением обходились недешево. Таким образом, иудаизм в среде крещеных евреев отступал, а христианство набирало силу».
Жизнь, что называется, брала свое. Среди прозелитов появились рьяные пропагандисты христианства, настаивавшие на духовном превосходстве новой религии и на следующей из этого необходимости искреннего, а не мнимого перехода в нее. Были и другие факторы: влияние на образованных евреев философии рационализма, тесные связи с крупными фигурами европейской культуры и проч. Так или иначе, первое поколение прозелитов в подавляющем большинстве действительно оставило иудаизм и восприняло христианство – «в большинстве случаев, не как факт веры, а как результат безверия, как выбор единственного открытого пути к выживанию, когда закрыты все другие».
«Но это относится только к первому поколению, – пишет Нетаниягу. – Их дети, воспитанные в христианских школах и настроенные христианскими учениями… были частью христианского мира и не видели никакой причины к тому, чтобы не стать частью христианского общества».
К тому же, «к концу второго десятилетия XV в. ситуация стала меняться. Все ведущие фигуры, которые были замешаны в антиеврейской кампании, умерли или потеряли влияние. В январе 1419 г. папа Мартин V издал буллу, практически освобождающую евреев от ограничений законов 1412 года. Преследование евреев несколько ослабло, что казалось хорошим предвестием и для прозелитов. Перемены были достаточными для того, чтобы заставить детей новообращенных поверить в то, что они стоят на пороге лучших времен».
Конверсо середины – второй половины XV века, превратившиеся в видных христианских теологов, епископов, кардиналов, рассматривали христианство как естественное продолжение иудаизма, что, в общем, поддерживалось многими «старо-христианскими» отцами Церкви, которые именно в таком духе трактуют Евангелия и известные места в Посланиях Павла. «Кто ближе к Христу, – спрашивали конверсо, – еврей, с детства усвоивший 10 заповедей и идею Единого Бога, или язычник, еще вчера поклонявшийся идолу? И разве не евреями были первые апостолы?»
Итак, все вроде бы хорошо? Евреи, раньше преследуемые христианскими соседями за то, что они «другие» (по религии, по обычаям, по поведению), стали наконец «своими»? Общество радостно абсорбировало большую группу грамотных, общественно полезных людей – ремесленников, врачей, юристов, купцов, банкиров, администраторов? Конечно, нет.
Иудеи кончились, а ненависть осталась
«Испания отреагировала на абсорбцию евреев, как организм реагирует на вирус, – констатирует Нетаниягу, – а в качестве антитела она выработала расовую теорию».
Да-да, низовая ненависть простонародья лишь отступила на время – она просто нуждалась в выработке новой причины для гонений, ведь прежняя, религиозная, уже не годилась. Довольно быстро нашлись и теоретики, мотивирующие необходимость уничтожения евреев расовыми причинами, их «дурной кровью», их врожденной пакостностью, то есть тем, что невозможно устранить даже искренним обращением к вере Христовой.
Конверсо, как и евреи-иудеи до того, были ненавидимы в качестве представителей отвратительной расы, всем членам которой свойственны самые чудовищные черты. Приведя цитаты из многочисленных сочинений, которые и до XV века содержали антисемитские нападки сугубо расистского толка, Нетаниягу пишет:
«Паркс, который изучал развитие образа еврея в христианской литературе, пришел к выводу, что уже в IV веке еврей изображался как «монстр», то есть не как человек, а как «теологическая абстракция сверхчеловеческого зла и хитрости» …чья жизненная миссия состоит в служении дьяволу и исполнении его мерзкой работы.
Однако «новый расизм» XV века внес в этот образ важную поправку: средневековый «дьявольский» антисемитизм дополнился чисто человеческими чертами. Образ еврея, последовательно внедряемый испанскими антисемитскими авторами, начиная с эпохи крещений, монструозен не из метафизических соображений: он мерзок внешне, он лжив и коварен внутренне. Задолго до «Протоколов сионских мудрецов», испанские авторы XV в. приходят к выводу, что евреи стремятся захватить власть над христианами, чтобы превратить их в своих рабов.
Нашлось объяснение и успехам конверсо в финансах, торговле и ремеслах:
«Новые христиане» взяли верх над «старыми» в состязании за социальные и экономические достижения не потому, что у «старых» не хватало таланта и инициативы, а потому, что они не стали бы пользоваться нечестными методами, как это делали конверсо».
Вывод, совершенно открыто проговариваемый испанскими расистами задолго до Адольфа Гитлера, звучит весьма однозначно:
«Единственным путем к предотвращению несчастья, которым «новые христиане» угрожают «старым» остается широкомасштабное физическое уничтожение конверсо…»
«…идея расистов, – пишет Бенцион Нетаниягу, проанализировав корпус соответствующих текстов, – состояла в чудовищной бойне, массовом уничтожении марранов или, говоря сегодняшним языком, геноциде».
К 1449 году, когда накопившееся в обществе напряжение вылилось в кровавое антимарранское восстание, испанский расизм имел уже все признаки законченной теории.
Здесь не место подробно описывать развитие бури. Скажу лишь, что монография Бенциона Нетаниягу шаг за шагом проводит читателя по этому скорбному пути – от первых, пока еще отдаленных громовых раскатов, прогремевших в 1449 г. в Толедо, до неба, обрушившегося на головы испанских «новых христиан» с установлением инквизиции 30 лет спустя.
«Материальные» причины ненависти
Любая беседа об антисемитизме – как XV, так и XXI века – непременно затрагивает так называемые «истинные» (кто-то называет их «материальными») причины всенародной ненависти к евреям. Кто-то кивнет на религию, кто-то скажет о конкуренции, кто-то – о непозволительной роскоши и расточительстве, кто-то – об отвратительной нищете и скупости, кто-то упомянет, что «они все заодно», а кто-то, напротив, отметит их чудовищную беспринципность – «мать родную предаст».
Бенцион Нетаниягу последовательно и детально рассматривает все, что может дать ответ на вопрос «почему?»
Прежде всего он ищет – и не находит – ни одного серьезного свидетельства о массовом отступничестве конверсо. Конечно, при этом рассматриваются источники до введения инквизиции – после, под пытками, люди признавались уже в чем угодно, включая попытку покушения на Дж. Ф. Кеннеди посредством планирования атаки на рыбачью лодку его пра-пра-пра-прадеда у берегов Ирландии. Хотя устроители больших и малых погромов, непрерывной цепью протянувшихся от Толедского Статута до указа короля Фердинанда от 1480 года, не замедлили бы упомянуть о какой-нибудь найденной на чердаке меноре, свитке Торы или хотя бы предъявить труп одного из многих убитых конверсо с обрезанным сами знаете чем. Не упоминали просто потому, что ничего такого не было. Зато свидетельств прямо противоположного толка существует более чем достаточно.
Итак, отступничество от религии никак не могло быть причиной гонений. Если «тайные иудеи» и существовали к концу XV века, спустя несколько поколений после насильственного крещения, то в крайне незначительном, не заслуживающем упоминания масштабе. Сделав это вывод, Нетаниягу переходит к причинам социально-экономического характера. Возможно, ненависть была продиктована притеснением или конкуренцией в профессиональной сфере?
Он последовательно разбирает и это предположение и снова приходит к выводу о его несостоятельности. Да, среди откупщиков было довольно много конверсо, но не настолько, чтобы привести к взрыву против всех «новых христиан». Да, в области свободных профессий марраны конкурировали со «старыми христианами», но реально эта конкуренция не была столь велика, поскольку врачи и юристы обслуживали преимущественно людей из своей группы. К примеру, Толедский Статут, лишивший конверсо права занимать административные должности и заниматься юридической практикой, реально повлиял всего на 14 человек! Возможно ли, чтобы взрыв такой силы, направленный опять же, против всех конверсо, произошел всего лишь из-за полутора десятка должностей?!
Конкуренция в высших эшелонах власти была всегда чрезвычайно острой, но вряд ли высшая испанская знать была заинтересована уничтожать своих соперников-конверсо именно такими методами. Дело в том, что слишком многие аристократические семьи успели к тому времени породниться с марранами: деньги женились на знатности и наоборот. К концу XV века можно было смело утверждать, что в жилах представителей большинства знатных семей текла та или иная доля еврейской крови.
Конкуренция в низших классах? Тоже весьма сомнительно. Как правило, среди ремесленников существовало четкое цеховое разделение труда; конверсо занимались своими профессиями и не лезли в области, занятые «старыми христианами», а те, в свою очередь, не претендовали на чужое.
Несомненно, кто-то непременно досаждал кому-то. Налоговый чиновник – земледельцу, ростовщик – должнику, юрист – противоположной стороне судебной тяжбы. Несомненно, кто-то из них действовал нечестными методами, попирая чувство справедливости. Несомненно, среди откупщиков попадались особо жестокие люди. Но все это в равной мере относилось и к конверсо, и к «старым христианам» – причем, к первым, скорее всего, в меньшей степени, ибо они заранее ждали подобных обвинений. Ну и что?
«Как могло столь незначительное меньшинство «новых христиан», досадившее незначительному меньшинству «старых христиан», поднять огромные массы последних на столь яростные атаки против целого лагеря конверсо?» – спрашивает Нетаниягу.
И делает вывод: «Под экономическим недовольством скрывалось глубокое чувство антагонизма ко всем конверсо, которое в каком-то смысле только ждало повода, чтобы вырваться наружу в виде социально-экономических конфликтов».
Иными словами, социально-экономические мотивы ненависти были тоже – как и религиозные – не более чем прикрытием, рационализацией иной, более глубокой причины.
Тогда что?
Здесь мы должны вновь упомянуть уже прозвучавшее выше «чувство попранной справедливости».
«”Старый христианин” низшего класса мог терпеливо и послушно снести любую ухмылку или ругань со стороны “старо-христианского” аристократа или “старо-христианского” городского сеньора, – замечает Нетаниягу, – но не мог вытерпеть подобного обращения со стороны конверсо любого ранга».
Это любопытное и, несомненно, верное замечание лежит уже в сфере нематериальных, метафизических причин, как, видимо, и само явление антисемитизма. Но Бенцион Нетаниягу не развивает далее эту тему. Серьезный историк, он привык оперировать фактами, и потому вряд ли следует ждать от него рассуждений, построенных на шаткой почве психологических догадок. Его превосходно аргументированные выводы можно суммировать следующим образом:
1) Истоки инквизиции, установленной Католическими королями указом 1480 года, лежат в мощном антисемитском движении, преимущественно низовом, народном, хотя и нашедшем союзников во всех слоях испанского общества. Фердинанд и Изабелла вряд ли могли противиться этой неистовой политической силе и поэтому предпочли возглавить ее в своих собственных интересах.
2) Реальные причины этого антисемитизма не были ни религиозными, ни социальными, ни экономическими, хотя обвинения, приведшие евреев и марранов на костер и под топор погромщика, облекались в одну из этих рациональных форм.
3) Ненависть к конверсо была продиктована сугубо расовыми мотивами – из-за их еврейского происхождения. Их желали истребить потому, что они были евреями.
Да, но откуда взялась эта ненависть? Как я уже сказал, Бенцион Нетаниягу не дает ясного ответа на этот вопрос, хотя и не оставляет его вовсе в стороне. Пытаясь предложить хоть какое-то объяснение свирепой расовой ненависти, он говорит о недоверии. Внуки и дети погромщиков интуитивно ждут от евреев мести за прошлые преступления и погромы. В их понимании, конверсо или еврей требует вернуть заем не столько потому, что должник связан договором, сколько потому, что хочет извести честного христианина, отомстить ему. Что ж, такая ситуация выглядит вполне возможной, хотя и вряд ли может служить исчерпывающим объяснением.
Интересно другое замечание автора монографии. Нетаниягу утверждает, что крестившийся испанский еврей, даже полностью утратив связь с иудейской религией, оставался тем не менее особым, иным, отличным от «старо-христианского» окружения. Он был иным по мельчайшим, временами даже не артикулируемым признакам: по внешности, повадкам, взгляду, улыбке… – иным настолько, что в нем чувствовали чужого даже спустя два-три поколения.
Итак, ксенофобия? Это выглядит серьезней, чем версия о недоверии и боязни мести. То есть недоверие, конечно, имело место, но его, видимо, следует записать на счет все той же исходной ксенофобии: чужим редко доверяют.
Всё так, однако, что-то мешает мне поставить тут точку. Ксенофобией, сколь бы сильна она ни была, вряд ли можно объяснить столь чудовищную – вплоть до геноцида! – ненависть. В конце концов, евреи-конверсо были всего лишь одной из групп общества, чрезвычайно разнородного по своему этническому составу. Смешавшиеся с аланами и германцами иберийские племена, баски, галисийцы, астурийцы, каталонцы… – между ними всегда существовали трения, отзывающиеся эхом до нашего времени. Отчего же эти трения никогда не порождали ничего даже примерно похожего на жгучую ненависть к евреям? Что, они были менее чужими? Да нет, отличия между кастильцем и баском бросаются в глаза и по сей день. Тогда почему? Почему?
Что там такое светится в еврейских глазах – чужое и страшное настолько, что заведомо перевешивает и старые распри, и иноязыкость, и глубокие культурные различия? Что?
Метафизика, друзья, чистая метафизика.
Методология и источники
В заключение мне хотелось бы сказать несколько слов по скучной теме, заявленной в названии этой главки. Понятно, что Бенцион Нетаниягу вряд ли смог бы прийти к выводам, столь кардинально отличающимся от точки зрения своих предшественников, если бы пользовался той же методологией, что и они. Разница заключается прежде всего в том, что историки, сформировавшие традиционный взгляд на Испанскую инквизицию, опирались преимущественно (если не полностью) на документы самой инквизиции или на современные ей, а потому подверженные ее угрожающему влиянию источники. При этом почти (или вообще) не принимались во внимание сразу три довольно мощных корпуса свидетельств, предшествовавших установлению инквизиции, а именно: документы, написанные самим марранами, документы «старых христиан», участвовавших в предварительной полемике, и еврейские источники того времени.
Ведь конфликт между «новыми» и «старыми» христианами развивался и переходил от одной острой стадии к другой на протяжении всего XV столетия, а потому вопрос об истоках решения Католических королей обязан рассматриваться в исторической ретроспективе и при участии всех затронутых этим конфликтом слоев общества. Трудно представить, но именно в этом, казалось бы, совершенно очевидном соображении, отчего-то ускользнувшем от внимания прежних ученых, и заключается новаторство подхода израильского историка.
Неудивительно поэтому, что историография занимает столь значительное место в объемной (на 1100 страниц!) монографии Нетаниягу; именно она подводит под его заключения твердую базу документированных и кажущихся неоспоримыми аргументов. Большие главы, посвященные детальному разбору работ, созданных «новыми христианами», не оставляют сомнений в их совершенно искреннем христианском пыле. Здесь следует упомянуть прежде всего подробнейший анализ Меморандума, написанного в 1449 году Фернаном Диасом де Толедо (известным еще как Докладчик) – влиятельнейшим секретарем короля Хуана II и крещеным евреем по происхождению, а также описание трудов кардинала Хуана де Торкемады, чья мать происходила из семьи конверсо. (Что, заметим в скобках, никоим образом не говорит о происхождении его племянника – знаменитого инквизитора Томаса де Торкемады, которому молва также приписывает еврейские корни – мнение, не подтвержденное никем и ничем).
Кардинал Хуан де Торкемада (в книге принято испанское, а не латинское – Торквемада – произношение его имени), наполовину еврей, создавший фундаментальный труд Summa de Ecclesia, был виднейшим теологом своего времени и естественным претендентом на папство после смерти Пия II (честь, отклоненная им по состоянию здоровья незадолго до смерти). Написанный им Трактат по защите конверсо представляет собой важный и чрезвычайно авторитетный документ по обсуждаемой теме. В том же ряду следует упомянуть и других духовных лидеров «новых христиан»: епископа Павла из Бургоса, сыгравшего определяющую роль в массовом крещении испанских евреев, его сына, тоже епископа Алонсо де Картахена – великолепного оратора, искусного дипломата и церковного лидера с общеевропейской известностью, а также поэтов и историков Диего де Валера и Фернандо де Пульгара.
Трактаты и эссе этих христиан еврейского происхождения подкрепляются апологетическими работами «старых христиан», в чьей расовой «чистоте» не сомневались даже самые рьяные антисемиты. Здесь заслуживают упоминания Фернан Перес де Гусман – один из ярчайших светочей литературы первой половины XV века; епископ Куэнки, выдающийся теолог Лопе де Барриентос; и авторитетнейший юрист того времени Алонсо Диас де Монтальво.
Противоположный лагерь представлен кастильским священником Ферраном Мартинесом, авторами Толедской Петиции и Толедского Статута, а также Маркосом Гарсией де Мора, францисканским монахом Алонсо де Эспина, главой монашеского ордена иеронимитов Алонсо де Оропеса и хронистом эпохи Энрике IV историком Алонсо Фернандесом де Паленсия.
Еврейский взгляд на вещи изучен автором по работам дона Ицхака Абарбанеля, рабби Ицхака Арама, рабби Йосефа Яабеца и других.
Одно только перечисление самых значительных участников дискуссии о «новых христианах» занимает целую страницу – в монографии же Бенциона Нетаниягу аргументам и свидетельствам каждого из них посвящен детальный анализ. Это нелегкое чтение, но именно такая тщательность делает работу израильского историка превосходно обоснованной, а выводы – трудно опровержимыми, если опровержимыми вообще.
И совсем уже напоследок
И совсем уже напоследок – почему они не убежали, пока еще могли? Неужели потому, что «гром не грянет – марран не перекрестится»? Но в том-то и дело, что гром гремел – и не один день, а в течение двадцати-тридцати лет. А почему не убегали в похожей ситуации столь же ассимилированные германские евреи во второй половине 30-х годов прошлого века? Вы скажете – некуда было бежать, и во многом будете правы. Но сейчас-то есть куда. Почему же они по-прежнему сидят за столиками парижских кафе, гуляют по улицам Лондона и каждое утро разворачивают газету «Нью-Йорк Таймс» в своем уютном бруклинском таунхаузе? Почему они снова поселились в Берлине, Дюссельдорфе и Мюнхене?
Помните главку про повторяющийся паттерн?
«Они совершили грубую ошибку, когда положились на превосходство королевской власти как на фактор, который обеспечит их безопасность и права, – пишет в заключительной главе своей книги израильский историк Бенцион Нетаниягу. – Их ошибка состояла в неспособности понять, что королю для получения абсолютной власти необходимо сначала завоевать симпатию народа путем различных уступок, которые должны служить как бы «приманками». Еще в меньшей степени ими осознавалось, что именно они, конверсо, станут первой – и главной – «приманкой», которую короли бросят толпе для достижения своих целей».
Бейт-Арье,
Май 2017