(фрагменты из книги Ури Мильштейна. Редакция и перевод с иврита Алекса Тарна)

Предисловие переводчика

‏Государства создаются, а затем удерживаются в том или ином виде по причинам, которые принять именовать «объективными». Почему граница проходит именно по реке или по горному хребту? Потому что это естественная разделительная преграда. Почему народ составлен именно из этих этнических групп? Потому что они характеризуются общностью основных культурных характеристик. Почему эта колония завоевала независимость от метрополии? Потому что назрели естественные экономические и политические предпосылки для ее самостоятельности. И так далее.

Это не исключает появления нарратива, если понимать под этим словом артикулированный raison d’etre, идеологическую основу бытия, но во всех случаях нарратив появляется позже «объективных» предпосылок. Можно сколько угодно рассказывать о стремлении к свободе, о «бремени белого человека» или о Третьем Риме, но эти рассказы не отменяют реального положения дел: государственно-образующий нарратив всегда вторичен, временами недолговечен, временами не выдерживает столкновения с грубой действительностью, превращаясь в откровенную сказку.

В современном мире существует лишь одна страна, чей нарратив не только предшествовал «объективным» причинам, но и отказывался принимать их в расчет. Земля, которая не в состоянии прокормить даже диких коз? Ничего, поголодаем. Нет воды? Ерунда, пробурим дырочку, а вода дырочку найдет. Нет денег на бурение? Найдутся деньги; в крайнем случае, уговорим барона Ротшильда. Враждебное окружение, неизмеримо превосходящее числом и ресурсами? Не беда, отгородимся стеной. Сверхдержавы не позволят? Всегда можно исхитриться, сыграть на противоречиях. Конец эпохи национальных государств? Кому конец, а нам начало. Никто не приедет сюда, в эту нищету, жару, войну? Авось приедут: там, в Европах тоже всякое случается…

Израиль создан нарративом, стоит на нарративе и будет жив, пока жив нарратив. В утопичной книге-мечте Герцля самым оторванным от реальности является желание быть «как все». Мы не «как все» уже по факту и обстоятельствам своего рождения. Нет в мире государства, где нарратив играл бы столь определяющую, первичную роль.

В этой ситуации куда больше минусов, чем плюсов. Нарратив составлен из слов, а слова зыбки, даже когда они вырублены на каменных скрижалях. Вышеупомянутый горный хребет стоит незыблемо, русло реки не меняется тысячелетиями, зато слова нуждаются в постоянном уходе, повторении, переписывании. Это проблематично, даже когда пересказчик-переписчик действует добросовестно: всегда возможна ошибка в интонации, пропущенная буква, слог, слово. Но велика и вероятность намеренного искажения, смещения акцентов. Редко какой рассказчик удержится от соблазна отсебятины, особенно когда речь идет о его собственной шкуре. А это уже чревато рождением нового, дочернего нарратива.

Сам по себе факт появления дочернего нарратива не несет в себе ничего плохого – пока дитя не начинает поглощать папу. И тут уже возникает вполне реальная опасность: опасность утраты raison d’etre. Будь мы «как все», это звучало бы удручающе, но не выглядело бы смертельной угрозой. Вон, многие государства веками живут в поисках пресловутой «национальной идеи». Найдут, напьются на радостях, а утром с похмелья, так и не вспомнив вчерашнюю находку, принимаются искать сызнова. Но, к сожалению, мы не «как все».

Одним из таких «дочерних» израильских нарративов является миф о Пальмахе (Пальмах (сокр. ивритских слов «плугот махац», ударные роты) – особые отряды Хаганы (военной организации еврейского ишува в Эрец Исраэль), созданные в 1941 году и расформированные в 1948 году Бен-Гурионом. — АТ), олицетворением которого стала личность Ицхака Рабина. Этот миф, полный лжи, умолчаний и злостных искажений, практически поглотил важнейший кусок израильской истории – историю Войны за независимость. Трудно поверить, но и по сей день не существует общепризнанного капитального труда на эту тему, труда, основанного на фактах, документах и свидетельствах очевидцев. Вместо этого нам демонстрируют остовы старых грузовиков на обочинах Первого шоссе как доказательство мифической «блокады Иерусалима». И это неудивительно: ведь реальная история, расставив по местам людей, факты и события, сразу превратит мифические победы в нелепые поражения, а мифических героев в трусов и подлецов.

Характерно в этом смысле то, что произошло с Ури Мильштейном – израильским военным историком, внучатым племянником великой Рахели. В 1976 году он заключил договор с крупнейшим израильским издательством «Змора-Бейтан-Модан» на проведение всеобъемлющего исследования и создания капитального труда по истории Войны за независимость и первых лет Государства Израиля. Договор предполагал написание серии книг (общим числом 12), предназначенных для широкого читателя и в то же время основанных на глубоком изучении архивов и интервью с непосредственными участниками событий.

В 1987-1991 годах были опубликованы первые четыре тома, вызвавшие немедленный интерес во всем мире и… крайне агрессивную реакцию правящей израильской элиты во главе с бывшими пальмахниками и прежде всего – Ицхаком Рабином. Напомню: во времена, предшествовавшие «договоренностям Осло», левые круги представляли тогдашнего премьер-министра Рабина как «мистера Безопасность», героического полководца Войны за независимость, триумфатора Шестидневной войны. Эта легенда должна была подготовить в обществе почву для возвращения Арафата, поэтому рассказ о реальных событиях 1948 года и о реальной роли в них Рабина выглядел совсем некстати. Мощное давление со стороны левого истеблишмента и обслуживающих его академических кругов вынудило издателей закрыть проект Мильштейна. С тех пор этот выдающийся военный историк, обладатель уникального архива (шесть сотен томов одних только интервью с очевидцами и участниками) безуспешно пытается найти гранты для завершения работы: поднять столь объемный проект в одиночку просто не представляется возможным.

Миф о Пальмахе делает все, чтобы защитить себя. Казалось бы, ну какое нам дело сейчас до тех давних событий? Какая, собственно, разница, кто именно был героем конвоя, расстрелянного в Баб-эль-Вад ничтожной кучкой бандитов: безвестный боец, окропивший шоссе своей кровью или сбежавший с поля боя «полководец», оставивший раненых товарищей подыхать в кювете? Война ведь в итоге выиграна. Как выражается уже вполне современный нам «Солдат №1» Эхуд Барак, «все определяется результатом». О! Вот о нем-то, об Эхуде Бараке и пойдет у нас речь. Потому что миф о Пальмахе не остался в прошлом, не лег в землю на горе Герцля под скорбный аккомпанемент клинтоновского «Шалом, хавэр».

При всей своей лживости, призванной прикрыть шкурные интересы отдельных властолюбивых мерзавцев, миф о Пальмахе в общем и целом оставался в рамках сионистского нарратива, декларировал свою прямую связь с Землей Израиля. Это была ложь, но ложь, прилепившаяся к правде, а потому казавшаяся (и кажущаяся многим до сих пор) вполне терпимой. Проблема заключается в том, что на пальмахной лжи наросло новое вранье, еще более шкурное и отвратительное. И эта вторая производная лжи уже ничем не напоминает тот исходный нарратив, который породил в свое время мифологию Пальмаха.

Недавняя книга Ури Мильштейна посвящена военной карьере Эхуда Барака и тесно связанной с нею истории создания знаменитой Сайерет Маткаль – спецназа Генерального штаба (здесь и далее обозначим ее для краткости СМ). С любезного позволения автора я публикую серию выдержек из этой книги в своем переводе и редакции.

I. Начало карьеры. Рождение Сайерет Маткаль.

Любой историк, берущийся за изучение армейской карьеры Эхуда Барака, начиная с командира группы в Спецназе Генштаба в первой половине 60-ых годов и кончая должностью министра обороны в начале второго десятилетия нового века, неизбежно сталкивается с непрерывной цепью провалов и просчетов. Невзирая на это, Барак по-прежнему считается многими «солдатом №1», столпом, непререкаемым авторитетом в вопросах обороны. Но дело не только в выявлении исторической правды.

Раскрытие деталей карьеры Барака не только проясняет суть его личности (что само по себе не столь интересно), но и многое говорит об израильской культуре мифотворчества как таковой. Это политики и генералы, которые принимают судьбоносные для Страны решения на основе личных и кумовских соображений. Это высшее офицерство, которое прекрасно осведомлено о просчетах, но боится открыть рот. Это лицемерные журналисты, которые затушевывают истину в угоду идеологии. Это интеллектуалы и зубры академического мира, которые оносорожились в обмен на жирные подачки. Это редакторы газет и издательств, которые предпочитают не связываться с правдой. Это, в конечном счете, история об израильских элитах, которые предают свой народ в угоду собственным интересам.

Кибуцное детство Эхуда Барака выпало на 40-е и 50-е годы, когда Страну душила повсеместная бедность. Впрочем, нет – не повсеместная. Вот что вспоминает Авраам Амон, который с 14-ти лет воспитывался в кибуце Мишмар Шарон как «ребенок со стороны» (жившие в барачных поселках семьи новых репатриантов вынуждены были отдавать детей на воспитание в кибуцы – иначе их было просто не прокормить):

«В то время кибуц был другой вселенной. После скудной жизни новых репатриантов в Ашкелоне тут царило великое изобилие. Началась хорошая жизнь по всем понятиям. Кибуцных детей называли тогда «детьми урожая». Точнее было бы назвать их «детьми рая». И мы, голодные дети бараков, стали такими же. Это было счастье».

Прибывших в кибуц детей распределяли по семьям. Так Авраам Амон познакомился с Эхудом Бругом (впоследствии Эхуд гебраизировал свою фамилию и превратился в Барака):

«Нас собрали в клубе. Напротив стояли местные дети и среди них Эхуд, который внимательно разглядывал нас. Почему он выбрал именно меня? Не знаю – наверно, из-за того, что я был красавчиком. Он взял меня за руку и отвел к родителям Эстер и Исраэлю.

Эхуд специализировался в открывании замков и в разборке будильников – у него в кармане всегда была особая отвертка, при помощи которой он вскрывал любой замок. Это было его главным увлечением, благодаря которому он верховодил в нашей компании. Мы часто взламывали кибуцную кухню – не потому, что были голодны, а просто ради удовольствия своровать.

Когда нам исполнилось по 15 лет, одна из кибуцных семей получила подарок от бразильских родственников – красную американскую машину Форда. Эхуд уговорил нас — меня, Цвику и Менахема угнать машину и покататься. Ночью он вскрыл машину и сел за руль – без прав и без минимального опыта вождения. Мы поехали на пляж Нетании. Все были в эйфории. Эхуд казался нам всесильным вождем. Вернулись под утро. Эхуд поставил машину на то же место и позаботился уничтожить все следы. Я уверен, что хозяин так ничего и не узнал».

Героями мальчишек были бойцы ячейки Пальмаха, которые тренировались в кибуце и выходили оттуда на задания по приему нелегальных иммигрантов и на террористические акции против британцев, арабов и идеологически неугодных евреев во времена Сезонов (Сезоны (Большой в 1944-45 гг. и Малый в 1947 г.) – периоды совместной охоты Пальмаха и британцев на евреев – политических соперников Бен-Гуриона и возглавляемого им Еврейского Агентства. Охота велась на членов организаций «Эцель» и «Лехи» и сопровождалась похищениями, пытками и убийствами. — АТ). Эхуд был известен склонностью к обману: он часто кормил приятелей фантазиями о своих приключениях. Вместе с друзьями он взломал склад оружия в кибуце и устроил ночные стрельбы в отдаленной апельсиновой роще. Украл мотоцикл и вернул под утро. Ровесники обожали его и говорили, что Эхуд непременно будет главой правительства. Он даже получил кличку «Вильсон» – по имени американского президента. Умение открывать замки дорого ценилось в подростковой компании. Впрочем, была в этом умении и оборотная сторона. Позже Шимон Батат, один из ближайших помощников Барака, майор и боец Сайерет Маткаль, скажет: «Эхуд умеет вскрывать замки, но не умеет собирать их».

Взрослые в кибуце снисходительно относились к шалостям Барака, но дурная слава о его проделках дошла до ушей директора средней школы «Мидрешет Руппин», куда кибуцные дети из Мишмар Шарона посылались на последний год обучения. Он просто отказался принять Эхуда в школу, и парень провел последний год перед армией, занимаясь культивацией кибуцного поля в Негеве. В ноябре 59-го его призвали. «Вильсон» сразу замахнулся на высшую ступень армейской иерархии: попытался попасть на курс летчиков. Но армейская комиссия была иного мнения. Умение вскрывать замки тут ценилось значительно ниже физических и интеллектуальных способностей.

Барака последовательно забраковали все элитные подразделения. Он попал в самую банальную часть: в «хермеш» (Хермеш – армейское сокращение ивритских слов «хейль раглим мешуръян» — бронированная пехота. — АТ), в 9-ю роту бронепехоты, стал крошечным винтиком в военной машине ЦАХАЛа. Это означало крушение надежд: «президент Вильсон» превратился в обычного рядового. Самое ужасное, что и в хермеше над ним посмеивались; оказавшись вне кибуца, Барак немедленно утратил былое лидерство. Спасение пришло с самой неожиданной стороны: из, казалось бы, безнадежного тупика будущего наполеона вытащил все тот же Авраам Амон, дитя ашкелонских бараков, «мальчик со стороны», случайный приемыш семейства Бруг.

Путь Барака наверх с полей кибуца Мишмар Шарон в кресло начальника Генштаба и министра обороны лежал через Сайерет Маткаль (спецназ Генштаба), которая впоследствии волею судеб превратилась в инкубатор израильской правящей элиты. Однако, в конце 50-ых и начале 60-ых это подразделение считалось анекдотом в глазах всего ЦАХАЛа. Генерал-лейтенант Рафаэль Эйтан (Рафуль), один из самых ярких офицеров в израильской истории, был в то время командиром знаменитого «подразделения 890», ударного батальона десантников (там же служил под началом Рафуля и сам Ури Мильштейн).

До самой своей трагической гибели в 2004 году Рафуль утверждал, что создание СМ было ошибкой, которую лучше было бы не совершать. Он также говорил, что обилие наград, которые были присвоены ее бойцам и, особенно, Эхуду Бараку, не имело под собой никакого реального основания и лишь способствовало деградации былого авторитета этих наград. По словам Рафуля, при помощи этой лавины незаслуженных «цалашей» (Цалаш – «циюн ле-шевах», — знак отличия, награда, вручаемая за проявленную доблесть. — АТ) создавался миф о Сайерет Маткаль, совершенно не соответствовавший действительности. Рафуль с подчеркнутым презрением относился и к воинским качествам Барака.

И все же факт остается фактом: СМ превратилась в легенду. Как это произошло, будет рассказано в дальнейшем. Пока же скажем, что манипулятивные таланты Эхуда Барака очень подошли к высосанной из пальца славе карьеристов из СМ. Без Сайерет Маткаль в том виде, как она была создана Авраамом Арнаном, Барак никогда не взлетел бы так высоко. Но верно и противоположное: без Барака СМ никогда не смогла бы превратиться в инкубатор для ведущих офицеров и политиков Страны. Союз между пустопорожним визионером Арнаном и беспринципным мошенником Бараком имел кумулятивный эффект, создал критическую массу для прорыва СМ к вершинам краденой славы, а ее выпускников – к вершинам власти. СМ стала для Барака тем же, чем Пальмах был для Ицхака Рабина и «подразделение 101» для Шарона: трамплином для стремительного карьерного взлета.

Но обо всем по порядку.

Еще до Войны за независимость разведслужба Хаганы научилась подсоединяться к телефонным линиям для тайного прослушивания британцев, арабов, а заодно и еврейских соперников из Эцеля, Лехи и коммунистических партий. Та же традиция была позже продолжена ЦАХАЛом, ШАБАКом, полицией и Мосадом.

За границами Израиля эти задачи исполняли «подразделение 30» (Подразделение 30 – спецназ Негевской бригады, действовавший в 1951-1952 гг. — АТ), «подразделение 101» (Подразделение 101 – рота спецназа, созданная для акций возмездия в ответ на активность бандитов, проникавших на территорию Израиля из соседних арабских стран. Просуществовала 5 месяцев и в январе 1954 вошла в состав батальона 890 (спецназ десантной бригады). — АТ) и спецназ десантников (батальон 890). Восьмого декабря 1954 года сирийцам удалось обнаружить и пленить группу спецназовцев, состоявшую из трех десантников и двух солдат бригады «Голани», которые были посланы заменить батарейки в подслушивающем устройстве вблизи Тель-Фахара, недалеко от кибуца Дан. Голанчик Ури Илан покончил с собой в тюрьме после ужасающих пыток. Четверо других рассказали все, что знали, а знали они достаточно много. Их вернули в Израиль 15 месяцев спустя – прямиком под суд за передачу врагу секретной информации. После этой неудачи ЦАХАЛ довольно долго воздерживался от посылки бойцов за границу и пытался делать работу руками местных арабов, которых нанимало «подразделение 154» (п-154), ответственное за работу с арабскими агентами – увы, без особого успеха.

Ситуацию усугубляло «Позорное дело», известное также как «дело Лавона». В июле 1954 года в Египте были арестованы две диверсионные израильские группы. Они действовали с 1951 года под эгидой «подразделения 131», которое относилось к АМАНу (отделу военной разведки ЦАХАЛа). Работу двух этих групп курировал Авраам Дэр. Руководителем на месте был израильтянин Аври Эльад, а командирами и членами групп – евреи, граждане Египта. Эльаду удалось бежать. Оба командира были повешены, двое покончили с собой, остальных приговорили к длительным срокам заключения.

С момента окончания суда Авраама Дэра не оставляла надежда освободить людей, которых вербовал и тренировал лично он. Со временем это превратилось у него в навязчивую идею. В 1955 году Дэр добился разрешения Моше Даяна (который был тогда начальником Генштаба) на создание в рамках подразделения 202 (впоследствии превратившегося в десантную бригаду под командованием Ариэля Шарона) особой группы, единственной задачей которой было освобождение осужденных из египетской тюрьмы. Формирование группы и командование ею поручили бывшему бойцу п-101, командиру спецназа десантников, легендарному Меиру Хар-Циону.

Спецназовцы начали готовиться к операции, однако тяжелое ранение Хар-Циона в ходе одной из акций возмездия в сентябре 1955-го положило конец тренировкам. Авраам Дэр не отчаялся и создал новую группу, которая должна была освободить заключенных во время операции Кадеш (Операция Кадеш (Суэцкая война), 1956-57 гг., — англо-франко-израильская операция против Египта. — АТ). Однако война закончилась раньше, чем предполагалось, и план Дэра снова сорвался. Но он не хотел распускать группу, собранную для освобождения заключенных «Позорного дела». Для придания ей (а также своей мечте) большего веса он предложил назвать группу Сайерет Маткаль и тренировать так же, как готовились тогда другие элитные подразделения ЦАХАЛа. Так впервые родилось на свет это название. Название, но не подразделение: вскоре Дэру было поручено другое дело, и группу распустили.

Группу распустили, а название перекочевало вместе с Дэром по новому адресу. Одной из частей п-154 командовал тогда бывший пальмахник Авраам Арнан, уроженец Иерусалима. Как-то он отправил в Сирию троих друзов — всё с той же насущной задачей смены батареек. Один из агентов случайно задействовал взрывпакет, предназначенный для уничтожения устройства в случае обнаружения. Друз погиб; двое других смогли вернуться, но эта неудача еще больше повредила способности ЦАХАЛа прослушивать сирийцев.

После операции Кадеш сирийской контрразведке удалось арестовать группу израильских агентов. Их повесили на дамасской площади при большом стечении народа. Казнь сопровождалась шумной общеарабской истерикой. В результате, число арабов, готовых сотрудничать с Израилем, уменьшилось едва ли не до нуля. В тот период у ЦАХАЛа практически не было возможности собирать информацию о том, что происходит по ту сторону границы. Вдобавок ко всему, после «Позорного дела» Бен-Гурион, совмещавший тогда обязанности премьер-министра и министра обороны, издал строжайший запрет на какие бы то ни было действия израильских солдат за пределами Израиля.

Но поскольку начальником Генштаба был в то время Моше Даян, наплевательски относившийся ко всем и всяческим указаниям, от кого бы они ни исходили, приказ Бен-Гуриона соблюдался постольку поскольку. Бойцы из п-154 продолжали ходить за границу, чтобы встречаться с агентами, хотя и редко продвигались в глубь сирийской территории на расстояние больше нескольких сотен метров. Целью встреч была, как правило, передача почтовых голубей. Но это не слишком помогало сбору качественной информации.

Спецназовцы заходили гораздо глубже. Свидетельствует бывший десантник, подполковник Яки Эфрони:

«В то время группы десантников «подразделения 35» ходили за границу — иногда даже на расстояние в 15 км. Перед выходом мы подписывали обязательство никому и ни при каких обстоятельствах не сообщать об этих операциях».

Надо полагать, что секрет хранили прежде всего от Бен-Гуриона. Вдобавок, проникновения до 5 км совершались и как тренировка спецназа – всё это как прямое нарушение приказа Главы правительства.

Но Даян не довольствовался внешним наблюдением и требовал возобновить прослушивание сирийских телефонов. Он полагал, что сможет уговорить Бен-Гуриона отменить приказ, который и без того не выполнялся. Эту-то задачу — возобновление прослушки – и поручили Аврааму Дэру. Дэр пришел к командиру п-154 Аврааму Арнану и предложил ему создать на базе этой чисто разведывательной части группу евреев-мистааравим (Мистааравим (ивр., ударение на последнем слоге) – переодетые арабами. — АТ). Все трое – и Даян, и Дэр, и Арнан — руководствовались легендами Пальмаха, которые приписывали пальмаховским мистааравим мистическую силу, и как правило, имели мало общего с реальностью. Арнан в то время откровенно скучал, а после неудачи с друзами и вовсе собирался уходить из армии. Услышав о идее Даяна-Дэра, он загорелся не на шутку. Так два бывших пальмахника из Иерусалима (Дэр и Арнан) и один из Наалаля (Даян) заложили базу будущей Сайерет Маткаль.

Авраам Арнан был большим фантазером, лентяем и весьма посредственным командиром. Но первый заряд воодушевления гнал его вперед. В 1957 году было создано первое ядро будущего подразделения. Оно по-прежнему считалось приписанным к п-154 и его тогдашнему командиру Рехавии Варди. Но ничего бы не сдвинулось с места без постоянной поддержки близкого друга Арнана по Пальмаху и по университету Давида Элазара (Дадо). Будущий девятый начальник израильского Генштаба был тогда заместителем командира танкового корпуса, но уже пользовался в ЦАХАЛе большим влиянием.

Это были последние месяцы даяновского командования, и никто не мешал Арнану и Дэру. Однако в 1958 году, уже после создания нового подразделения, Даяна сменил Хаим Ласков, который никак не был связан с «наследием Пальмаха» и, более того, открыто не любил пальмахную мафию в армии. Он сразу укоротил инициативу Арнана. Три года под командованием Ласкова стали для Авраама Арнана годами отчаяния. Одно время он был на грани капитуляции и, если бы не Дадо, давно забросил бы всю затею. К его счастью, в течение трех этих лет к полумертвой, никем не востребованной группе присоединился Эхуд Барак, и ветер удачи поменял направление.

Как уже отмечалось, первое ядро Сайерет Маткаль создавалось на базе подразделения 154, занимавшегося сбором информации при помощи арабских агентов, то есть разведывательной, а не боевой работой. В п-154 было 4 роты. Новое подразделение назвали «Пятая рота» с недвусмысленным намеком (нужны, как собаке пятая нога). Его бойцы набирались из людей с арабской внешностью: частью из бывших мистааравим Пальмаха, частью из зеленых новичков. Арнану удалось зазвать к себе двоих опытных десантников, которые были закалены еще акциями возмездия под командованием Хар-Циона и Шарона. Их звали Сами Нахмиас и Рами Кафкафи (позже взявший фамилию Саар). Они так вдохновили Арнана идеями Хар-Циона и рассказами о нем, что тот уговорил присоединиться к новому подразделению и самого Меира (в то время уже не совсем дееспособного после ранения в голову) и его заместителя Миху Капусту.

Сами Нахмиас вспоминает:

«Сайерет Маткаль родилась у нас на севере. Как иерусалимец я хорошо знал Далию, жену Арнана, а заодно и его, хотя и мельком. Знал, что он был в Пальмахе, что не выделялся там ничем и что он дружит с Дадо. Арнан и Дадо говорили о необходимости создать часть, которая не только займется установкой прослушек, но и сможет совершать за границей другие активные действия, например, похищения. Из трофеев операции Кадеш собрали несколько «арабских» автомобилей — египетский, сирийский и иорданский, чтобы можно было ездить в них по вражеской территории под видом местных жителей. Для этого взяли способного механика Йоси Цина, которого назначили офицером по транспорту (эта штатная единица была свободной), но практически он управлял всей логистикой. Без него вряд ли что-нибудь сдвинулось бы с места.

Когда Арнан начал работать, над ним смеялся весь ЦАХАЛ. Если бы не поддержка Дадо – по мотивам личной дружбы, а не в связи с оперативной надобностью, вряд ли что-нибудь вышло бы из этой затеи. Искали израильтян, которые сошли бы за арабов. Я привел своего приятеля из Иерусалима Эли Гиля (Дауд). Дауд не был оперативником, он даже не был бойцом. И такими же были другие люди из первых наборов. Это превращало подразделение в ходячий анекдот. Люди внешне напоминали чахчахов (Чахчахи – насмешливое наименование евреев — выходцев из Марокко. — АТ), но совсем не знали арабского, потому что дома у них давно уже говорили только на иврите. Пришлось взять учителя арабского, чтобы учил людей языку. Печально, что идея мистааравим так и не реализовалась в Сайерет Маткаль, хотя имела большой успех в Пальмахе и до сих пор удачно используется в полиции. Жаль, что мне приходится признаваться в этой неудаче – ведь она в том числе и моя».

Рами Кафкафи родился в Гиватаиме, но родители его числились среди основателей кибуца Гиносар – того самого, членом которого был и командир Пальмаха Игаль Алон. Неудивительно, что и подросток Рами бредил славой Пальмаха. Он был мобилизован в 1954 году, попал в первую роту десантников и активно участвовал в операциях под руководством Шарона. Во время создания Сайерет Маткаль Рами уже служил оперативным офицером морского спецназа. Там была реальная боевая работа, но Арнану каким-то чудом удалось переманить Кафкафи к себе.

Говорит Рами Кафкафи:

«Арнан убедил меня принять участие в реализации своей мечты, сказав, что ему поручено создать подразделение мистааравим – разведку и спецназ. Я с тоской вспоминал свою службу в первой роте 890-го батальона и в прославленном спецназе Хар-Циона, и мечтал вернуться в те времена. Мне показалось, что Арнан предлагает нечто подобное, и я согласился. Но все оказалось иначе. У нас не было ничего, даже офиса, потому что никто не принимал нас всерьез. Мы сидели в шекеме (Шекем – система армейских буфетов. — АТ) в тель-авивской Кирие (Кирия – площадка министерства обороны в центре Тель-Авива. — АТ) и оттуда выезжали по делам, связанным с созданием этого якобы элитного подразделения. Арнан был командиром, Йоси Маргалит завхозом, Ицхак Шошан (Абу-Сахьек), из мистааравим Пальмаха, – инструктором по переодеванию, а я – офицером-оперативником, который должен был превратить зеленых солдат подразделения в настоящих бойцов спецназа.

Арнан был неисправимым фантазером и человеком богемы. Большую часть времени он проводил в тель-авивском кафе «Касит» вместе со своими приятелями из высшего офицерства ЦАХАЛа. Приятели командовали оттуда армией, а он хотел командовать оттуда же элитным спецназом. В то время как Арнан и Дадо надирались в «Касите» и глазели на тель-авивских девушек, я жрал дерьмо. Довольно быстро мне стало ясно, что я совершил серьезную ошибку, поверив обещаниям Арнана. Ведь подразделение было приписано к АМАНу, то есть к небоевому отделу. Оказалось, что почти невозможно создать в небоевом отделе боевую единицу. До этого я служил только в боевых частях и сталкивался с людьми-идеалистами, которые свято верили в то, что они делают. Для меня стало полной неожиданностью, что в АМАН просто ходят на службу. Приходят в восемь, уходят в три, а в промежутке не делают почти ничего. Там занимаются одними интригами, думают лишь о том, кого повысят, кто получит звание, а кто нет.

Сначала я смотрел на Арнана как на святого. Но вскоре выяснилось, что нет там никакой святости. Были сплошные вечеринки, большую часть времени он и его приятели пьянствовали. Разочарованный до глубины души, я ушел из ЦАХАЛа. Думаю, что вышеописанное объясняет огромный просчет 1960 года, когда египтяне ввели в Синай крупные силы и продвинулись довольно далеко, а АМАН знать не знал ни о чем и никого не предупредил. Да и как они могли что-либо знать, заседая в кафе «Касит» и заглядывая девушкам под юбки?»

Во вторую волну набора в подразделение прибыл молодой солдат Авраам Амон – «названый брат» Эхуда Барака по кибуцу. В 1959 году он завершил учебу в старшем классе Мидрешет Руппин. Дети кибуцев в то время освобождались от экзаменов на аттестат зрелости. Немедленно по окончании занятий его мобилизовали в армию, в Нахаль (Нахаль – одна из боевых пехотных бригад. Создавалась, в том числе, и для поселенческой первопроходческой деятельности. — АТ).

Говорит Авраам Амон:

«После того, как я окончил курс младших командиров, меня вызвали к начальнику курсов. Там сидел Авраам Арнан и еще один высокий офицер по имени Шмиль. Они увели меня в свой грузовик, чтобы поговорить «в сторонке» и дотошно расспросили обо всем. Через два месяца я получил вызов в подразделение. Мы начинали как рота в п-154, и у нас не было ничего, даже своего телефона. Чтобы дозвониться до нас, нужно было набрать номер офицерских курсов в Сиркине и оставить сообщение по дополнительной пятой линии. Поэтому нас так и называли в то время — «Пятая линия». У нас не было ничего, даже кухни, и мы ходили побираться к другим. Для тренировок приходилось импровизировать. Где-то раздобыли форму разных арабских армий. Система мобилизации была такова: друг приводит друга. Я рекомендовал Эхуда».

Так была подготовлена почва для эры Эхуда Барака в истории ЦАХАЛа и Государства Израиля.

II. Первые операции Сайерет Маткаль.

Эхуд Барак прибыл в Сайерет Маткаль в середине 1960 года. Три месяца спустя там же оказался Ури Закай, внук первого (еще до Бен-Гуриона) генсека Гистадрута Давида Закая и сын высокопоставленных работников министерства обороны. Вот что он рассказывает о СМ в тот период (1958-1961), когда начальником Генштаба был Хаим Ласков, считавший новое подразделение совершенно излишним:

Спустя несколько минут после моего прибытия в часть, меня вызвал Ароль (Аарон Эшель, заместитель Арнана) и спросил, умею ли я читать аэрофотосъемку. Я ответил утвердительно, потому что в период пред-армейской подготовки занимался ориентированием на местности. Он сказал: «Это кстати. Мы сейчас строим клуб, и нам нужны бетонные блоки, а ЦАХАЛ не дает ничего. Недалеко отсюда, за бензоколонкой есть завод по производству блоков. Мы подадим грузовик задним ходом, а ты встанешь на перекрестке в полной строевой выкладке и остановишь движение. Будешь говорить людям, что идут учения. За три минуты мы погрузим двести блоков». Подъехал грузовик с двадцатью ребятами. Я остановил движение. Мы украли блоки и вернулись на базу. Так что моим самым первым действием в Сайерет Маткаль была кража.

Выяснилось, что, когда грузовик прибыл на место, сторож дремал в будке. Спецназовцы заперли его снаружи. Вот рассказ одного из участников (имя хранится в архиве Мильштейна):

Сторож услышал, что мы грузим блоки и стал стучаться, требуя открыть. Сами Нахмиас сказал ему: «Лучше бы тебе остаться внутри». «Да я не к тому, – крикнул сторож. – Плевать я хотел на эти блоки. Но откуда вы их берете? С этой стороны они еще влажные; уж если берете, то берите готовые!» Его выпустили, и он показал, откуда брать, да еще и помог при погрузке.

Ури Закай:

«После того, как я окончил офицерские курсы и уже командовал отделением в СМ, мы во время тренировок по ориентированию воровали кулеры (устройства для охлаждения питьевой воды – АТ) с бензоколонок в Галилее. В пятницу мы вернулись на базу в Сиркине, и я доложил Арнану, что теперь у подразделения есть кулер. Он взорвался: «Что? Украли? Ты больше не командир группы!» Я удивился: «Весь наш клуб построен из ворованных материалов, а ты кричишь на меня из-за какого-то кулера?» Он ответил: «Когда я говорю вам принести что-то, это исполнение приказа, но когда вы таскаете по своей инициативе, это воровство». Пока мы спорили, на базу прибыла вторая группа под командованием Барака. Они тоже притащили кулер. В газетах написали, что в Галилее действует неизвестная банда, которая специализируется на воровстве кулеров с бензоколонок.

До конца 1962 года мы не получали вообще никаких военных заданий, и воровство было единственным способом, при помощи которого Арнан держал подразделение в форме. Большинство из нас были хорошо воспитанными пай-мальчиками. Видимо, принуждая нас воровать, Арнан прививал нам иной образ мысли».

Журналисты Дан Маргалит и Ронен Бергман в своей книге тоже упоминают о криминальном характере тренировок СМ того времени: «Арнан установил ежегодный праздник, который назывался «праздник плода», где ели только ворованные продукты».

Йоси Цин, ответственный за логистику, был на десять лет старше Барака, Амона, Закая и их товарищей из второй волны набора. Талантливый механик с критическим складом ума, он не одобрял криминальных методов Арнана, хотя и принимал в них участие, потому что альтернативой был немедленный вылет из подразделения. Йоси родился в Раанане в 1933 году. Его отец сменил в свое время Хагану на Эцель, а Эцель на Лехи. По этой причине Йоси отказались принять в местную школу, и ему пришлось учиться в религиозном хедере при синагоге. Затем он попал в школу с производственным обучением в Тель-Авиве, и в 1951 году был призван в технические части ЦАХАЛа. Там Цина продолжала преследовать тень «неправильного» идеологического прошлого отца: несмотря на блестящие показатели, ему было отказано в приеме на офицерские курсы. На его личном деле в армейском секретариате было как будто бы написано большими красными буквами: «Человек Лехи – в продвижении отказать».

С трудом получив лычки старшего сержанта, Йоси прозябал на запасной базе танковых тягачей. Он продолжал подавать просьбы о переводе в боевые части и неизменно получал отказ. Все снова решили личные связи: Ароль, заместитель Арнана, знал Йоси еще по детским годам в Раанане. Как уже говорилось, в конце 50-ых Сайерет была всеобщим посмешищем и не получала от ЦАХАЛа ничего, даже еды, не говоря уже о бензине. Поэтому Ароль обратился к другу детства с просьбой о помощи. И Цин не отказал, щедро отливая «элитным» воришкам из своих «неприкосновенных» запасов горючего.

В 1961-ом, уже после смены начальника Генштаба, задули совсем другие ветры, и Ароль решил отблагодарить друга. Он ходатайствовал о переводе Йоси в Сайерет Маткаль. Просьбу снова отвергли, но на сей раз Цин не принял отказа. Он просто дезертировал из своей части и самовольно заявился в расположение СМ. По идее, он должен был заплатить за это тюрьмой, но у судьбы есть свой трибунал: буквально в те же дни на базу прибыл с проверкой новый начальник Генштаба Цви Цур. Услышав от Арнана соответственно поданную историю Йоси Цина, он без долгих разбирательств распорядился перевести механика на новое место службы.

Йоси Цин прослужил в Сайерет Маткаль 5 лет. Он вышел в отставку в 1980 году в чине майора и занялся изучением военной истории и проблем Ближнего Востока в качестве вольнослушателя нескольких высших учебных заведений. Сейчас это один из ведущих израильских специалистов в этом вопросе, человек с безупречной репутацией и богатым армейским опытом.

Вот что он рассказывает о том времени:

«Я пришел из общеармейской части с четкой воинской дисциплиной и строгим распорядком, в то время как все остальные бойцы СМ были неисправимыми бездельниками и анархистами. По сути, я был единственным, на кого Арнан мог положиться. Поэтому, придя туда в качестве механика, я быстро стал ответственным за всю логистику подразделения.

Эхуд Барак был, пожалуй, самым беспорядочным и неорганизованным бойцом в подразделении. Вечно ходил грязным, в нестираной одежде. Когда приезжало начальство и всех вызывали на построение, он просто воровал чистую одежду у товарищей. Это выводило людей из себя. Благодаря хорошо подвешенному языку он умел произвести впечатление на командиров, но на практике проявлял слабость и норовил прикрыть свои промахи хитростью.

Иначе говоря, за его красивыми словами не стояло ничего – ни настоящего понимания, ни умения. Человек уверенно говорил о том, о чем не имел ни малейшего понятия. Он настоящий шарлатан, но определить это можно только вблизи, и поэтому большинство людей убеждены в его высокой квалификации.

Время от времени Арнан присоединял меня к разным группам, тренирующим ориентирование на местности. Когда я впервые попал в группу Барака, задание на ориентирование давал сам Меир Хар-Цион. Каждый боец, включая меня и Барака, получил индивидуальный маршрут для ночного похода с категорическим запретом выходить на шоссе. Была лунная ночь с прекрасной видимостью. Меир спрятался возле моста, подкарауливая тех, кто вопреки запрету пытался облегчить себе путь. Выловив такого человека у моста, Хар-Цион отвешивал мошеннику звучную оплеуху и заставлял повторить задание с самого начала. Я сам наблюдал это с высотки на своем маршруте. К моему удивлению, одним из таких мошенников оказался и командир отделения Барак. Впрочем, ему повезло: он вышел на шоссе сразу вслед за другим обманщиком, увидел расправу, учиненную Меиром, и успел вернуться на свою тропу.

В другой раз мы тренировались в районе Цфата. Стояла сумасшедшая жара, а Барак забыл свою флягу. В настоящих боевых подразделениях это достаточная причина для того, чтобы отдать человека под суд. Возле кибуца Хукук Барак распределил людей по маршрутам. Мне он сказал: «Цин, на твоем маршруте есть много воды, так что давай мне свою флягу». Я поверил и отдал. Оказалось, что на всем протяжении моего маршрута нет ни капли влаги. Я почувствовал, что наступает обезвоживание, и с трудом добрался до шоссе. Уже там я встретил одного из наших, который дал мне несколько глотков и продолжил свой путь к месту встречи.

К тому времени я уже был не в состоянии двигаться самостоятельно. К счастью, рядом остановился туристский автобус: его водителем оказался мой знакомый по Раанане. На автобусе я добрался до Цфата. К своему изумлению, я увидел там Барака, который расхаживал с моей флягой между киосками цфатских художников. По плану он должен был находиться на маршруте или в пункте сбора на одной из окрестных вершин!

Вернувшись на базу, я рассказал обо всем Арнану и попросил его никогда больше не ставить меня в группы, которыми командует Эхуд Барак. Выяснилось, что точно такие же просьбы Арнан получил от нескольких других бойцов отделения Барака. Он перевел их в другую группу после ультиматума: в противном случае парни угрожали вообще уйти из Сайерет. За все пять лет моей службы в СМ это был единственный случай, когда люди отказались служить под началом своего командира».

У личного состава СМ была еще одна веская причина держаться от Барака подальше: первым убитым бойцом в Сайерет Маткаль стал именно его подчиненный. Третьего мая 1962 года погиб Нацхи Бен-Иегуда, боец группы Барака. Вот что рассказывает по этому поводу фельдшер подразделения Хаим Левинсон:

«Группа Барака вернулась из тренировочного похода. Эхуд сидел рядом с водителем, остальные сзади. Когда прибыли на базу, он вышел из кабины, сказал ребятам, чтобы те сами проверили оружие и ушел. У Нацхи оказался патрон в патроннике, произошел случайный выстрел, парень был убит на месте».

Йоси Цин был в тот день дежурным офицером. Он рассказывает:

«Эхуд Барак стоял рядом со мной. Когда первый парень спрыгнул с грузовика, я увидел в его Узи вставленный магазин и понял, что Барак не произвел в конце тренировки положенную процедуру разрядки и проверки оружия. Это была преступная небрежность, учитывая известный недостаток автомата Узи: он склонен к самопроизвольной стрельбе при ударах и резких движениях, например, при прыжке из кузова грузовика. Поэтому в ЦАХАЛе категорически запрещали езду с Узи, когда магазин находится в положении «внутри». Трудно поверить, что Барак не знал об этом.

Я крикнул солдатам: «Стойте! Оставайтесь в кузове!» Барак повернулся ко мне и стал кричать: «Не приказывай моим бойцам!» В следующую минуту спрыгнул Нацхи. В момент приземления его Узи выпустил очередь прямо в грудь своему хозяину. Солдат погиб в ту же секунду».

Вот запись беседы по этому поводу автора, Ури Мильштейна, и друга Эхуда Барака Авраама Амона:

Амон: «Я принимал участие в той тренировке. На базе у нас было всего два душа, и мы всегда заранее раздевались, чтобы успеть раньше других. Парень потянул к себе Узи, и тот выстрелил».

Мильштейн: «В то время я тоже служил в десанте. После каждой стрелковой тренировки наши командиры всегда производили процедуру изъятия магазина, проверяя при этом отсутствие патрона в патроннике. Ты же описываешь крайне непрофессиональное поведение!»

Амон: «Это был несчастный случай».

Правила Генштаба обязывают военную полицию расследовать каждый случай гибели солдата во время тренировок. Арнан боялся, что следствие установит не только преступную халатность Барака в данном конкретном случае, но и общую атмосферу разнузданного беспорядка, которая царила тогда в СМ. Бараку угрожал суд и тюремное заключение, но и Арнану должно было не поздоровиться. Учитывая шаткое положение нового подразделения, которое по-прежнему воспринималось в ЦАХАЛе как пятое колесо в телеге, следствие могло стать смертельным ударом по детищу Арнана.

Поэтому он уговорил начальника АМАНа (отдел военной разведки, куда была приписана СМ) представить дело так, будто Нацхи погиб во время боевой операции. А окончательно спрятал концы в воду депутат Кнессета от партии Херут адвокат Йоханан Бадер. Он вызвал к себе Йоси Цина и в присутствии Барака взял с него слово никому не рассказывать о происшедшем. Цин исполнил обещание, и лишь много лет спустя поведал об этом Ури Мильштейну.

На памятном сайте СМ (http://www.misdar.org.il/) напротив имени Нацхи Бен-Иегуды стоит надпись: «Погиб при исполнении служебных обязанностей». Эта позорная история вызывает серьезные сомнения как в честности Авраама Арнана и Эхуда Барака, так и в широковещательном утверждении о традиции Сайерет Маткаль тщательно расследовать любые просчеты и неудачи.

Итак, за первые четыре года своего существования Сайерет Маткаль не произвела ни одного (!) оперативного действия, что много говорит о ее реальной надобности. В 1962 году пост начальника АМАНа занял генерал Меир Амит. Он приказал усилить тренировки по установлению прослушки. Бойцы СМ вновь и вновь карабкались на телефонные столбы, доводя до автоматизма умение устанавливать подслушивающие устройства (на армейском жаргоне их называли «сверчками»).

В конце года подразделение посетил Глава правительства и министр обороны Давид Бен-Гурион. Его сопровождали начальник Генштаба Цви Цур и начальник АМАНа Меир Амит. Бойцы продемонстрировали свое умение, Бен-Гурион выслушал подробные объяснения и дал наконец долгожданное разрешение на работу за пределами израильских границ.

Главную демонстрацию производил Екутиэль Шараби (Кути). Вот что он вспоминает:

«Первое проникновение было в Ливан, на расстояние примерно 5 км от границы. Группа насчитывала восемь человек, командовал операцией Яаков Таль (Туболь), я был связистом. Вышли с гумна кибуца Ярон. Туболь хорошо ориентировался и уверенно вел группу. Мы быстро добрались до намеченной точки, Мошико (Моше Эльам) стремительно взобрался на столб и прикрепил сверчок. Я получил по рации подтверждение, что в Израиле слышны переговоры ливанцев, и мы сразу же двинулись назад. Дома нас повезли перекусить, а заодно и проанализировать операцию в Кирьят-Шмоне. Затем мы вернулись на базу в Сиркин».

Все прошло гладко, хотя это первое проникновение и не считалось настоящей операцией, а было, скорее, последней проверкой в условиях, максимально приближенных к реальным. Маршрут был проложен вдали от вражеских постов, так что действительная опасность расценивалась как близкая к нулевой. Да и ливанская армия мало интересовала тогда ЦАХАЛ.

Первой по-настоящему нужной операцией стало проникновение в глубь сирийской территории с подсоединением к телефонной линии напротив укрепления Нохейле на шоссе Масаде-Баньяс, в трех с половиной километрах от пограничного кибуца Дан. До этого Йоси Цин в течение трех дней вел непрерывное визуальное наблюдение за целью и ее окрестностями. Он составил подробнейшее описание места.

Командовать группой поставили Барака, несмотря на то, что лучшими считались три других командира: Туболь, Юрий Коэн и Ихиэль Амсалем. Почему? По анкетным соображениям. Одна из самых правдоподобных версий гласит, что Арнан не оставлял своей мечты превратить СМ в продолжательницу легендарного подразделения мистааравим Пальмаха. Поэтому в полном соответствии с пальмаховской традицией он заранее озаботился о придворном летописце еще не одержанных побед.

С этой целью Арнан привел в СМ писателя Натана Шахама из кибуца Бейт-Альфа. Будучи посредственным командиром, Барак обладал наилучшими анкетными данными: потомственный кибуцник! Его-то и представил Арнан Шахаму как самого способного молодого командира. Возможно, сыграло свою роль и то, что Арнан и Барак уже были подельниками «дела Нацхи». Этот замятый во взаимных интересах проступок связал их крепче любых других уз.

Авнер Шор, тоже выходец из СМ, рассказывает в своей книге, что накануне выхода состоялось совещание у командующего Северным округом генерала Авраама Яффе. После совещания Барак обратил внимание на две канистры с бензином, прикрепленные к генеральскому джипу. Время воровать было самое неподходящее, но клептоманский зуд оказался сильнее. Барак без труда открыл замок на цепи, вылил все горючее в бензобак своей машины и вернул пустые канистры на место. Яффе обнаружил кражу и устроил скандал. Арнан получил выговор и даже заплатил штраф, но Бараку все опять сошло с рук.

Первая операция Сайерет Маткаль по установке прослушивающего устройства в Сирии была совершена под командованием Эхуда Барака 24 октября 1962 года. Группа насчитывала пять человек, связистом снова был Кути Шараби.

«Сразу после того, как мы пересекли границу, – вспоминает он, – Барак приказал мне отключить связь. Она оставалась выключенной до самого нашего возвращения».

Согласно плану, Барак должен был завершить операцию до часа ночи. Ему было приказано начать возвращение не позднее этого времени – безотносительно к успеху или неуспеху установки «сверчка». Однако из-за того, что Барак запутался при ориентировании, группа вышла на место с большим опозданием. Видимо, этого он и опасался, когда приказал отключить устройство связи. Установив «сверчка», группа вернулась домой на полтора часа позже запланированного, уже при полном утреннем свете.

Авнер Шор:

«Связь все еще была отключена, и наше молчание сильно беспокоило находящихся на командном пункте. Никто не понимал, почему группа не только ничего не докладывала, но и не отвечала на позывные».

Йоси Цин:

«Я присутствовал на КП во время операции, как участник аварийной команды, на случай если придется выручать ребят из беды. Также там были начальник Генштаба Цви Цур, его заместитель Рабин, начальник АМАНа Амит и сам Арнан. Все они были уверены, что повторилась история Ури Илана (боец Голани, захваченный сирийцами в 1954 году и покончивший с собою в тюрьме – АТ). Можно сказать, что мы были в шоке».

Кути: «После операции не было проведено обычного подведения итогов с членами группы. Даже меня, связиста, никто не спросил ни о чем. Все удовольствовались объяснением Барака. Он мастерски продал свою версию высшему руководству ЦАХАЛа. А Арнан немедленно использовал наш успех для укрепления авторитета подразделения».

И в самом деле, Арнан тут же стал выпрашивать у начальства награду: ведь каждый выданный «цалаш» поднимал реноме всей Сайерет, становился свидетельством того, что прежнее насмешливое отношение к «пятому колесу» было в корне неверным. В итоге, Барак не только не был наказан, но и получил свой первый «цалаш» из рук начальника Генштаба – первый из пяти, заработанных им в течение военной карьеры.

Второй цалаш достался ему в августе 1963-го за пробный рейд в Синай, во время которого не произошло ничего особенного. Третий – в феврале 1964-го за операцию «Пчелоед», во время планирования и исполнения которой имело место множество просчетов и ошибок (оба рейда предназначались для установки прослушивающих устройств в Синае). Об обстоятельствах получения четвертой и пятой наград будет подробно рассказано позже.

Вымогательство цалашей превратилось у Арнана в систему: он требовал отмечать этими прежде редкими наградами едва ли не каждый, даже самый обыденный рейд. Это стало предметом всеобщего возмущения в ЦАХАЛе, и темой для шуток внутри самой Сайерет Маткаль.

Кути: «Мы даже шутили: есть почта? Прибыли новые цалаши?»

Йоси Цин: «Я принимал участие во многих операциях, включая такие, как «Пчелоед» на Синае, где цалаши выдали всем, даже летчикам и штурманам вертолетов. Как-то я спросил Арнана, почему в таком случае не отметят и меня? Он ответил: «Оставь, Йоси, ты уже достаточно взрослый человек. Зачем тебе эта ерунда?»

Летчик-ветеран полковник Яаков Агаси, командовавший во время двух войн первой эскадрильей израильских ВВС, сказал по этому поводу Ури Мильштейну:

«Люди из СМ получали цалаши всего лишь за то, что прилетали на место, ставили сверчок на телефонную линию и улетали домой. Видя это, летчики и штурманы стали требовать, чтобы отметили и их. Цуру и Рабину не оставалось ничего, кроме как согласиться. Учитывая, что в реальных военных условиях некоторые из отмеченных вели себя как трусы, это было настоящее позорище».

Бойцы и командиры других элитных подразделений наблюдали за безудержной саморекламой Арнана с нескрываемым неодобрением. Как мы видели, он и сам относился к этому не слишком серьезно, видя в цалашах лишь средство для усиления позиций своего детища. Однако для карьеры Эхуда Барака обилие цалашей стало мощным подспорьем. Ведь если не вникать в детали, то совершенно ясно, что обладатель наибольшего количества наград в истории ЦАХАЛа безусловно может претендовать на должность начальника Генштаба, министра обороны, Главы правительства.

На фоне этого дождя наград становится особенно заметным то упорство, с которым обходили Йоси Цина – а ведь он все эти годы играл роль станового хребта Сайерет Маткаль и принимал непосредственное участие в планировании и подготовке всех без исключения операций. Но ему так и не простили отца, бывшего бойца Эцеля и Лехи.

Зато отношения, которые установились между начальником Генштаба Цви Цуром, с одной стороны, и Арнаном / Бараком, с другой, хорошо характеризуются фактом, описанным в книге Маргалита и Бергмана:

«Спустя несколько дней после завершения операции в СМ был получен ящик с десятью бутылками шампанского – подарок начальника Генштаба. В приложенной записке стояло: «В честь успешного завершения операции вам положена дюжина бутылок шампанского. Две из них удержаны за неисполнение приказа».

Комментарии излишни.

III. «Весна молодости»

Место командира Сайерет Маткаль является сегодня одной из самых престижных должностей в боевых частях ЦАХАЛа – как по характеру задач, возлагаемых на это подразделение, так и вследствие мифов, созданных вокруг СМ в предыдущие годы. Но главное: эта должность служит превосходным трамплином для попадания на высшие ступени армейской и политической иерархии.

Эхуд Барак занимал этот пост с 1971 по 1973 год. В то время израильтяне особенно любили своих героев – как истинных, так и мнимых, и Барак выжал из благоприятной ситуации все, что мог. Именно тогда практически все вокруг уверовали, что этот обладатель многочисленных знаков отличия является бесспорным кандидатом в будущие лидеры государства. После этого карьера продвигалась сама по себе, и Бараку оставалось лишь заботиться о том, чтобы не совершать совсем уж грубых ошибок. В тех же случаях, когда провалы все-таки происходили, он делал всё, чтобы представить их успехами, используя при этом свой немалый талант манипулятора и мошенника.

В ночь с 9 на 10 апреля 1973 года, за месяц до завершения каденции в качестве командира СМ, Барак руководил отрядом «Авива», который исполнял центральную задачу довольно объемной операции «Весна молодости» (помимо «Авивы» в Бейруте действовали еще 4 отряда со своими отдельными целями). Перед Бараком были поставлены две конкретные задачи:

1) похитить или ликвидировать главу ФАТХа Ясера Арафата и трех других старших командиров, находившихся в своих частных квартирах в центре Бейрута;

2) захватить обнаруженные в квартирах документы и доставить их в Израиль.

Арафат, который, в соответствии с разведывательной информацией, должен был ночевать в квартире своего заместителя, избрал для ночлега другое место и потому уцелел. Его заместитель и два других функционера были уничтожены. С тех пор прошло 40 лет, и в течение всего этого времени операция «Весна молодости» считалась одной из самых удачных в истории ЦАХАЛа, наряду с освобождением заложников в аэропорту Энтеббе, в планировании которого Барак также принимал непосредственное участие.

Собственно говоря, две эти операции и стали основой для формирования публичного образа «Солдата №1». Таким был подзаголовок книги Бена Каспита и Илана Кфира, которая вышла в свет в мае 1998 и сильно помогла своему герою во время тогдашней предвыборной кампании. Можно без всякого преувеличения сказать, что именно этот публичный образ принес Эхуду Бараку победу на выборах и кресло Главы правительства.

Однако детальный анализ действий Барака во время подготовки и проведения операции «Весна молодости» заставляет серьезно задуматься о справедливости вышеупомянутых выводов. Картина этих действий многое проясняет в череде его последующих просчетов на постах начальника Генштаба, министра обороны и Главы правительства. Надпись буквально была на стене – на изрытой пулями штукатурке дома на бейрутской улице Верден. А система, породившая Барака, и потому отказавшаяся прочесть эту надпись, рухнула полугодом позже в начале Войны Судного дня.

Для понимания сути событий нам придется вернуться к осени 1972 года. Незадолго до этого в Мюнхене произошло убийство 11 израильских спортсменов-олимпийцев, учиненное арабскими террористами из входившей в ФАТХ организации «Черный сентябрь». На Мосад была возложена задача ликвидации исполнителей и организаторов теракта – как во имя возмездия, так и с целью нанести чувствительный удар по инфраструктуре террора, чтобы затруднить планирование и осуществление дальнейших нападений.

В январе 1973 года Мосад получил информацию о точном месте проживания Абу Юсуфа (Мухаммада Наджера), заместителя Арафата, главы «Черного сентября», ответственного за оперативную работу террористов за пределами Израиля. Абу Юсуф был непосредственным организатором мюнхенской резни. Он жил на шестом этаже семиэтажного дома на улице Верден в престижном районе Западного Бейрута, недалеко от набережной.

Говорит тогдашний глава Мосада Цви Замир:

«Согласно оценке начальника оперативного отдела Мосада, шансы на успех операции повышались при условии привлечения бойцов армейского спецназа».

Предполагалось, что в дополнение к ликвидации Абу-Юсуфа спецназ должен взорвать мастерскую ФАТХа по производству морских мин в Южном Бейруте (местонахождение этой цели было установлено уже не Мосадом, а АМАНом, отделом военной разведки).

Поскольку Сайерет Маткаль была приписана именно к АМАНу, то поначалу молчаливо предполагалось, что задача будет возложена на нее. Однако на совещании в Генштабе в присутствии министра обороны командир морского спецназа (Шайетет-13, 13-я флотилия) подполковник Шауль Зив без труда доказал, что его бойцы лучше подходят для операций такого рода. Это и в самом деле казалось очевидным: спецназовцы Шайетет-13 совершали регулярные высадки с моря и участвовали в прямых боевых действиях, включая рукопашную и бой в городских условиях, в то время как люди Сайерет Маткаль специализировались лишь на установке «сверчков», хотя и получали за это намного больше цалашей.

Дадо (Давид Элазар, начальник Генштаба) согласился с доводами Зива и тут же на месте перепоручил задание его подразделению, Шайетет-13. Барак был в бешенстве и тут же начал интриговать с целью изменить решение начальника Генштаба. Он отправился к командиру пехотных частей бригадному генералу Эммануэлю (Ману) Шакеду, который курировал планирование операции, и пытался убедить его в том, что бойцы СМ за несколько недель смогут овладеть теми же навыками, которые в Шайетет-13 приобретаются двухлетними тренировками. Ману поднял его на смех. Позднее, вспоминая эту беседу, он называл Барака «эгоманьяком».

Тем временем глава Мосада получил разрешение на операцию со стороны Голды Меир (тогдашней Главы правительства). Даян сказал Замиру буквально следующее: «Голда разрешает, делайте все, что хотите». Дадо (со стороны ЦАХАЛа) тоже был полон энтузиазма. Ману Шакед вместе с мосадниками начал обсуждение деталей операции.

К его удивлению, спустя некоторое время Дадо неожиданно вернулся к первоначальному намерению задействовать в операции Сайерет Маткаль. Невзирая на возражения Шакеда, он приказал ему включить Барака в состав группы планирования. Интриги командира СМ оказались успешными.

Через некоторое время к банку целей прибавились новые. Как выяснилось, на втором этаже соседнего дома по той же улице Верден проживал Камаль Адван, высокопоставленный командир «Черного сентября», ответственный за подготовку терактов внутри Израиля. Чуть выше него, на третьем этаже была квартира пресс-секретаря ФАТХа и члена исполкома ООП Камаля Бутруса Нацера. Кроме того, было установлено местоположение штаба «Народного фронта» Наифа Хаватме в здании на улице Хартум и склад оружия на севере Бейрута.

Также стало известно, что в квартире Абу-Юсуфа время от времени ночует и сам Ясер Арафат, так что существовала некоторая вероятность ликвидации самой крупной цели. Первоначальная задача уничтожения Абу-Юсуфа разрасталась с каждым днем. В итоге, программа, поданная на утверждение оперативному отделу ЦАХАЛа, включала в себя большое количество целей, значительно удаленных друг от друга.

Министр обороны Моше Даян воспротивился столь амбициозному плану и потребовал умерить аппетиты. Шакед подготовил более скромную программу. Однако окончательное совещание с Главой правительства заставило Даяна вернуться к первому варианту. Голда предполагала, что международный протест после операции в Бейруте надолго лишит Израиль возможности произвести повторное нападение, а потому нужно постараться поразить максимальное количество целей за один присест. Дадо утвердил расширенный план, в котором вновь подтвердил свое желание задействовать Сайерет Маткаль, по крайней мере, в одной из намеченных пяти боевых групп.

У Эхуда Барака есть своя версия событий, существенно отличная от рассказа Ману Шакеда:

«Мы искали возможность ударить по руководителям террористов, а не по мелким функционерам. В начале 1973 года я и мой офицер-оперативник Амнон Биран встретились с Роми из Мосада. Он показал нам снимки зданий, описал обстановку и спросил, думаем ли мы, что есть основания для проведения операции. Мы ответили, что в принципе да, но нужно добавить разведданных. По моей оценке, в этом случае можно было подать план на утверждение начальника Генштаба. Роми записал мои слова и сказал, что посоветуется со своим начальством для дальнейшего продвижения этой идеи.

Месяц спустя я узнал от главы оперативного отдела Генштаба бригадного генерала Янкеле Штерна, что Мосад конкретизировал цели: квартиры руководителей террористов. Он сказал, что Дадо готов рассмотреть эту возможность при условии ее детальной разработки и добавки двух-трех дополнительных целей. Дадо не хотел, чтобы мы остались ни с чем в случае возникновения сложностей. Ведь если целей несколько, то всегда какую-нибудь да поразишь. Дадо поручил планирование Ману Шакеду, и тот подготовил программу, которая была отвергнута. По мнению Янкеле Штерна, Дадо не утвердил план Шакеда потому, что тот предполагал задействовать пятьдесят человек. Я сказал Штерну, что понятия не имею, что представил на утверждение Шакед, но, по-моему, нет никакой проблемы составить хороший план. То же самое я сказал и заместителю оперативного отдела Ионе Эфрату».

Знаменательная разница в расстановке акцентов! В версии Барака события вертятся вокруг него; он оказывается и тем, кто подал идею с самого начала, и тем, кто лучше всех знает, как ее осуществить. Любопытна и трактовка решения Дадо о добавке дополнительных целей: по мнению Барака, главным соображением тут было «не остаться ни с чем».

Амнон Биран (офицер оперативного отдела СМ):

«Эхуд получил из оперативного отдела Генштаба неофициальное предложение в течение недели представить план действий. Он обещал так и сделать, но план был готов лишь спустя пять недель. Виноват был я. Мне казалось, что у нас слишком мало данных. Пришлось добывать информацию из-под стола у Авиноама Хома, который служил офицером разведки у Шакеда. Лишь после этого нам удалось составить детальную программу».

Барак утверждает, что его план предполагал участие 17 спецназовцев и трех агентов Мосада, которые должны были прибыть на улицу Верден переодетыми в европейских туристов. Без шума проникнув в дома и квартиры, они должны были выполнить задание в течение считанных минут и тут же вернуться на берег для дальнейшей переправки на ракетные катера. Иными словами, программа Барака предполагала «чистое» исполнение, которое не привлечет внимания соседей или полиции.

Ясно, что подобное качество исполнения требовало высокого профессионализма, причем не в подковерных интригах, а в опасной оперативной работе. Но Бараку удалось внушить начальнику Генштаба, что он и его люди способны выполнить намеченное в полном объеме. По словам Шакеда, Барак пытался взять на себя и остальные цели, но на этот раз командующему пехотными частями удалось не только воспротивиться, но и отстоять свое мнение.

Итак, план был утвержден, и началась подготовка. Она проходила неудачно. Группа Барака включала в себя три звена, которые должны были проникнуть в квартиры и три звена, призванных обеспечить внешнюю безопасность. К несчастью, никто из бойцов не имел необходимого опыта. В отличие от профессионалов из других спецподразделений, бойцы Сайерет Маткаль никогда не обучались боевому ориентированию в условиях современного города, не были обучены эвакуации раненых из многоэтажных домов, не умели вести бой в условиях меблированной квартиры и даже никогда не стреляли из Узи без приклада. Часть необходимого оборудования они впервые увидели лишь на катере, по дороге в Бейрут.

Вдобавок ко всем вышеперечисленным просчетам, молодые офицеры Сайерет Маткаль, получив деньги на приобретение одежды (дабы скрыть оружие, требовались размеры больше обычных), отправились на покупку в известный тель-авивский магазин Мецкина, причем всей гурьбой и в армейской форме. Они так шумно обсуждали варианты штанов и рубашек, что до продавцов дошла суть происходящего, и они тепло пожелали парням успеха в предстоящей операции. Легко представить, что было бы, если бы эта информация дошла до неприятельских ушей!

Все эти просчеты весьма характерны для образа действий Эхуда Барака, который всегда характеризовался поверхностным подходом и демонстративным презрением к установленным правилам. Но дело не только в Бараке. Ни тогдашний начальник Генштаба Давид Элазар, ни курирующий операцию Эммануэль Шакед не только не обратили внимания на эти просчеты в процессе подготовки, но и позволили Бараку затушевать допущенные ошибки после завершения операции.

В полдень 9 апреля 1973 года девять ракетных катеров приняли на борт 5 ударных групп, командный пункт Ману Шакеда и прочие поддерживающие звенья.

Около девяти вечера катера бросили якоря напротив Бейрута. Группа Барака на резиновых лодках стартовала около полуночи и вскоре высадилась на берег возле большого отеля. Там их уже ждали три автомобиля с агентами Мосада.

Подъехав к переулку вблизи улицы Верден, они обнаружили там полицейскую машину перед зданием иракского консульства. Продолжив движение, водители из Мосада припарковались на площадке между двумя зданиями, где находились цели. Переодетые туристами спецназовцы вышли из автомобилей и попарно двинулись по улице. Барак, переодетый женщиной, шел в обнимку с Муки Бецером. Муки командовал звеном, которое должно было ворваться в квартиру Абу-Юсуфа. На тротуаре, спокойно покуривая сигареты, стояли два полицейских.

Муки Бецер:

«Эхуд напрягся. Я шепнул ему: «Мы туристы, они уступят нам дорогу». Не уступили. Когда мы проходили мимо, я задел одного из полицейских плечом. Была реальная опасность, что они увидят оружие, которое мы прятали под одеждой, или заметят, что Барак не женщина».

Было заранее известно, что перед домом Абу-Юсуфа находится телохранитель в красном Рено-Дофине. По плану, перед началом операции нужно было убрать его при помощи пистолета с глушителем. Однако никто не позаботился выполнить этот немаловажный пункт программы. Бецер и его люди вошли в подъезд и рванулись по лестнице на шестой этаж. Две другие группы повернули к соседнему зданию: их цели находились там на втором и на третьем этажах.

В этот-то момент и проявил себя забытый телохранитель. Почуяв неладное, он вышел из своего красного Дофина и направился в сторону Барака, который стоял у подъезда, поджидая звено поддержки под командованием Амирама Левина.

Эхуд Барак:

«Вдруг я различил движение в Дофине. Амирама еще не было рядом. Из Рено вышел мужчина, вынул пистолет и стал озираться вокруг. Я открыл огонь, потому что понял, что он увидел либо меня и Амирама, либо звено Амитая Нахмани. Они стояли в освещенном месте. Мы не стали ждать, пока телохранитель выстрелит первым. Он не был уверен, что есть опасность, но рано или поздно обнаружил бы это. Видимо, он намеревался выяснить, кто мы. Если он сразу увидел бы наши автоматы, то вел бы себя иначе: вышел бы с другой стороны машины, перепрыгнул через изгородь и уже оттуда открыл огонь. Так он и поступил после того как я стал стрелять: вернулся в машину и выпрыгнул с другой стороны. Он успел выстрелить один раз и получил залп».

В этот момент зажегся свет в квартирах Камаля Нацера и Камаля Адвана.

Помимо бойцов СМ и агентов Мосада, группе Барака был придан майор Дов Бар из морского спецназа, командир «подразделения 707», в обычное время занимающегося охраной портов. Его задачей было помочь сухопутным спецназовцам в случае проблем с управлением резиновыми лодками. Барак возражал против участия Дова, но в итоге вынужден был согласиться. Он-то и следовал в обнимку с Амирамом Левином за «парочкой» Барак-Бецер. Вот его рассказ:

«Мы с Амирамом ждали внизу, между пилонами здания. В какой-то момент мы различили подозрительное движение. Кто-то заметил нас. Мы двинулись в сторону дороги, сократили расстояние от телохранителя до десяти метров и открыли огонь. Я стрелял из Узи. Телохранитель прыгнул назад в машину и выбросился с другой стороны. Мы изрешетили машину пулями и гранатами. Тут же появился лендровер с полицейскими. Мы открыли огонь по нему. Лендровер уткнулся в припаркованные машины. Вслед за ним подъехал второй лендровер и тоже был уничтожен».

Амирам Левин:

«Было ясно, что в Дофине кто-то есть. Вышел человек. Я вытащил пистолет, сделал выстрел-другой. Но это было слишком большое расстояние для пистолета, и я перешел на Узи. Телохранитель получил очереди и со стороны Дудика. В это время подъехал лендровер. Дудик и его звено увидели его первыми. Водитель лендровера сбежал… Мы были ограничены в боеприпасах. Кто-то там агонизировал на шоссе, а ребята продолжали тратить на него патроны».

Ожесточенная перестрелка между элитой израильского спецназа и одиноким телохранителем в сердце Бейрута была достаточно громкой, чтобы разбудить террористов. Эффект неожиданности был потерян. Камаль Адвани ждал спецназовцев из группы Амитая Нахмани с «калашниковым» наизготовку.

Эхуд Барак:

«Они обнаружили Адвани стоящим на колене с «калашом» наизготовку. Амитай выстрелил. Он просто успел выстрелить первым. Видимо, Адвани растерялся, увидев перед собой туристов. Наверно, он ожидал солдат в форме и потому опоздал нажать на спусковой крючок. Это выглядело очень плохо. Если бы он начал стрелять вовремя, то мог бы с легкостью попасть в наших, и это сразу изменило бы всю картину».

Звенья, поднявшиеся в квартиры, услышали автоматные очереди снизу и решили, что Барак и группы подстраховки ведут ожесточенный бой с полицией. Они быстро расправились с террористами, а попутно застрелили двух женщин из квартиры напротив, которые на свою беду открыли дверь. К несчастью, это были стюардессы итальянской авиакомпании, которые работали на Мосад, передавая сведения о террористах. В нарушение плана действий, лишь одно звено из трех забрало документы из квартир террористов. Но и эти бумаги, по крайней мере, большая их часть, были забыты в спешке на берегу при возвращении на катера! Вместо того, чтобы действовать по плану, спецназовцы поспешили вниз, дабы принять участие в расстреле третьего лендровера полиции Ливана. Большинство полицейских были убиты до того, как успели сделать хотя бы один выстрел.

Муки Бецер:

«В то время как мы находились в квартире Абу-Юсуфа, не было связи с Эхудом. Я сбежал вниз. Увидел растерзанный Дофин и в стороне лендровер. Минуту спустя подъехал еще один лендровер. Все открыли огонь. Кто-то уцелевший выпрыгнул с заднего сиденья. В него всадили еще очередь. Я попал в него двумя пулями. Тут Амирам сказал, что снова видел движение в Дофине. Я сказал, что тогда надо штурмовать. Мы побежали к машине. Выяснилось, что телохранитель лежит мертвым на тротуаре, так что никакого движения не было».

Расстреляв функционеров ФАТХа, полицейских, телохранителя и осведомительниц Мосада, группа Барака расселась по машинам, и агенты Мосада доставили их на берег. Это тоже противоречило плану, который предусматривал возвращение на катера совместно со спецназовцами десанта и Нахаля под командованием Амнона Липкина-Шахака, которые тем временем взрывали штаб «Народного фронта». Барак не получил разрешения на это существенное отступление от программы по простой причине: его связь с командным пунктом снова оставалась отключенной во все время операции! Вот как он объяснил это в беседе с Ури Мильштейном:

«При разборе операции я чувствовал себя неловко, потому что все знают, что я отключаю связь. Действительно, были такие случаи, когда я выключал устройство связи и продолжал операцию. Но в Бейруте обстояло иначе».

В самом деле? При детальном разборе операции Барак утверждал, что устройство связи было неисправным. Однако проверка по возвращении в Израиль показала, что рация работала без проблем, если не считать того, что главный выключатель пребывал в положении «off». Либо Барак снова последовал своей привычке отключать связь, либо не знал, как включается это устройство. Второй вариант выглядит намного менее вероятным, чем первый.

На берегу Дов Бар просигналил лодкам, которые ждали в полукилометре от берега, и вскоре спецназовцы уже поднимались на борт ракетных катеров. Активная фаза операции, от входа в здания и до сворачивания продолжалась всего 12 минут. Потери составили одного легкораненого, оцарапанного рикошетом от пули своего же товарища (Цви Ливне) в квартире Камаля Нацера. Во время первого разбора, устроенного министром обороны Моше Даяном и начальником Генштаба Давидом Элазаром, Даян заметил, что нет никаких доказательств того, что убитые в квартирах люди были действительно теми, кого намеревались ликвидировать. В самом деле, их застрелили без всякого предварительного опознания… Дадо тоже недоумевал: почему нельзя было ограничиться пистолетами с глушителями? Зачем понадобилось поднимать столько шума? А глава отдела АМАН полковник Менахем Дигли, который командовал СМ до Барака, был недоволен тем, что были захвачены всего лишь документы из квартиры пресс-секретаря Камаля Нацера, да и из тех половину забыли на берегу.

Невзирая на эти грубые просчеты, Барак не постеснялся следующим образом суммировать действия своей группы:

«Операция была выполнена идеально. В противоположность нашим первоначальным ожиданиям, все цели оказались дома. Ливанцы отреагировали неожиданно быстро, прислав на место три лендровера в течение десяти минут. Но в итоге все прошло по плану. Молодые бойцы зарекомендовали себя прекрасно, группа правильно реагировала на события. Что касается ценности самой операции, то, как сказали начальник Генштаба и глава АМАНа, ликвидация этой тройки является очень большим достижением. Из целей, которые были поражены в Бейруте во время операции всех пяти групп, именно «Авива» была центральной, решающей вопрос общего успеха или неуспеха.

Участие в операции Сайерет Маткаль чрезвычайно важно для будущего нашего подразделения. Я надеюсь, что теперь мы застолбили себе место на карте оперативных действий. Это не значит, что в будущем нам не придется драться за свой авторитет, но сегодня он выглядит намного более укрепившимся, чем прежде».

Спустя несколько лет тогдашний заместитель Шакеда полковник Шмуэль Перес скажет: «Это была одна из самых выдающихся операций ЦАХАЛа за всю его историю – самая сложная, самая трудная и самая успешная».

Эта оценка считается общепринятой, начиная с 1973 года. Барак получил за операцию свой четвертый «цалаш». Надо полагать, что Дадо не захотел вникать в детали действий группы Барака. Зато командовавший операцией в целом Эммануэль Шакед прекрасно понимал разницу между тем, с чем пришлось столкнуться группе Барака и испытаниями, выпавшими на долю Амнона Липкина-Шахака, чья группа в 14 человек в ходе ожесточенного боя взорвала семиэтажное здание штаба «Народного фронта», набитое десятками вооруженных террористов.

Липкин-Шахак заслуженно получил за этот подвиг вторую по значимости (после наивысшей – «Знак за героизм») военную награду Израиля: «Знак за мужество». С этими наградами еще не произошло той девальвации, которой к тому времени подвергся «цалаш» («Знак отличия»). Как видно, такое положение показалось Эхуду Бараку ненормальным.

Шакед: «Барак обратился ко мне с просьбой дать такую же награду и ему. Я отказал».

Выполнение задачи «Авива» в рамках операции «Весна молодости» было единственной крупной боевой (то есть не сугубо разведывательной) операцией, которой командовал лично Эхуд Барак в течение всей его карьеры в Сайерет Маткаль. Можно упомянуть также скоротечное освобождение заложников самолета авиакомпании «Сабена» в мае 1972 года и похищение сирийских офицеров с целью принудить Сирию к обмену военнопленными в июне того же года (операция «Ящик»). Характер действий Барака во время «Авивы» был продолжен в увеличенном масштабе на всех дальнейших этапах его военной и политической карьеры. Поэтому полезно еще раз обратить внимание на основные моменты его поведения в период «Весны молодости»:

1) Барак приложил массу усилий для того, чтобы «добыть» для Сайерет Маткаль участие в операциях боевого и диверсионного толка, и это несмотря на то, что бойцы СМ обучались задачам совершенно иного рода (разведка, прослушивание, наблюдение). В чем причина этого странного упорства? Прежде всего, в том, что развед-операции остаются тайными даже для многих людей внутри ЦАХАЛа, не говоря уже о широкой публике, в то время как диверсионные успехи скрыть невозможно, и потому они всегда сопровождаются шумихой. Бараку было недостаточно цалашей, полученных за установку «сверчков» на телефонные линии; для продолжения карьеры ему требовалась всенародная слава.

Цена за легенду о переодетом в женщину храбреце была заплачена немалая. Это не только непрофессиональное исполнение самой акции «Авива», но и наплевательское отношение к своим обязанностям в области военной разведки. Если АМАН вместо того, чтобы наблюдать за противником, занят интригами против Шайетет-13 и спецназа десантников, то нужно ли удивляться тому, что полгода спустя враги застали Израиль врасплох во время Войны Судного дня?

2) Барак добился участия в операции посредством интриг и манипуляций, в обход иерархии командования. Поданный им план был малореальным, но Дадо утвердил его, поверив Бараку на слово. Причиной этого решения было не высокое качество плана, а способность Барака убедить начальника Генштаба в своей правоте.

3) Главной характеристикой плана было обещание «тихой» ликвидации; это обещание было нарушено с самого начала по причине крайне непрофессиональных действий группы («забытый» телохранитель, неумелые попытки его устранения). Эти ошибки помешали выполнению плана во всех его деталях и лишь чудом не привели к жертвам среди нападавших.

Не менее серьезным провалом, чем сами эти ошибки, стало и поведение Барака на последовавшем детальном разборе операции. Вместо того, чтобы признать просчеты и заняться их исправлением, он предпочел в который уже раз замести мусор под ковер.

Но удача не может вечно покрывать недостаток профессионализма. В последующие моменты, когда Бараку было доверено принимать решения, его подчиненным везло значительно меньше. Во всех этих провалах был виновен не только Барак, но и те, кто потворствовал ему, продвигая на все более высокие позиции в ЦАХАЛе и в политике. Виновны и граждане Израиля, с готовностью поверившие в миф, принявшие мошенника и манипулятора за «Солдата №1».

4) Рассматривая итоги операции «Весна молодости» в исторической перспективе, следует сказать, что созданный на ее основе миф о всемогуществе ЦАХАЛа нанес тяжелый урон реальной боеготовности и обороноспособности страны. Буквально накануне Войны Судного дня, которая поставила Израиль на грань катастрофы, общество было совершенно уверенно в том, что арабы запуганы настолько, что никогда уже не решатся напасть, а если все же осмелятся, ЦАХАЛ с легкостью отразит любую агрессию. Отрезвление оказалось крайне болезненным.

Месяц спустя после операции «Весна молодости» Барак завершил каденцию в качестве командира СМ. По итогам этого двухлетнего периода он получил свой пятый и последний цалаш с формулировкой «за превосходное командование подразделением». Одним из тех, кто высказал недоумение по этому поводу, был боец Сайерет Маткаль Ицхак Сивош:

«Эхуд Барак командовал СМ во время моей срочной службы в этом подразделении. Он зарекомендовал себя диктатором, который был уверен, что умнее всех остальных. Всегда и во всем он руководствовался только собственным эго. Идейная убежденность была у него на уровне внешней оболочки. С его точки зрения, все было дозволено, без каких бы то ни было сомнений. Цель оправдывает средства, и цель была всегда одна и та же: Эхуд Барак, вернее, эго Эхуда Барака. Либо ты обслуживаешь его с полной лояльностью, не задавая вопросов и не испытывая сомнений, либо твое место в тюрьме. Либо – либо, без полутеней. Многие обнаружили это лишь сейчас, но я понял его характер еще по совместной службе в СМ.

Я был тогда 18-летним парнем, а он обожаемым командиром с рекордным числом цалашей. Все мы были готовы пасть перед ним на колени. Но мало-помалу правда выходила наружу. Вот только один пример. Мы закончили долгий период тренировок и провели семидневные учения. По традиции в конце учений каждый солдат повторяет свой маневр перед командиром подразделения. Помню, нас собрали на «Розе ветров» (Звезда Ярдена – развалины крепости крестоносцев Бельвуар над Долиной Иордана – АТ), недалеко от фермы Меира Хар-Циона.

Командир моего звена Дудик Халфи из Мишмар ха-Шарон сказал мне: «Допустим, ты оказался перед превосходящими силами врага, который наступает по этому вади. Твои действия?» Я ответил: «Я делаю несколько выстрелов и начинаю отступать перебежками, чтобы разорвать контакт». «Стоп! – закричал этот наполеончик Барак. – Что ты делаешь?!» «Я столкнулся с превосходящими силами врага, – попытался объяснить я. – На первом этапе нужно изменить позицию при помощи отступления, разрыва дистанции и занятия выгодной огневой позиции. Возможно, следует проверить вариант обхода с фланга…» «Ты исключаешься из подразделения! – крикнул Барак. – Отступление запрещено! ЦАХАЛ не отступает!»

Представляете? Он обвинил меня в трусости! Конечно, это полная чушь, что в ЦАХАЛе вообще не предусмотрен отход – мы даже проводили учения на эту тему. Я не смог промолчать. Я сказал: «Во-первых, слова о трусости неприменимы к этой ситуации. А во-вторых, многие победы в истории достигнуты благодаря отступательным маневрам…»

Но он не дал мне договорить. Он буквально взорвался: нельзя говорить об истории перед кибуцником с нулевым образованием. «Собирай свои вещи и убирайся отсюда! – заорал он. – Не смей отвечать мне! Нам больше не о чем разговаривать!»

К счастью, мой командир Дудик Халфи хорошо знал его по кибуцу. Знал, что когда Бараком овладевает гнев, то бесполезно ему что-либо объяснять. Поэтому Халфи приказал мне оставаться в палатке и не высовываться. Потом, когда Эхуд остыл, Дудик сказал ему: «Слушай, парень тебя просто не понял. На него можно положиться, он вовсе не трус». Барак промолчал, и я остался в Сайерет на протяжении еще тридцати лет».

IV. Война Судного дня

В мае 1973 года, передав Гиоре Зореа командование над Сайерет Маткаль, Барак провел беседу с начальником Генштаба о своей будущей карьере. Вряд ли какой-нибудь другой подполковник когда-либо удостаивался подобной чести. Давид Элазар (Дадо) предложил ему маршрут быстрого продвижения, включавший авторитетный курс штабных командиров американского корпуса морских пехотинцев; затем предполагалось, что Барак получит штабную должность в АМАНе (военной разведке) в ранге полковника.

Однако Барак отказался и попросил назначить его после окончания курса командиром 14-ой бронетанковой бригады, хотя располагал к тому времени лишь минимальным танковым опытом (отучился на курсе командиров танковых рот). Несмотря на то, что к тому времени Элазар уже отличился странными решениями (к которым следует отнести назначение Шмуэля (Гонена) Городиша командующим Южным военным округом), просьба Барака показалась ему чрезмерной, и он отказал. В ответ Барак заявил, что тогда он не заинтересован в курсе морской пехоты и просит взамен послать его в престижный американский университет для обучения системному анализу на уровне второй степени.

Дадо выразил удивление: в ЦАХАЛе тогда было не принято посылать офицеров на обучение в гражданских университетах за границей. Но Барак настаивал на своем, и Элазар обещал проверить эту возможность. В Генштабе просьба была встречена в штыки, особенно противился армейский отдел кадров. Однако Дадо надавил на подчиненных, и Барак получил желаемое.

Йоси Цин: «Однажды я встретил Барака в Генштабе, и мы решили вернуться в подразделение вместе. Случилось так, что мимо проходил Дадо. Он остановился и сказал:

«Ну что, Эхуд, ты едешь на учебу…»

Эхуд ответил: «Да, но по возвращении я хочу получить бригаду».

Дадо изумился: «Эхуд, что с тобой? Сейчас ты едешь учиться. Когда вернешься, поговорим. И вообще, до бригады есть еще батальон. Не стоит прыгать так быстро. Притормози».

Эхуд сказал: «Но я проведу там целых два года!»

«Вот именно, — сказал Дадо. – Два года учебы на вторую степень в Америке. Не каждый такое получает».

«Хорошо, — заключил Барак, — но ты обо мне позаботишься».

«Ни о чем я не буду заботиться! – рассердился Дадо. — Вернешься, поговорим».

В те же дни Барак вел пространные беседы о своем будущем с заместителем начальника Генштаба генералом Исраэлем Талем и с главой АМАНа генералом Эли Зеирой. Оба намекнули ему, что министр обороны Моше Даян видит в нем будущего начальника Генштаба и что по возвращении Барак получит от него многообещающее назначение. Похожие слова Барак услышал и в Вашингтоне от тогдашнего военного атташе генерала Моты Гура.

Прошло несколько месяцев, и в октябре 1973 года Давид Элазар и его Генштаб, включая Таля и Зеиру, предстали во всей своей красе. По итогам расследования Комиссии Аграната (назначенной по итогам просчетов, связанных с Войной Судного дня — АТ), Элазар и Зеира были отстранены от своих должностей; Таль, один из тех, кто нес прямую ответственность за провал, с позором ушел в отставку после шумной ссоры со своим патроном Моше Даяном. Мота Гур был срочно вызван из Вашингтона на должность начальника Генштаба.

Но это всё произошло потом, а в августе Барак прибыл в США вместе с женой и дочерью для обучения в Стэнфордском университете. Известие о начале войны он получил по телефону, от приятеля. Переговорив с Мотой Гуром, он с первым же самолетом вылетел в Израиль. Тем же рейсом летели около четырехсот других израильтян, включая Беньямина Нетаниягу: все они были отобраны военным атташе из тысяч претендентов, которые устремились в аэропорт JFK, чтобы принять участие в войне.

7 октября Барак приземлился в Лоде. Его встречал бывший подчиненный по Сайерет Маткаль Узи Даян, племянник министра обороны. Прямо из аэропорта они отправились в «Бор» (Яму), на командный пункт Генштаба в тель-авивской Кирие. По словам Барака, он сразу встретился с Дадо: «Я сказал ему, что готов ко всему, и он ответил: «Принимай командование над танковым батальоном на юге, езжай к Ципори».

Бригадный генерал Мордехай Ципори с началом войны был назначен командующим бронетанковыми частями и отвечал за расстановку командиров и организацию подкреплений сражающимся частям. У него есть совсем другая версия:

«Я сидел в Яме и занимался формированием двух батальонов, один на Голаны и другой на Синай. Эхуд Барак зашел ко мне поплакаться. Я знал его прежде – он проходил у меня курс. Он стоял в моем кабинете и жаловался на судьбу. Мимо проходил Дадо. Я сказал ему: «Дай мне Эхуда, я сделаю из него комбата».

Дадо ответил: «Он твой!»

Я тут же назначил Барака комбатом и отправил его на базу в Джулис, где Иегуда Гавиш формировал отправляемые на фронт части.

Ури Мильштейн (спрашивает у Ципори): «В биографии Барака, опубликованной в 1998 году, он рассказывает, что прямо из аэропорта приехал в Яму, подошел к Дадо и спросил: «Где самое важное место, где я мог бы понадобиться?» И якобы Дадо ответил: «Повсюду, но мне кажется, что сейчас важнее всего усилить танковые части. Иди к Ципори…» Ясно, что биографы получили эту информацию не от Давида Элазара, который давно уже умер, а от самого Барака. Ты утверждаешь, что Барак лжет?»

Ципори (со смехом): «Конечно, все было не так. Короче говоря, это я его назначил. Он ни словом не перекинулся с Дадо. Я знаю, в книге Амирама Азова «Переправа» рассказывается, будто Эхуд был назначен самим начальником Генштаба. Но я говорю тебе: это вранье!»

Батальон Барака был сформирован два дня спустя в Джулисе (большая армейская бронетанковая база между Кирьят-Малахи и Ашкелоном — АТ). В его состав, в частности, вошли бойцы, которые своим ходом и по собственной инициативе прибыли в танковую школу и попросили отправить их на фронт. Одним из них был командир танка Михаэль Ахи-Амос-Гершкович, который не попал ни в одну из частей из-за инвалидности. Он узнал, что в мастерских Джулиса есть не вполне пригодные танки, которые в спешном порядке приводятся в относительную боеготовность. Михаэль сразу отправился туда и по дороге встретил еще двух танкистов. Эта троица обнаружила дюжину танков Паттон (американский танк M-60, называемый в ЦАХАЛе «Магах» — АТ), которые должны были быть готовы назавтра.

Михаэль: «Слух о том, что на складе есть исправные Магахи, разнесся по всему Джулису, и десятки «безлошадных» танкистов устремились к мастерской, дабы усыновить какой-нибудь танк. Назавтра, в среду 10 октября в шесть утра в мастерскую пришел низенький подполковник в новеньком танкистском комбинезоне и с пистолетом на правом бедре. На вид ему было лет тридцать. Он попросил, чтобы все собрались перед одним из танков, и сказал, что его зовут Эхуд, и что ему поручено сегодня же организовать подразделение, которое спустится в Синай, чтобы помочь тем, кто сражается там с египтянами».

Моше Сукеник-Иври, ныне генерал запаса, демобилизовался в конце 1970-го в ранге лейтенанта. Во время Войны на истощение он был заместителем командира роты и офицером-оперативником в батальоне Йоси Пеледа. В 1973 он собирался на пару с приятелем совершить кругосветное путешествие. Война застала ребят в Лондоне. После трехдневной осады билетных касс они прилетели в Лод, и прямо из аэропорта Моше был направлен вместе с другими танкистами в Джулис:

«Я приехал в Джулис ночью. Тысячи солдат спали прямо на земле, на газонах. В офисе сидели две секретарши. Я назвался командиром роты, хотя никогда не командовал ротой. Нам сказали сесть на газон и ждать когда вызовут. Через несколько часов мне сказали, что сейчас формируется батальон, что я должен присоединиться и что комбатом там Эхуд Барак. Я не знал, кто это. В полдень мы встретились в офисе командира базы. Барак сказал, что завтра утром приедут тягачи, и мы спустимся в Синай. Что на площадке у артиллеристов есть шесть полностью укомплектованных танков, они и составят ядро роты, а остальное зависит от меня – всё, что сам успею организовать. Тогда я вышел на газон к ребятам и крикнул: те, кто хотят присоединиться к танковому батальону и смогут добыть танк, пусть подъезжают к артиллеристам, чтобы присоединиться к роте».

Ури Динур был командиром разведвзвода во время Шестидневной войны, а затем перешел в танкисты. Когда началась Война Судного дня, он был за границей, но сразу вернулся домой: «Я приехал на базу Сде-Тайман возле Беер-Шевы. Там уже не было ни одного танка, и меня послали в Джулис добывать танки. Там я нашел несколько машин для обучения механиков, с разобранными двигателями. Их кое-как привели в готовность, но с массой дефектов. Я встретил Переца Кореша, своего бывшего комроты. Вдвоем мы набрали людей, никого из них мы до того не знали. Комбата Эхуда Барака мы повстречали только в Рафидим (база ЦАХАЛа на Синае — АТ). До этого никто не проводил с нами инструктаж, никто не ставил задач».

Младший лейтенант Яир Шило демобилизовался годом раньше и поступил в Технион. Его еще не определили ни в какое подразделение. С началом войны Шило приехал на попутках к своему другу Изи Леви в Реховот; там они сели на мотоцикл и отправились в Эль-Ариш. Оставив мотоцикл в армейском буфете, они на попутках поехали к фронту и к утру добрались до базы Блюза, в северном секторе Суэцкого канала.

Шило: «Там была жуткая суматоха. Где-то валялись 81-миллиметровые минометы, и мы попробовали организовать минометный взвод. Только вот никто не мог нам толком объяснить, куда стрелять и надо ли стрелять вообще. Связь не работала. Мы поняли, что ничем там не поможем и что надо искать нормально организованное подразделение. Поэтому мы решили вернуться и под утро приехали в Джулис. Там мы с другом расстались. Я нашел три бронетранспортера и три старых британских тягача времен Второй мировой войны.

В людях недостатка не было, все мечтали попасть на фронт. Говорили, что нужно спасать наших из осажденных укреплений, и я решил собрать команду на бронемашинах с фельдшерами и возможностью вывозить из-под огня раненых.

Я бродил по огромной базе и собирал людей по одному, по два. Нашел двух студентов-медиков и еще одного археолога, который прилетел воевать из Италии. Нашел снайперов со всем их оборудованием и фельдшеров из медицинского батальона. Какой-то старший офицер приметил мою активность и прислал мне доктора Одеда Бен-Дрора, который потом погиб на Китайской ферме. Одед оказался не только толковым врачом, но и весьма энергичным и приятным парнем.

Назавтра, 9 октября, в Джулис прибыли джипы прославленной Сайерет Маткаль во главе с подполковником Эхудом Бараком. Все тогда считали их суперменами, способными на любой подвиг. Типа, никакая война им нипочем. Нас придали батальону Эхуда Барака для выполнения особых заданий. Барак решил, что три моих бронемашины будут подчиняться непосредственно ему. Он назвал нас «9-е звено». На следующий день мы самостоятельно спустились в Синай: три бронемашины на тягачах и личный состав в автобусе. Барак догнал нас уже в Рафидим».

Стрелок-танкист Иегуда Гивон из роты Переца Кореша свидетельствует, что Барак хотел, чтобы батальон назывался «подразделение 100», потому что код 100 во время войны означал принадлежность к Генштабу. В истории ЦАХАЛа это единственный случай, когда командир сам присвоил своей части номерной знак. Помимо этого, Барак выстроил смешанное подразделение, частично состоявшее из танков, а частично — из бойцов спецназа Сайерет Маткаль.

Согласно отчету Барака, 10 октября сформированный с нуля батальон спустился из Джулиса в Синай. Барак определил задачи подразделения как «авангард командования». Батальон был составлен из четырех рот: 27 танков Паттон, поделенных между двумя бронетанковыми ротами, рота бронепехоты на шести бронетранспортерах и трех бронемашинах специального назначения и разведрота на шести джипах с четырьмя «толарами» (безоткатными пушками, закрепленными на джипах для борьбы с танками — АТ), укомплектованная спецназовцами из Сайерет Маткаль.

«В дальнейшем, — отмечает Барак в своем докладе, — разведрота была расформирована по требованию Сайерет Маткаль». Как видно, смешанное формирование батальона диктовалось чистым самоуправством его командира, которое было исправлено, едва лишь начальство обратило на это внимание. Однако поведение Барака (самовольно присвоенный номер подразделения, самовольно определенная задача, самовольно определенный состав батальона) свидетельствовали о его далеко идущих амбициях.

Вот только голова командующего фронтом генерала Шмуэля Городиша была занята в тот момент вопросами, которые были весьма далеки от устремлений восходящей звезды Генштаба. После поражения в контратаке 8 октября Городиша постепенно лишался полномочий, пока его не отстранили совсем. Не найдя для Барака самостоятельной задачи, генерал передал его батальон в распоряжение своему брату Йоэлю, который командовал в тот момент 274-ой бригадой Тиранов (Тиранами в ЦАХАЛе именовались трофейные советские танки Т-54 и Т-55, захваченные во время Шестидневной войны и усовершенствованные посредством замены двигателей и пушек — АТ).

Рассказывает бригадный генерал в отставке Йоэль Городиш:

«Моя бригада была развернута в центральном секторе, прямо напротив египтян. Прибыл батальон Барака, составленный из разношерстных людей, неподготовленных и не прошедших ни одной совместной тренировки. Я боялся, что они станут стрелять по моим танкам: как раз до этого батальон Амира Яффе подбил мой танк, приняв его за египетский. Поэтому я предпочел оставить Барака в тылу».

В результате, батальон с громким названием «подразделение 100» в течение двух дней патрулировал тыловую дорогу в 10 км от Канала и в 5 км от ближайшего египетского солдата. Говорит заместитель комбата капитан Нахум Гат: «Из Рафидим мы продвинулись к поперечному шоссе и в течение двух дней болтались с юга на север и с севера на юг между Тасой и Митле. Просто несколько дней болтались по шоссе, не делая ничего».

Свидетельствует камбац (офицер-оперативник) батальона Яаков Кедми (Яша Казаков): «Батальон предназначался для выполнения специальных поручений Южного командования. Но в Синае нас поставили на охрану тыловой поперечной дороги. Эхуд смеялся: «Они сделали из нас поперечный батальон!» Нас не придали никакой бригаде, не возложили никакого задания. Они просто не знали, что с нами делать. Мы ни в чем не участвовали».

В своей книге Кедми написал: «У командования были большие планы относительно нашего батальона, частью очень дерзкие, на грани невозможного – по-видимому, благодаря личности нашего комбата, бывшего командира Сайерет Маткаль, а также благодаря составу подразделения. Например, взвешивалась возможность использовать батальон в прорыве к укреплению Мезах (самое южное из укрепленных пунктов линии Бар-Лева, расположенное на узкой косе напротив города Суэц. Защитники Мезаха сдались египтянам 13 октября — АТ), или в десанте на порт Адабия на египетском берегу Канала. Это планировалось, но так и не было осуществлено».

Барак и в самом деле пытался убедить братьев Городиш поручить ему какое-нибудь дело спецназовского характера. В его биографии написано: «Городиш, который знал Барака по предыдущим операциям, хотел, чтобы тот оставил свой батальон и принял командование над Тиранами – трофейными советскими танками. Тогда он мог бы под видом египетской части пройти к Горькому озеру и к берегу Канала и уничтожить там вражеские танки. Эхуд попросил аэрофотосъемку района предполагаемых действий. В штабе сказали, что у них нет того, что он требует.

Барак удивился: «Как можно выходить на такую операцию без аэрофотосъемки?»

Тогда штабная разведка пересмотрела свой ответ и сказала, что может предоставить аэрофотосъемку, но лишь через несколько часов. Идея Городиша выглядела недостаточно продуманной. Эхуд встретился с заместителем комбата Ави Романо, и они вместе проверили предлагаемый план. Оба пришли к заключению, что потребуются как минимум сутки, чтобы подготовиться – покрасить машины и организоваться. Городишу не понравились сомнения молодого командира. Хаим Бар-Лев, который в то время был прислан стабилизировать работу Южного командования, услышал обрывок разговора и спросил, что такого особенного сказал молодой человек. Городиш объяснил. «Парень прав, — сказал Бар-Лев командующему фронтом. – Это план, который может погубить нас».

Городиш отказался от плана, и Барак вернулся в свой батальон».

Согласно этому описанию, Шмуэль Городиш предстает легкомысленным, а Барак – вдумчивым и тщательно планирующим офицером. Но это очень далеко от правды. Если верить биографии Барака, Городиш впервые представил свой план 10 октября, когда батальон еще спускался из Джулиса в Рафидим. Затем прошли еще два дня, пока в бригаде Тиранов решали, что делать с новоприбывшими. По-видимому, Барак сам ухватился за задание, которое могло избавить его от прозябания на тыловом шоссе.

Говорит Исраэль Оренштейн, командир танкового взвода в «подразделении 100»:

«Как-то Барак уехал из батальона. Впоследствии я узнал, что ему было приказано организовать команду трофейных Т-55 и посеять панику в тылу египетских войск. Хотели поручить это именно ему, как бывшему маткалисту».

Йоэль Городиш принимал участие в беседе Барака с командующим, генералом Шмуэлем Городишем. По его словам, описание, данное в книге «Солдат №1», включая спор между генералом и подполковником, абсолютно не соответствует действительности.

Михаэль Калай был камбацем батальона Тиранов, который должен был выделить танковую роту для участия в операции. По его словам, им «…были приданы люди из Сайерет Маткаль на джипах с «толарами». Командовать операцией назначили лучшего комроты в бригаде Йоси Коэна, который был отличным командиром и замечательной личностью. Он просил меня как камбаца назначить на операцию личный состав его роты и дать им лучшие танки, какие только найдутся в батальоне, потому что наши танки были в довольно плачевном состоянии. Из-за того, что один из взводных погиб, он просил меня заменить его на время операции. Я согласился. Мне вообще непонятно, откуда вдруг возник Эхуд Барак!»

Йоси Коэн: «Однажды к вечеру, за день до того, как мы должны были выходить на операцию, к нам прибыл Эхуд Барак. Он привез с собой несколько людей из своего батальона, и мы должны были за несколько часов превратить их в танкистов. В тот же вечер Барак, командир бригады Йоэль Городиш и другие изучали аэрофотосъемку дорог и целей. Одновременно несколько человек красили танки, чтобы сделать их похожими на египетские. Но утром нас известили, что операция отменяется».

Позже выяснилось, что танки были закамуфлированы под египетские машины времен Шестидневной войны, в то время как в Войну Судного дня египтяне применяли совсем другие цвета. Так или иначе, согласно послевоенному отчету Барака, 13 октября его батальон был переведен из бригады Тиранов в бригаду танковой школы (бригада 460), которой командовал полковник Габи Амир.

«17 октября, — написал Барак, — мы вошли на Китайскую ферму».

V. Сражение на Китайской ферме

«Китайской фермой» принято называть место одного из самых известных сражений между ЦАХАЛем и египетской армией. Оно продолжалось 4 дня, с 15 по 18 октября, с восточной стороны Канала, у северной оконечности Большого Горького озера. В северо-западной части этого района перед Шестидневной войной располагалось опытное хозяйство японского земледелия. Захватившие это место солдаты ЦАХАЛа, не слишком вникавшие в различия между китайскими и японскими иероглифами, дали ему имя «Китайской фермы».

Перед началом сражения к северу от фермы размещались две египетские укрепленные позиции: их кодовыми именами в ЦАХАЛе были «Миссури» и «Амир». Считалось, что контроль над Китайской фермой жизненно необходим для осуществления плана «Неустрашимые» по форсированию Канала. Этот план был призван переломить ход войны в пользу Израиля. Крайняя важность нейтрализации позиций египтян и обеспечения безопасности района оросительных канав Китайской фермы проистекала из следующих причин:

1) Китайская ферма прикрывала с востока то место, где 143-я дивизия Арика Шарона должна была захватить плацдарм и приступить к форсированию Канала. 2) Понтонный мост, необходимый для форсирования, можно было подтащить только через район оросительных канав (ось «Тартур»). 3) К югу от фермы проходила дорога, именуемая на картах ЦАХАЛа «Акавиш» (паук). Она пересекала территорию, которая лежала на стыке между 2-ой и 3-ей египетскими армиями, захватившими к тому времени восточный сектор Канала. Это было единственное шоссе, которое вело из глубины Синая (то есть из израильского тыла) к месту предполагаемой переправы. Поэтому оно являлось жизненно важным и для плацдарма дивизии Ариэля Шарона, и для наведения моста, и для последующего подтягивания к переправе дополнительных сил (дивизии Авраама Адана).

В принципе, дорога не была блокирована (не считая минирования обочин египтянами), но считалось необходимым воспрепятствовать обстрелу шоссе Акавиш с укрепленных позиций «Миссури» и «Амир». В любом случае предполагалось, что успех прорыва и всей операции «Неустрашимые» целиком зависит от беспрепятственной доставки понтонного моста к месту переправы, что в свою очередь требовало установления контроля над Китайской фермой.

В ночь с 15 на 16 октября комдив Ариэль Шарон лично командовал созданием плацдарма на берегу и доставкой туда бригады десантников (полковник Дани Мат) и бронетанковой бригады (полковник Хаим Эрез). При этом на 14-ю бронетанковую бригаду (полковник Амнон Решеф) была возложена задача, во-первых, отвлечь египтян от плацдрама и, во-вторых, удерживать их в отдалении от шоссе Акавиш и маршрута доставки понтонного моста (ось Тартур). Со второй задачей Решефу справиться не удалось, что поставило под угрозу всю операцию.

Причиной этой неудачи была ошибка Шарона, Решефа и командующих фронтом генерал-лейтенанта Хаима Бар-Лева и генерала Шмуэля Городиша, которые отчего-то полагали, что, поскольку Китайская ферма находится на стыке между двумя египетскими армиями, то там не должно быть значительных сил. В реальности же в этом районе была расположена хорошо подготовленная бригада, составлявшая южный фланг 2-ой египетской армии. Но даже когда это выяснилось, Бар-Лев и Городиш были уверены, что Решеф без особого труда отбросит врага.

Вдобавок к изначальной недооценке противника генералами Южного фронта, оказалось, что египетское укрепление «Миссури» (к северу от Китайской фермы) располагает неожиданно сильным вооружением, включая ракеты «Саггер» (принятое в НАТО название советской противотанковой ракеты Малютка 9М14 — АТ) и артиллерию, в том числе противотанковую. Это помогало египтянам без труда контролировать не только Китайскую ферму и предполагаемый маршрут доставки понтонов, но и значительный отрезок шоссе Акавиш.

Столкнувшись с этими трудностями, Шарон решил попросту игнорировать их. Он не верил, что египтяне, не выбитые Решефом из «Миссури» и «Амира», отважатся на контратаку, и предполагал, что они ограничатся артобстрелом, который в принципе можно было перетерпеть. Пока что не мешали ему и блокированные дороги, тем более что подполковник Амация Хен ухитрился провести на плацдарм по дюнам в обход шоссе Акавиш и оси Тартур не только батальон десантников, но и батальон танков, опытным путем обнаружив зоны, находившиеся вне досягаемости Саггеров. Ясно, что для обеспечения нормальной связи с тылом такой путь не годился, но Шарон был уверен, что стоит ему только выйти в египетский тыл, как проблема упрямого укрепрайона «Миссури» решится сама собой (что в итоге и произошло: 18 октября египтяне отступили на север, опасаясь окружения — АТ).

Однако Шарон не поставил штаб фронта в известность о своем решении. В итоге Бар-Лев, Городиш и Адан понятия не имели, в каком положении оказались Шарон и Решеф, что они собираются делать дальше и какие вражеские силы им противостоят. В результате, шоссе Акавиш превратилось в показательный тир, где утром 16 октября египтяне беспрепятственно отстреливали израильтян. Так, был ранен комбат танкистов подполковник Бен-Шошан. Однако в штабе по-прежнему считали, что обстрел ведется разрозненными силами египетских диверсантов – «охотников на танки». Им и в голову не приходило, что положение значительно серьезней. Адан получил от Городиша приказ обеспечить безопасность движения по Акавишу и по оси Тартур, но на практике уклонился от исполнения. Приказ был получен утром. В 4 вечера, когда Городиш позвонил, чтобы узнать результаты, Адан ответил, что уже потерял три машины и полагает, что тут требуется участие пехоты, которой у него нет.

Тем временем Шарон продолжал действовать самостоятельно, волевым решением отказавшись от доставки понтонного моста в пользу переправы на лодках (пехота) и плотах (танки), но по-прежнему не извещая об этом командование. Неудивительно, что Бар-Лев и Городиш оставались в уверенности, что следует приложить все усилия к скорейшей расчистке маршрута для понтонов согласно первоначальному плану.

При этом генералы Шарон и Городиш действовали вразрез не только друг с другом, но и с установкой министра обороны Моше Даяна, который в ночь с 8 на 9 октября объявил им, что Израиль больше не стремится к победе над врагом, а будет добиваться прекращения огня. В дополнение ко всему, Хаим Бар-Лев не присутствовал на той беседе и не знал о ее содержании: его просто не поставили в известность! Каждый из генералов, таким образом, действовал сугубо сам по себе, без минимальной координации с Генштабом и с соседними частями. Эта самодеятельность стоила жизни десяткам израильских солдат.

16 октября бойцы 35-й десантной бригады находились на юге Синая по дороге в Шарм-аш-Шейх. Они должны были высадиться с моря и с воздуха в тылу врага в рамках операции «Зеленый свет». Вместо этого комбриг полковник Узи Яири внезапно получил приказ о переброске 890-го батальона вместе со штабом бригады в район Канала. Комбатом 890 был тогда подполковник Ицик Мордехай.

Эта перемена боевого назначения стала следствием вышеупомянутого отказа Авраама Адана атаковать Китайскую ферму («нужны пехотинцы»). Поэтому Яири получил приказ присоединиться к дивизии Адана и, получив у него более детальные указания, очистить Китайскую ферму, шоссе Акавиш и ось Тартур от «египетских диверсантов» (которых, как мы помним, не было там и в помине). При этом Яири понятия не имел о тяжелых и неудачных боях, которые Решеф вел в том же районе вчерашней ночью. Ни Адан, ни его заместитель полковник Дов Тамир не сделали ничего, чтобы поставить Яири и Мордехая в известность о реальном положении дел.

В распоряжение десантников были предоставлены шесть бронемашин. Их все время понукали и торопили, требуя «очистить» Тартур и Акавиш еще до рассвета. Майор Гиль Давид (офицер-оперативник десанта), успел побеседовать до этого со своим земляком Натаном Шунари из разведроты, которая едва выбралась из вчерашнего боя. Земляк сказал, что на Китайской ферме находятся большие силы египтян, что в предыдущую ночь много парней погибло, а часть раненых остались на поле боя и надо их как-то вытаскивать. Гиль Давид обратился в штаб дивизии за разъяснениями, но ему велели заткнуться и выполнять приказ.

Это был первый бой Яири и Мордехая в Войне Судного дня. Они торопились не упустить своего личного участия в славной победе (чувство, оставшееся у многих после Шестидневной войны — АТ) и ринулись выполнять приказ, абслоютно не представляя, на что идут. Вот что рассказывал Яири уже после войны: «Никто не знал, где в точности находится враг. Мне было сказано, что он рассредоточен по территории от перекрестка Тартур-Акавиш до Канала. Что вдоль оси Тартур в оросительных канавах Китайской фермы засели диверсанты — охотники за танками. Что я должен очистить шоссе и ось для движения».

Вместо этого в половине третьего ночи десантники Мордехая попали под ураганный огонь хорошо укрепленного и прекрасно вооруженного батальона египтян. Многие были ранены и убиты, командиры утратили контроль, про «диверсантов» было немедленно забыто, и главной заботой уцелевших десантников стало вытащить из-под огня раненых товарищей. Часть бойцов просто сбежали назад, на восток.

Доктор Исраэль Бен-Дор, занимавшийся исследованием сражения на Китайской ферме в рамках отдела истории ЦАХАЛа, писал в своем отчете, опубликованном в 2010 году: «Подполковник Мордехай опасался, что солдаты останутся под обстрелом уже при свете дня и будут удобной мишенью для египетских снайперов и артиллеристов. Он потребовал у комбрига, чтобы тот срочно прислал бронемашины для эвакуации раненых».

В половине четвертого начали вывозить раненых десантников. По словам доктора Амирама Азова, до рассвета три бронемашины успели сделать по два захода. Это же подтверждает и Узи Бен-Цви, который затем лично участвовал в вывозе раненых и после войны специально расследовал ход этого сражения. А вот доктор Бен-Дор утверждает, что в эвакуации участвовали всего две машины, и каждая успела до рассвета сделать только одну ходку.

Но вернемся к Бараку. 15 октября в его распоряжении были 22 танка, 6 бронетранспортеров, 3 специальные бронемашины для эвакуации раненых и один джип. Батальон 100 был придан 460-ой бригаде под командованием полковника Габи Амира, которой было приказано форсировать Канал после наведения понтонного моста и наступать на город Суэц с прицелом на дальнейшее продвижение в сторону нефтяных полей, к югу. Как уже сказано, этот план не сработал, и 16 октября бригада получила новый приказ: развернуться южнее шоссе Акавиш и ждать, пока десантники расчистят шоссе, дабы продолжать движение к Каналу по оси Тартур и далее на плацдарм. Вот что говорит командир роты бронепехоты бараковского батальона Ницан Ацмон: «Нам приказали форсировать Канал и взорвать зенитные батареи, расположенные на западной стороне».

В течение всего дня батальон бездействовал, поскольку шоссе оставалось перекрытым. Ночью с 16-го на 17-е мимо солдат Барака прошли десантники Мордехая по дороге к собственной гибели. Люди Барака не узнали своих и были близки к тому, чтобы открыть по ним огонь.

Ближе к утру, когда прояснилось тяжелое положение, в которое попали десантники, комдив Адан приказал комбригу 460 Амиру принять участие в эвакуации раненых. Эхуд Барак вызвался выступить немедленно. Ицик Охайон, водитель танка, дежурил на своем посту – его смена кончалась в четыре утра: «Точно в то время, когда закончилось мое дежурство, был получен приказ заводить моторы и выступать в направлении Китайской фермы».

Это же время получения приказа подтверждает и сам Барак.

Рассказывает Яаков Кедми: «Нам было приказано выручать батальон Ицика Мордехая. Эхуд сказал, что Ицик попал в беду и нам приказано вытащить его из-под огня. Я позвонил в разведотдел бригады. Там не знали ничего. Эхуд сказал, что Ицик пытался прочесать территорию в поисках охотников за танками.

Я спросил: «Кто вообще придумал, что они тут есть, эти охотники за танками?»

У немцев во время Второй мировой войны были такие охотники. Но хорошо известная мне система противотанковой обороны египтян не подразумевала никаких охотников за танками. Это было изобретение человека, который понятия не имел о том, что происходит в действительности. Мы не получили никаких реальных указаний: кто командует боем из штаба, кому мы подчиняемся, кому докладываем, кто нас прикрывает. Там были штаб фронта, штаб дивизии, штаб бригады, и ни один из них не функционировал. Был полный командный вакуум».

Генерал в отставке Моше Иври-Сукеник: «Эхуд Барак сказал, что был тяжелый бой, что десантники застряли и нужно выручать. Если бы это было задание захватить что-нибудь, то мы бы спланировали захват. Но нас готовили к чему-то другому. К эвакуации раненых, а не к завершению штурма».

То же говорит и танкист Михаэль Ахи-Амос-Гершкович: «Приказ был ясен: срочно эвакуировать раненых».

Однако Барак не стал немедленно выдвигаться в направлении Китайской фермы, как только что обещал комбригу и как того требовал находившийся под обстрелом Ицик Мордехай. Барак предпочел дождаться полного света, дабы своими глазами увидеть поле боя. Это решение свидетельствовало о том, что он изначально задумал нечто иное, чем просто эвакуацию раненых, которую разумнее было осуществить в под покровом темноты. Тем более что в провожатых недостатка не было: в расположении батальона появились десантники Мордехая, которым удалось спастись с поля боя. Но Барак не стал их слушать, а приказал трем своим бронемашинам отвезти десантников в тыл. До рассвета бронемашины успели сделать две ходки.

Капитан Дани Энгель из 890-го батальона был послан Ициком Мордехаем в качестве провожатого для тех, кто приедет эвакуировать раненых. Энгель проделал бегом около двух километров, добрался до Барака и стал подробно описывать, где находятся обстреливаемые десантники. Энгель: «Я был очень взволнован. Я сказал ему, что нужно что-то делать, причем очень быстро. Что нужно немедленно послать бронемашины, вытащить людей. Что вот-вот случится несчастье, наступит день… Он очень спокойно ответил, что не собирается торопиться. Что, мол, сначала мы пустим вперед танки на «шабаш» (на жаргоне ЦАХАЛа: «ширьон-бе-ширьон, танки против танков» — АТ), а там видно будет».

Яаков Кедми: «Эхуд Барак сказал: «Мы будем штурмовать их». При этом мы понятия не имели, что именно он собирается штурмовать».

Лишь спустя полтора часа после того, как Барак вызвался немедленно выступить на Китайскую ферму, около половины шестого, танковая рота Сукеника двинулась вперед под командованием комбата – двинулась без какого-либо инструктажа и без боевого порядка, принятого в ЦАХАЛе.

Танкист Михаэль Гершкович: «Барак ничего не понимал в танковой войне. Его команды были путаными и неясными. Я сказал: «Что за идиот этот комбат, он ничего не соображает!» Уже после войны я прослушал запись наших разговоров по связи и еще больше укрепился в своем мнении».

Танковая рота Переца Кореша осталась сзади прикрывать атакующих. Рота бронетранспортеров Ницана Ацмона продвигалась вслед за танками. Тут-то впервые и выяснилось, что Барак поставил себе целью вовсе не эвакуацию раненых, хотя вполне мог сделать это со своими девятью бронемашинами. Он нацелился на масштабную победу, то есть на уничтожение врага, который за несколько часов до того расстрелял десантников. Он принял это авантюрное решение при том, что не представлял, какими именно силами располагает противник. Вместо того, чтобы вытащить из-под огня раненых десантников Мордехая, Барак повел на верную гибель еще и свой батальон.

Сукеник: «Первым делом мы получили залп ракет Саггер. Мы и до этого слышали, что у египтян есть ракеты, но понятия не имели, что это значит. Навстречу нам попадались выбирающиеся из-под огня уцелевшие десантники – они перемещались по одному, все растерзанные, как солдаты разбитой армии. В танк комвзвода Беэри попал Саггер, командир погиб, остальные выжили. При этом мы так и не поняли, откуда стреляют. Я не знал, что именно мы должны штурмовать. Саггеры вроде бы летели сверху, с холма, и Эхуд приказал наступать в том направлении, чтобы ликвидировать тех, кто пускает ракеты.

Я приказал атаковать. Еще несколько танков были подбиты. Мой танк был ведущим, я был занят боем, и не смотрел назад. Вдруг Эхуд скомандовал разорвать дистанцию и отступать до соединения с нашими частями. Мой танк к тому времени уже был в глубине вражеских позиций, в полном одиночестве. Как выяснилось, никто не ехал за мной. Что ж, я разорвал дистанцию и отступил до соединения с нашими частями».

Командир танкового взвода лейтенант Ноам Яффе: «Мы выступили без минимального инструктажа. Первый контакт с противником был на расстоянии 2500-3000 метров. Мы приблизились до 200-300 метров. Мы были на совершенно открытом пространстве и атаковали, как конница, без какого бы то ни было прикрытия артиллерии».

Командир танкового взвода лейтенант Ури Динур: «Египетские пехотинцы задали нам жару. В Шестидневную войну они драпали, но на Китайской ферме была пехота, которая хорошо знала свое дело. Мы же смотрелись ужасно. Мы наступали вверх по склону, танки шли тесно, и была плохая видимость. Это напоминало атаку польской кавалерии на немецкие пулеметы во время Второй мировой войны. Оказалось, что мы ничего не усвоили за время Войны на истощение. Нам не удалось даже пощекотать их. Мы вели бой согласно правилам танкового боя «шабаш», когда танки идут на танки, но в данном случае это было абсолютно не к месту».

Заместитель комбата Нахум Гат: «Вышли на рассвете, чтобы помочь эвакуировать десантников. Выехали на какой-то холм и буквально в первые же минуты были подбиты пять танков, три из которых сгорели. Один танк пришлось бросить, мы вытащили его только вечером. Части экипажей удалось спастись. Но, по крайней мере, в одном из танков погиб весь экипаж. В этом танке был офицер связи с артиллерией. Они с командиром выскочили, а весь экипаж остался. Они до сих пор числятся пропавшими без вести, потому что невозможно было опознать по трупам, кто есть кто».

Командир танка 1а: «Никто не объяснил нам, что делать, и мы стреляли по египетским танкам с расстояния более 4,300 метров, что не имело никакого смысла».

Экипаж танка 1б докладывал: «Танки остановились на расстоянии 2,500-3,000 метров от противника и попытались определить цели. Вдруг воздух наполнился жужжанием, и появились Саггеры. Водитель крикнул: «Осторожно, Саггер!» и резко повернул назад-вправо. Ракета пролетела мимо, так что война для нас началась с везения. Но другому танку повезло меньше, в него попали одновременно ракетой и миной, которая разорвалась на башне в тридцати сантиметрах от головы командира. Его убило на месте.

Комбат Барак решил штурмовать египтян. Мы выстроились в ряд и открыли огонь из пушек и пулеметов в процессе движения. Было попадание еще в один танк, экипаж покинул машину, но водитель не понял, что произошло, и продолжал движение, так что ребята вернулись в танк. Мы доехали до оросительной канавы. Пулемет заклинило, стрелок бешено дергал затвор. Египтяне были в десяти метрах от нас со своими базуками, а нам оставалось только закидывать их гранатами и стрелять из Узи. Мы выпустили 250 патронов и бросили 6 гранат, прежде чем получили команду к отступлению».

Яаков Кедми: «На нас обрушился артиллерийский и пулеметный огонь. Египетские минометы тоже нас не жалели. Друг Барака подполковник Ишай Изхар напросился с нами, но поскольку в танке не было места, сидел снаружи на броне. Его поразило первой же волной огня. Египтяне сражались очень умело. Танкистам нечасто приходится видеть глаза врагов, но тут был именно такой случай. Они стояли почти вплотную и поливали нас из Калашниковых. Они залегали, пропускали нас, а потом снова вставали и продолжали стрелять. Это была хорошая работа.

Ицик Мордехай пошел туда без танков, и это было ошибкой. Мы же силами одной танковой роты, без артиллерийской поддержки и без бронепехоты, атаковали хорошо вооруженный и обученный батальон противника, сидящий на сильно укрепленной позиции. Такому не учат ни в какой военной школе. Мы хотели смести их с лица земли, но они просто расколошматили нас ракетами. Когда Барак наконец осознал, что через несколько минут нас всех уничтожат, он дал приказ отступить».

Командир роты бронепехоты Ницан Ацмон: «Барак позвал меня, показал на сгоревший танк и сказал: «Отправляйся туда и вытащи как можно больше десантников, которые там лежат». Вот такой приказ, без обычной деталировки. Но я провел со своими детальный инструктаж и тогда уже послал их вперед. Мы были на открытом пространстве перед врагом, который поливал нас ураганным огнем. Но мы выполняли приказ. В какой-то момент я увидел, что большинство бронемашин остановились. Многие из моих ребят никогда не были в бою, не слышали свиста пуль.

Я продвинулся к сгоревшему танку, навстречу Саггерам. Египтяне не жалели ракет, было такое впечатление, что Саггеры летят отовсюду, не один и не два, а десятки. Сейчас-то мне понятно, что шансов выйти невредимыми у нас не было вообще, ноль. У нас просто не было никакой защиты, никакого прикрытия. Саггеры налетели на нас, как пчелиный рой. Подбили и мой бронетранспортер. Я был ранен, но выжил, и меня вытащили».

Йоси Закай, один из солдат Ацмона: «Роте было приказано вытащить раненых. Мы точно не знали, где находится враг, каково его оружие, и где лежат раненые, которых надо эвакуировать. Так создалась ситуация, где каждая бронемашина действовала по собственному усмотрению, как самостоятельное подразделение. Мы не получали команд и вели бой как в тумане».

Параллельно с самоубийственным штурмом Барака две специальные бронемашины под командованием Яира Шило и Исраэля Патруш-Сэлы пытались все же эвакуировать раненых десантников. Машина Патруша была подбита почти сразу. Самого Патруша выбросило наружу; его экипаж в панике отступил вместе с поврежденной бронемашиной, бросив своего тяжелораненого командира. В итоге Патруш пролежал там около полутора суток и был эвакуирован бронетранспортером под командованием капитана Давида Глезера из 600-й бригады.

Зато машине Шило удалось добраться до холма, где залегла большая часть раненых. Шило высадил батальонного военврача Одеда Бен-Дрора и двух санитаров, погрузил раненых, вывез их в тыл и вернулся за остальными. В этот момент его самого тяжело ранило, и товарищи вывезли Шило вместе с другими ранеными десантниками. Врач и оба фельдшера остались на холме с теми, кого не успели вывезти, и погибли в результате прямого попадания артиллерийского снаряда.

В отчете Барака написано: «6 убитых, 4 пропавших, 20 раненых, 7 подбитых танков и две подбитые бронемашины».

Исследователь из отдела истории ЦАХАЛа доктор Амирам Азов был менее лаконичен: «Штурм батальона 100 в направлении неопределенной цели и его последующее отступление лишь ухудшили обстановку – как вследствие увеличения количества раненых, нуждавшихся в скорейшей эвакуации, так и в результате опасений, вызванных упорной египетской обороной и предшествовавшим поражением десантников».

Сейчас ясно, что если бы Барак послал на Китайскую ферму бронетранспортеры своего батальона в четыре утра, то есть сразу после получения задания (которое сам же вызвался исполнить немедленно), то можно было бы под покровом темноты относительно беспрепятственно вывезти большинство десантников и спасти многие человеческие жизни.

Как свидетельствует опытный танкист подполковник запаса Дани Кариаф, «в темноте эффективность Саггеров существенно падает. Саггер приводится в боеготовность лишь после того, как пролетает 500 метров. Поэтому их применяли лишь днем и на относительно большом расстоянии. А по поводу боя, который провел батальон 100, я не стану тратить многих слов, потому что достаточно одного: бардак!»

Вышеописанное поведение комбата Эхуда Барака (неоправданная задержка с выходом на эвакуацию и самовольная авантюрная атака вслепую без артиллерийской и авиационной поддержки) свидетельствуют как минимум о безответственной самоуверенности. Его единственным успехом в этой позорной истории было ее последующее замалчивание. Барак добился этого не только вследствие своих выдающихся манипуляторских способностей, но и потому, что верхушке израильского генералитета было невыгодно вскрытие просчетов и провалов, коими пестрит правдивый рассказ о Китайской ферме.

Ведь далеко не один Барак отличился подобной безответственностью в Войну Судного дня; можно припомнить, по крайней мере, три такие же бессмысленные атаки (батальоны Хаима Адини и Асафа Ягури 8-го октября возле моста Фирдан, батальон Ами Морага 9 октября в районе Махшир/Хомуталь и батальон Гиоры Копеля 16 октября на шоссе Акавиш). Все они свидетельствовали о неготовности ЦАХАЛа к войне, о недостаточной способности усваивать уроки прошлого и учиться на собственных ошибках. Барак и другие не понимали, что условия игры изменились, что египтяне уже не бегут при виде израильского танка, а сражаются, причем сражаются умело, и что в этих условиях уже невозможны кавалерийские наскоки, приносившие успех в прошлом.

Говорит генерал в отставке Моше Иври-Сукеник: «После прекращения огня не было никакого расследования».
Михаэль Ахи-Амос-Гершкович: «Никто не спросил меня ни о чем».
Ницан Ацмон, командир роты бронемашин: «Не было ни разбора, ни расследования».
Давид Эпштейн: «Я не принимал участия ни в каком расследовании».

После войны Барак составил 20-страничный отчет о действиях своего батальона, начиная со дня формирования. Семь страниц посвящены извлечению уроков, три с половиной страницы – участию батальона в сражении на Китайской ферме. Барак суммирует свой боевой опыт в Войне Судного дня следующей фразой: «Как выяснилось, можно удачно сражаться даже с таким импровизированным батальоном».

После войны Эхуда Барака назначили командовать регулярным танковым батальоном в составе бригады Йоси Пеледа. Говорит генерал в отставке Йоси Пелед: «В первое же свое утро как командир бригады я встретился с тремя комбатами… Первым был подполковник Эхуд Барак. Он пришел ко мне сам и объяснил, как важно, что в комбриги назначили именно меня, потому что пришло наконец время навести порядок. К тому времени я знал его очень поверхностно… Меня удивил его подход: я не привык к тому, что офицеры раздают оценки своим командирам. Но я быстро познакомился с ним… Знания Барака о бронетанковых войсках, об административном руководстве и боевом командовании крупными армейскими частями были далеки от того базового уровня, на который я рассчитывал. Было такое чувство, что ему еще надо учиться и учиться.

Назавтра я отправился инспектировать части и первым батальоном снова оказался батальон Эхуда. Мои ожидания были довольно скромными: я знал, что люди многое перенесли во время войны. Но картина, которая предстала моим глазам, была совершенно непереносимой: полное запустение, неряшливость, грязь. Расположение батальона совсем не походило на лагерь армейской части. Я был не на шутку смущен и какое-то время даже не знал, как поступить, но вскоре не выдержал, повернулся и, не скрывая своего гнева, уехал в штаб бригады. Не прошло и нескольких минут, как Барак появился в моем кабинете с длинным списком объяснений, оправданий и предлогов. Я сказал ему, что ожидаю от него практических действий, а не слов. Он ответил, что ждет меня с повторным визитом и обещает решительное улучшение. Несколько дней спустя я приехал к нему на тренировочный полигон. Там шли учения по программе «маршрут одного танка», и я обратил внимание, что танк не попадает в цель. По связи были слышны команды командира и они выглядели довольно странными. Чуть позже выяснилось, что у командира не было бинокля. Это поразило меня, поскольку даже новичку бронетанковых войск известно, что командир без бинокля не в состоянии управлять стрельбой. В то время стрельба из танка без бинокля была как велосипедные гонки без велосипеда.

«Эхуд, — сказал я, — от человека с твоими данными и способностями я вправе требовать немедленного улучшения! Немедленного!» Трудно сказать, что и в дальнейшем я был доволен его показателями.

Интересно, что именно Эхуд Барак, а не Йоси Пелед или другие командиры, превратился в дальнейшем в начальника Генштаба, министра обороны и Главу правительства…

возврат к оглавлению