Константин Петрович Победоносцев (1827-1907), обер-прокурор Священного Синода, идеолог великодержавного русского национализма, профессор права и духовный наставник царя Александра Третьего и его братьев, так сформулировал желаемое будущее российских евреев: «Одна треть вымрет, одна выселится, одна треть бесследно растворится в окружающем населении». Жизнь показала его правоту – если и не в пропорциях, то в принципе деления именно на такие группы.
«Выселение» активнейшим образом началось еще при его жизни: начиная с погромов 1880-х годов и до Первой мировой войны империю покинули примерно два миллиона евреев из шести имевшихся – то есть как раз треть. А другие нескончаемые погромы, плюс геноцид, учиненный Российской армией в прифронтовой полосе в 1914-16 годах, плюс Гражданская война и, наконец, Катастрофа позаботились о «вымирании», уничтожив в итоге куда больше заказанной Победоносцевым трети.
Последняя, наименьшая по численности группа действительно пребывала на явном пути к «растворению» – в образе ассимилированной до мозга костей еврейской интеллигенции СССР. Правда, этот процесс (благотворный не только с точки зрения К.П. Победоносцева, но и многих других, например, Б.Л. Пастернака) постоянно был под угрозой. Так, лишь пуримское чудо – внезапная смерть Сталина – помешало переходу «растворянтов» в «вымиранты». А сорока годами позже столь же внезапно выяснилось, что «растворение» так и не доберется до своего логического завершения – на сей раз ввиду скоропостижной кончины советского режима. В итоге так и не вымершие «растворянты» при первой же возможности гуртом перешли в «выселянтов».
Но вины Константина Петровича в этом нет; вполне возможно, он предполагал продолжить «деление на трети» и после того, как уйдут – кто в землю, кто в крематорий, а кто за границу – две первые из них. Ведь «растворянтов» тоже можно поделить на те же три группы… – и еще раз, и еще, и еще… – и так делить до конца, пока на святой русской земле не останется ни одной сатанинской особи. Так или иначе, важен ведь не процесс, а результат: полная ликвидация, «окончательное решение еврейского вопроса». А результат достигнут такой, что впору кричать «ура»: еврейское присутствие на территории Российской империи в разных ее изводах и ипостасях практически завершено. Оставшиеся мелкие вкрапления не в счет, тем более что и их постоянно делят – пока еще на два, но не за горами и самая неприятная третья компонента.
К какой из трех «победоносцевских» групп принадлежали те евреи, которые, согласно расхожему утверждению, «сделали революцию», а затем внесли решающий вклад в индустриализацию большевицкого монстра? Конечно, к «растворянтам» – в этом, полагаю, нет сомнений ни у кого. Говоря о «благе народа», они имели в виду прежде всего «коренной народ» России, а также, до кучи: пролетариев-всех-стран, угнетенные-племена-Африки-и-Азии, трудящихся-крестьян, и т.д., и т.п. – но ни в коем случае не тот «малый народ», в котором их угораздило родиться. То есть две первые трети – затаптываемые погромными сапогами, заталкиваемые в печи крематориев, а также теснящиеся в трюмах плывущих к берегам Америки судов или охраняющие от арабских бандитов первые поселки Земли Израиля, имели для «растворянтов» лишь третьестепенную важность, если были важны вообще.
Иными словами, первые революционные «растворянты» не считали себя евреями и искренне полагали, что со временем – точнее, с растворением – их перестанут считать таковыми и все окружающие. Много ли их было? Нет, не слишком. Если взять все уровни российского революционного движения, считая провинциальные кружки, столичные комитеты и эмигрантские союзы, то сколько на круг выйдет этих житловских, аксельродов, розенбаумов, мартовых, каменевых, зиновьевых, троцких? Несколько тысяч, не больше. Несколько тысяч – против двух миллионов «выселившихся» и четырех миллионов временно оставшихся, подлежащих дальнейшему делению на три.
Тем поразительней выглядит подход к этому вопросу, когда за дело берется российская литература или российская историография. Для них евреями – или, по крайней мере, полномочными представителями евреев – является именно это ничтожное меньшинство «растворянтов», десятые доли процента, которые сами с пеной у рта отрицали свое предполагаемое еврейство!
Впрочем, удивление быстро испаряется, если вспомнить склонность русской имперской культуры к крайнему «русоцентричному» чванству, которое, уверенно поместив Россию в позицию «Третьего Рима», то криком, то шепотом вещает о ее беспрецедентно мощной духовности и великой исторической роли спасительницы человечества. Через эту призму обычно рассматривается там любое мировое явление – даже никак не затрагивающее русских напрямую.
В этом смысле евреи-«растворянты», отказавшиеся от собственного еврейства и изо всех сил стремящиеся стать частью «большого народа», автоматически оказываются близки и понятны любому русскому писателю и историку. Это вовсе не означает, что русская культура примет их в «свои» – скорее всего, нет – но, по крайней мере, она их видит. И напротив, подавляющее еврейское большинство, которое не желает иметь с Россией и с русскими ничего общего, автоматически выносится за скобки, как нечто незначительное и не стоящее внимания. «Великая русская литература» не смотрит на евреев местечек черты оседлости – она смотрит сквозь них, не замечая их вовсе. К примеру, Л.Н. Толстой ухитрился вообще не заметить евреев в своей эпопее «Война и Мир», при том что действие «Войны» происходит в местах, где евреи составляли до половины населения…
Герой этой книги, чья юность пришлась на погромные 1880-е, принадлежал как раз ко второй, «прозрачной» группе, то есть не планировал «растворяться». Вместе с большинством соплеменников, попавших в подданные враждебной к ним империи, он мечтал об одном: сбежать оттуда к нормальной человеческой жизни. Как и два миллиона осуществивших эту мечту (плюс четыре миллиона временно оставшихся), он не только не благоговел к России и к ее «народу-богоносцу», но желал забыть их как можно скорее, раз и навсегда. А следовательно, по вышеупомянутому принципу «русоцентричности», его полагалось оставить за скобками – так же, как и те «невидимые» шесть миллионов.
К несчастью, он не смог убежать. Чисто личные причины – бывает. Но, не убежав, волею судеб и сам того не желая, он превратился в самую, пожалуй, значительную фигуру Первой русской революции – сначала инспирировав, а затем и погасив ее своими собственными руками. Что поставило русскую культуру в весьма двусмысленное положение. С одной стороны, еврея, сознательно не берущего в расчет Святую Русь и ее радетелей, следовало бы попросту не заметить, как и прочие «незначительные» миллионы. С другой – попробуй-ка не заметь фигуру такой огромной величины…
И русская культура отреагировала на эту неприятность в очень характерном для себя духе, а именно – еврейским погромом.
Созданный ею традиционный образ Евно Азефа не просто напоминает антисемитскую карикатуру из нацистской газеты «Штюрмер» – он и есть такая карикатура. Столь отвратительного, инфернального, омерзительного типа, как он, невозможно отыскать во всех текстах, напечатанных с тех пор русскими буквами. Таким и только таким может быть с точки зрения «русоцентризма» еврей, осмелившийся не только «не любить» Россию и русских, но вовсе не принимавший их во внимание, как будто речь идет не о «народе-богоносце», а о каких-нибудь, прости-Господи, зулусах.
Русская культура охотно простит «антирусизм»; ругайте ее последними словами – от них она лишь приосанится. Чего она никак не может стерпеть, так это невнимания, презрения, игнорирования. А Евно Азеф относился к России именно так – как будто ее нет вовсе. И вообще говоря, имел на это полное право – ведь она относилась к его «невидимому» шестимиллионному народу точно так же: как будто этих евреев нет. А если и есть, то вскорости не будет: треть туда, треть сюда и проч.
Эта книга тоже написана русскими буквами, но с иной точки зрения – взглядом тех самых шести миллионов – вернее, той их части, которая хотела, но не смогла убежать вовремя. А потому не стоит искать в ней привычную юдофобскую карикатуру на иуду-жида. Это, скорее, трагический портрет пасынка, который долгие годы пытался вырваться из когтей злобной мачехи, и в какой-то момент ему даже показалось, что он преуспел…