Начну с того, дорогой Владимир Васильевич, что присланный Вами текст не выдерживает критики со стилистической точки зрения. С первых же строк автор, как ребенок, путается в элементарных связях между членами предложения.
Ваш протеже испытывает проблемы не только в рамках отдельно взятой фразы. Он затрудняется и в установлении связи между предложениями. Судя по всему, он просто не слышит, не чувствует речь. Что называется, медведь на ухо наступил.
...повесть лишена не только событийного сюжета – она лишена и сюжета идейного! Если господа Достоевский и Тургенев предлагают читателю выбор между Раскольниковым и Порфирием, Свидригайловым и Соней, Алешей и Иваном, Базаровым и Кирсановым, то в тексте Вашего протеже выбирать буквально не из чего. Один персонаж, одно мировоззрение, одна проповедь. Как сказали бы современные мне жители Америки, «my way or highway», что в примерном переводе на Вашу реальность означает «по-моему или по этапу».
Помилуйте, да существуют ли на земле люди, описываемые подобной поверхностной формулой? Мораль – сложная штука; ее отношения с человеческой душой противоречивы и подчинены многим разнонаправленным процессам, давлениям, силам. Результат представляет собой сумму множества векторов, меняется ежеминутно и уж никак не может быть описан столь элементарным образом. Возможно, среднеарифметический муляж и способен протянуть среднеарифметическую продолжительность жизни на этом среднеарифметическом моральном основании, но живой человек? Увольте, не верю, да и кто поверит?
Вообразите себе, милейший Петр Бернгардович, интеллигенцию в виде красивой, образованной, молодой еще женщины, с которой произошел несчастный инцидент: ее грубо, по-скотски, изнасиловал народ.
...Ну как тут было не вспомнить Ваше чеканное определение: «Идейной формой русской интеллигенции является ее отщепенство, ее отчуждение от государства и враждебность к нему». Вы ведь именно по этому принципу отщепенства выделяли интеллигентов среди других образованных людей, не так ли?
Точным был и Ваш адресованный радикальным интеллигентам упрек в уклонении от систематической воспитательной работы. Замечу в скобках, что тот же грех характерен и для нынешних наследников интеллигентских радикалов прошлого: налицо всё те же нетерпение и нетерпимость, всё та же неспособность к кропотливой работе, всё то же стремление обвинять в бедах Отечества либо власть, либо тупую инертную массу – кого угодно, только не самих себя.
...мало-помалу наклевывается и третий путь слива – в православную купель. И тут опять следует воздать должное Вашей проницательности: Вы ведь настойчиво требовали именно отказа от антирелигиозности, упирали на необходимость религиозного воспитания! Правда, не очень понятно, как отреагирует церковь на столь массированное инфицирование святой воды обломками интеллигенции (ведь в ту же воду, между прочим, младенцев окунают)...
Что знал я о Вас? Жандармский полковник, сатрап и палач, отметившийся в истории созданием «зубатовщины» – системы соблазнения полуграмотных фабричных рабочих, с целью отвлечь их от истинно пролетарских, то есть революционных задач. Гнусный интриган, коварно подпустивший к народу смертоносного попа Гапона и ставший таким образом главным виновником «Кровавого воскресенья» 9 января 1905 года. Нечистый на руку чиновник, отметившийся растратами казенных средств... Ненависть к Вам выглядела всеобщей; едва заслышав Ваше имя, принимались отплевываться и крайне-левые террористы, и самые махровые черносотенцы, и представители всего политического спектра, располагавшегося меж двумя этими полюсами. Почти все это впоследствии оказалось ложью или клеветой, включая и жандармский чин.
Вас ненавидели и слева, и справа – за что можно было уцепиться, на что опереться в сумятице накатывающейся катастрофы, приближение которой Вы почувствовали раньше других? Можно ли упрекнуть Вас в том, что единственной действительно объединяющей ценностью, единственным шансом на мир, единственным третейским судьей, способным подняться над самоубийственной схваткой, показалась Вам монархия? Да, Ваш выбор выглядел весьма ненадежным, но все остальное было еще хуже. И, определившись, дальше Вы действовали со всей страстью цельной натуры, ни разу не усомнившись в своем идеале, ни разу не отступив от него.
В этом все дело, господин Вагнер, вся суть метафизического, мировоззренческого по своей сути конфликта, обозначенного туманным понятием «антисемитизм». В нем нет ничего странного, загадочного, болезненного, убогого и отвратительного, хотя формы этот конфликт идей может принимать (и фактически принимает) самые чудовищные. Принимает именно потому, что не осознан как конфликт идей, а продолжает ошибочно трактоваться как религиозная, экономическая, национальная, культурная свара.
Который тип сознания в итоге возобладает? Насчет этого у меня нет никаких сомнений – и не только потому, что мое понимание мира исключает действие случайности в столь кардинальном вопросе. Жаль, что Вы уже сгнили, иначе могли бы увидеть, как далеко продвинулась человеческая цивилизация за прошедшие полтора века. Продвинулась именно в направлении глобальной взаимосвязанности, общности интересов, единения.
Вы условно ассоциировали эту систему мышления с иудаизмом, «который уже все держит под своим контролем». Вряд ли это верно на сто процентов, но несомненно, что, волею судеб, именно евреи принесли в мир идею Единого, оформили ее в виде учения и сохранили для человечества, протащив сквозь века непримиримой языческой множественности, через ужасы погромов, костры инквизиции, ад Катастрофы. Так что Вы – и все вагнеры до и после Вас – избрали правильного врага для своей ненависти, правильного, но непосильного. Вы были правы, предсказывая нашу победу.
Ведь праматерь-клетка породила и всё остальное: животных, рыб, людей… - и, возможно, даже доктора Докинза! А коли так, то изначальный смысл, закодированный в цепочках ее ДНК, пронизывает весь этот мир, до самой последней клетки! Значит, всё вокруг окажется подчинено некой логике, пока неведомой нам во всем своем объеме, но, несомненно, существующей. Логике, чьи законы могут, Дарвин упаси, совсем не согласовываться с выводами Вашего гениального труда… - и не только! Эти законы могут идти вразрез и с другими гениальными трудами: Маркса, Ницше, Бакунина, Ленина, Троцкого, Гитлера, Мао-дзедуна, Докинза…
И тогда, Дарвин упаси, может вдруг выясниться, что нельзя толкать слабого, нельзя гнать и убивать себе подобного, даже когда он болен и слабоумен – в особенности, когда он болен и слабоумен! Что запрещено бить детей и женщин, что ложь отвратительна, а кража дурна. Что надо чтить стариков-родителей даже тогда, когда они приносят тебе сплошные хлопоты. Что эвтаназия невозможна не потому, что против нее существуют рациональные доводы, а потому что невозможна в принципе, точка.
Я так и вижу презрительную усмешку, с которой Вы и Ваши товарищи взирали на эту человеческую мелочевку, слушали звон их речей. Они не получали пинка под зад лишь потому, что были необходимы. Да-да, воину и строителю, как ни крути, позарез нужен обоз во всем крикливом разнообразии его вороватых снабженцев, лоснящихся поваров, гладкорылых штабистов, лживых священников и вульгарных проституток. Уважающий себя человек никогда не выберет обоз, но мало ли на земле слабых, заблудших, а то и просто нехороших людей? Они-то и замещают вышеперечисленные обозные вакансии. Они-то и называются потом главными героями похода, что неудивительно ввиду их интимной близости к обозным писарям, которые поставляют «документы» для официальных историков.
На прошлой неделе приводили к присяге кнессет – уже 19-й по счету демократически избранный парламент построенной Вами Страны. Само собой, он полон ловкачей и их отпрысков, местных «принцев крови». Сейчас, глядя на них, мало кто не оттопырит презрительно губу, но уверяю Вас, в будущем едва ли не всем им уготован статус титанов – примерно, как Вашему Шмуэлю. Ну так что? В конце концов, это всего лишь обоз: стоит ли обращать внимание на тамошние ежедневные драки за ломоть хлеба с маслом, на низкопробную ругань и на раскрашенные рожи проституток? Суть ведь не в этом. Суть в том, кто идет впереди – в безымянных воинах и строителях, таких, как Вы. Ведь, как правильно написала в своем сонете Лея Гольдберг, «на их крови восходит наш рассвет…»
Неужели это то, о чем Вы мечтали, мсье? Уверен, что нет. Но именно Вы начали процесс, который в итоге разрушил искусство, приведя его в состояние ТНСИ. Нет-нет, я ни секунды не сомневаюсь в том, что Ваши намерения были самыми благоразумными. Но, увы… Вы хотели освободить Художника и превратили его в раба, в безвольную марионетку в цирке кураторов. Вы хотели сделать из Критика учителя нравов, идейного вождя и превратили его в бессовестного дельца, в Карабаса-Барабаса, в гадкого племенного царька-людоеда. Вы хотели просветить публику, приобщить ее к культурным ценностям и… – а кстати, действительно, что произошло с публикой?
Наверно, Вы не преминете спросить, что же тогда искусство. Я бы ответил на этот вопрос так: искусство – это характеризующийся неординарным мастерством метод отражения/познания мира посредством конвенционального образного языка. Обратите внимание на требование конвенциональности. Художник всегда пытается взорвать форму, изменить язык – ведь если любой его мазок предсказуем, то и вся картина скучна. Истинный творец всегда ведет себя неожиданно в той или степени. Но именно «в той или степени»; если же нововведения чересчур кардинальны или встречаются на каждом шагу, то язык становится непонятен, превращается в бессмысленный шум, столь характерный для ТНСИ. В шум, уничтоживший искусство в том виде, каким знали его Вы.
Думаю, тебя позабавит известие о памятнике Эразмусу Роттердамскому – да-да, тебе самому! Отлитый в бронзе, ты стоишь на крошечном пятачке, образованном пересечением трех улиц: Мехеленской, Храмостроительной и Еврейской. Не правда ли, символично, если отнести к первой бюргерский здравый смысл, ко второй – устремленность к духовному идеалу, а к третьей – упрямое следование культурной традиции? Ведь твоя несравненная мудрость заключалась в умелом сочетании именно этих трех составляющих. Тем интересней тебе будет узнать, какое уродливое дерево выросло из крохотного семени, посеянного пять столетий назад тобою и сэром Томасом. Тебе ведь прекрасно известна природа глупца. Пустота, звенящая в его дурной голове, непрерывно требует наполнения, а единственно известный ему способ решить эту проблему заключается в том, чтобы хапать. Да-да, хапать. Хапать все, что попадается под руку. Поэтому современные гуманисты вовсе отставили studia divina. «Как же они обходятся без Бога?» – спросишь ты. Ах, милый Эразмус, пожалуйста, не притворяйся, что тебе неизвестен ответ. Глупец – вот Бог нынешних гуманистов. Да-да, тот самый глупец, которого ты столь ярко описал в своей «Похвале».
Но дело даже не в этом курьезе; твое отличие от тех, кто сегодня прикрывается твоим именем, намного глубже и серьезней. Выше я уже говорил, что, при всем интересе к studia humanitatis, ты и помыслить не мог о том, чтобы поместить человека в центр мироздания. Главным, основополагающим для тебя всегда оставалась studia divina, онтология, устройство мира, его общие закономерности и взаимосвязи, лишь на базе коих и можно было, с твоей точки зрения, рассуждать об этике. Ты помещал узловую точку, пуп бытия в Мир; нынешние гуманисты помещают ее на человеческое пузо, пузо глупца – в этом и заключается кардинальная разница между вами!
Лучшие литературные образцы экзистенциализма были написаны под оккупацией или сразу после нее; в них отчетливо ощутимо давление этого низко нависшего, удушающего свода. По-видимому, это обстоятельство роднило вас с нами, придавленными полумертвой и оттого еще более тяжкой тушей советского тоталитарного режима. Как и вы, мы не могли похвастаться отвагой борцов с оккупантами; наша повседневность тоже представляла собой непрерывный ряд позорных компромиссов – всех этих постылых политинформаций, гадких школьных сочинений, пьяных субботников. Наши губы были осквернены постоянной ложью; мы дошли до последней степени унижения, когда грязь уже не воспринимается грязью. Но и вы были не лучше, мсье Альбер, – там, в оккупированном немцами Париже. Можно сколько угодно рассуждать об антитоталитарном смысле «Антигоны», но ничто не отменит того факта, что часть ее первых зрителей были в эсэсовских мундирах.
Вместо того, чтобы признать, что Разум не в состоянии адекватно описать мир, экзистенциалисты предпочли обвинить Вселенную в безумии. Мир ведет себя вразрез с нашими принципами? Что ж, тем хуже для мира! Разум все равно прав, говорите Вы, а вот мир – абсурден, как та вредная рота, которая вечно шагает не в ногу с Человеком! Потерпев неудачу в попытке осознать сложный порядок мироздания, Вы отказываете ему в принципиальной возможности такого порядка. Как обиженный ребенок, Вы не можете простить миру свою собственную непонятливость, развенчание иллюзии о своем могуществе...
Именно это – безоглядность рассуждений, стремление добраться до конца, каким бы абсурдным он ни выглядел на первый взгляд – именно это качество и сделало Вашу книгу тем, чем она стала. Да, ее исходные идеи и факты хорошо известны. Да, временами Вы грешите совсем неочевидными, часто фактически неверными, а потому неподходящими примерами. Да, иногда строгости доказательств мешает излишний юношеский задор. Но все это не отменяет главного: Вы довели свое рассуждение до логического конца, сделав то, на что не отважились Ваши более зрелые, более опытные, более профессиональные, но менее смелые предшественники. И не только довели до конца в теоретической, книжной форме, но и реализовали свой вывод в собственной жизненной практике, здесь, в этом доме, на глазах у призрака обожаемого Вами Бетховена.
Думаю, говоря о величии Вашей книги, Людвиг Витгенштейн подразумевал именно безупречную честность этого внешне парадоксального вывода: вера в бессмертие трансцендентального бытия несовместима с жизнью – по крайней мере, земной. Духовная вечность невозможна в сочетании с бренным земным существованием. Поэтому-то Вы и сидите здесь, сжимая в руке пистолет, наедине с духом глухого гения. В чем тогда заключается ошибка, о которой говорил Витгенштейн? Где следует поставить знак минуса, превращающий всю книгу в свидетельство о великом заблуждении?
Перед Второй мировой войной, уже на склоне, вызванном ассимиляцией и массовым оттоком молодежи в большие города, Вас признавали родным от 11 до 13 миллионов людей. Можно смело предположить, что на пике Вашей славы, в первом десятилетии прошлого века это число было еще больше. Сейчас с трудом набирается 400-500 тысяч, да и эта оценка, честно говоря, выглядит сомнительной. Вы и в самом деле умираете, факт. И Ваш закат выглядит особенно заметным на фоне стремительного взлета вечного соперника, иврита. Он старше Вас на пару тысячелетий, но как молодо, как ярко и свежо его нынешнее лицо!
Но в чем смысл Вашей судьбы? Зачем Вам была назначена такая странная доля: целое тысячелетие вызревать под спудом убогости и гонений, чтобы столь резко взлететь? Чтобы взвиться, как казалось тогда – яркой птицей к всемирной славе и признанию; как выяснилось – пеплом в серое небо Треблинки и Аушвица, лагерной пылью в аду Колымы, Соловков, Коми и Казахстана. Зачем?
Затем, что сохранение народа, оставшегося без Родины, было бы невозможно без консервации языка. Принято думать, что евреев сохранила в изгнании их религиозная традиция. Отчасти это так, но лишь отчасти. Вне иврита исчезла бы и религиозная традиция. Вряд ли решение изъять иврит из разговорной речи принималось на совете сионских мудрецов и было закреплено соответствующим протоколом. Такое предположение неправдоподобно уже хотя бы потому, что сионские мудрецы никогда не могли прийти к общему мнению даже по самым простейшим вопросам. Скорее всего, это получилось само собой: те общины, которые догадались законсервировать иврит, объявив его языком святого спецназа, уцелели. Все прочие – растворились в кислоте повседневности, присоединились к иным народам. Возможно, сейчас их потомки с криками «алла-ахбар!» кидают камни в наши машины на дороге из Гило в Гуш Эцион или потрясают антиизраильскими плакатами на улицах Барселоны, Марселя, Лондона и Сан-Франциско. Возможно и другое: этим потомкам глубоко наплевать на нашу судьбу, у них свои проблемы – испанские, французские, немецкие, бразильские. Так или иначе, они давно уже не с нами. Отпустив на волю иврит, они перестали быть евреями. Законсервировавшись на два тысячелетия, иврит превратился в «лашон а-кодеш». Прямым следствием этого стал вакуум, возникший на месте разговорного языка. Это пространство и заняли Вы, идиш. Как ни печально это признать, но Вы не совсем язык: Вы тоска по языку. Тоска по тем временам, когда «маме лошен» и «лашон а-кодеш» были единым целым. Воссоединиться заново они могли лишь в Эрец Исраэль, а потому сионизм стал началом Вашего конца.