«Народ же увидел, что Моше долго не сходит с горы, и собрался народ к Аарону, и сказали ему: встань, сделай нам божество, которое шло бы пред нами; ибо сей муж, Моше, который вывел нас из земли Египетской, – не знаем, что с ним случилось. И сказал им Аарон: снимите золотые серьги, которые в ушах жен ваших, сыновей ваших и дочерей ваших, и принесите ко мне. И снял весь народ серьги золотые, которые в ушах их, и принесли Аарону. И взял он из рук их, и придал им форму, и сделал из этого тельца литого. И сказали они: вот божество твое, Исраэйль, которое вывело тебя из земли Египетской!
…И повернулся, и сошел Моше с горы; и две скрижали откровения в руке его, скрижали с надписью с обеих сторон: с той и с другой было на них написано. И скрижали эти были делом Божиим, а письмена-письмена Божии, начертанные на скрижалях. И услышал Йыошуа голос народа шумящего, и сказал Моше: клик битвы в стане. Но тот сказал: это не громкий клик победы и не громкий крик поражения: клик ликования слышу я. И было, когда он приблизился к стану и увидел тельца и пляски, возгорелся гнев Моше, и бросил он из рук своих скрижали, и разбил их под горою». (Шемот 32, 1-4, 15-19, пер. Д.Йосифона).
Нет и не может быть для верующего человека большей святыни, чем Бог. И уж конечно, сразу вслед за Ним в иерархии святости следует непосредственное материальное проявление Его воли – скрижали. Что и подчеркивается дважды в одном предложении («были делом Божьим», «письмена Божии») – дважды, в силу особой важности этой связи. Что можно уподобить скрижалям по степени святости? Разве что – мир, весь целиком. Ведь мир тоже (как и скрижали) есть «дело Божие». Иными словами, эти две каменные пластины представляются эквивалентными всему мирозданию. И что же происходит с этой неимоверной святыней тремя стихами позже? Их швыряют оземь и разбивают.
А судьба самого Моше Рабейну? Вряд ли сыщется в истории человек, который совершил бы для своего народа больше, чем Моше для иудеев. Уж если и ставить что-то на следующую (после разбитых скрижалей) ступень святости, так это его величайший образ вождя и учителя. По сути, Моше Рабейну не только вывел нас из рабства физического; из рук этого духовного титана мы получили тот raison d’etre, который вот уже четвертое тысячелетие держит нас на поверхности бурных волн истории. И что же? Он не только не удостоился войти в Землю Обетованную, но даже и могила его пребывает в полнейшем забвении и неизвестности, словно захоронение последнего пса, кое-как забросанного землей на обочине дороги, чтоб не вонял. Более того: в пасхальной агаде, посвященной исходу из Египта, имя Моше практически не упоминается! Как будто речь идет не о главном подвиге его жизни! Как будто не его предводительству мы обязаны каждым шагом того монументального Исхода!
В чем тут дело? Из всех слышанных мною толкований этих двух базисных эпизодов Торы наиболее логичным и правдоподобным представляется следующее. И публичное разбитие скрижалей, и публичное унижение величайшего народного лидера служат напоминанием и утверждением основополагающего принципа иудейского мировосприятия: запрета на кумиротворение. Не сотвори себе кумира! – этому глобальному императиву нет пределов и исключений. Кумиром не может быть даже Тора, даже ее идейное зерно – скрижали, сотворенные Богом и надписанные Его перстом. Кумиром не может быть и другое Его творение – мир. И уж конечно, кумиром не может быть человек, сколь бы велики ни были его заслуги перед Богом и людьми.
Зачем для утверждения этого запрета потребовались столь крайние меры? Затем, что в мире языческой конкретности люди всегда предпочитали и предпочитают конкретный объект, которому можно вручить, всучить, сбагрить постылую свободу выбора, свободу мысли, свободу духа. Человеку невыносима тяжесть свободы (в коей и заключается смысл слов «сотворен по образу Бога»), его неудержимо тянет к земле, в рабство, к золотому тельцу, в глину, к глиняному божку, которому можно лизать зад, приносить жертвы, а при случае и отшлепать.
Идея Единого, Чей образ неосязаем, но при этом является единственным источником святости, единственной корневой ценностью, из которой произрастают все прочие стволы, ветви и листья, — эта идея кажется чересчур революционной даже для нашего времени; а уж во времена Моше ее значение и вовсе понимали немногие, включая самих учителей типа Аарона. Поэтому в условиях плещущего вокруг языческого моря (а языческим было тогда примерно все человечество) и в условиях вышеотмеченного неистребимого тяготения к язычеству самих иудеев, требовались поистине экстраординарные меры. Такие, как разбитие Божественных скрижалей. Такие, как унижение самого Моше Рабейну.
И все же тот факт, что идею Единого удалось пронести в сохранности до наших дней, кажется поразительным. Ведь евреи были единственным народом, хранившим в себе эту искру; единственным утлым суденышком Единства в океане языческой Множественности. Слабые и малочисленные, они были лишены земли и рассеянны по всему миру. Но главное: они не только сами постоянно творили себе кумиров, но и помогали в этом другим! Не счесть золотых тельцов, лжемессий и лжепророков, коими наш народ регулярно испражнялся в своих скитаниях по белу свету. И, тем не менее, факт: тельцы уходили на переплавку, лжемессии забывались, статуи лжепророков отправлялись на свалку, а наше суденышко продолжало упрямо болтаться на волнах, продвигаясь к пока еще не изведанной цели.
Это стало возможным лишь благодаря Традиции, закрепленной в Торе. Однако, воздавая дань уважения и благодарности этому святому ковчегу, не следует забывать главного: истинная ценность заключена не в суденышке, а в его багаже. Так и иудейская Традиция ценна лишь постольку, поскольку содержит в себе искру идеи, принцип Единого. Сама по себе Тора всего лишь оболочка этой идеи – и обломки Божьих скрижалей, лежащие в пыли под горой Синай, служат тому вечным напоминанием. А учителя и вожди народа сами по себе всего лишь проводники этой идеи – и унижение великого Моше Рабейну служит тому вечным примером.
Эти мысли не могут не приходить в голову, когда видишь взрослых иудейских мужчин, истово лобзающих руку другого взрослого иудейского мужчины – по совместительству, хасидского цадика. Когда поклонение ученому раввину приобретает характер позорного языческого камлания. Когда похороны весьма достойного, но все же далекого по своему масштабу от Моше Рабейну, законоучителя превращаются в массовую истерию-мистерию, более свойственную совсем другим местам и религиям.
Не так давно мне довелось прочитать, что пишет по этому поводу один уважаемый раввин. Несомненно, он тоже ощущает известную неловкость – а иначе не чувствовал бы необходимости посвящать несколько абзацев оправданию вышеупомянутых явлений. Вкратце его объяснение сводится к тому, что уважение к знатоку Торы служит проявлением уважения к самой Торе. Что ж, допустим. Но даже если и так — разве уважение к Торе является самоцелью? Если следовать этой логике, то спустившийся с Синая Моше Рабейну, завидев пляски народа вокруг золотого кумира, должен был не разбивать свою драгоценную ношу, а спихнуть тельца и водрузить вместо него скрижали. То есть заняться установкой нового, правильного идола взамен прежнего, устаревшего. Наверно, Аарон, окажись он на месте брата, так бы и поступил, а народ сразу понял бы и оценил это вполне традиционно языческое решение вопроса. Вот только это уже не было бы иудаизмом, принципиально новым мировосприятием, основой нового миропонимания, новой религии.
Увы, и сейчас, 33 века спустя, сердцам многих иудейских вероучителей ближе именно Аарон, а не Моше. Сработав из Торы золотого тельца, современные аароны водят вокруг него свои языческие хороводы, полагая, что именно так служат Всевышнему. Они бьют поклоны на своих капищах, целуют ручки своих цадиков, провозглашают своих машиахов и хранят святую верность своей жреческой лапсердачно-штреймелской униформе. И нет на них нового Моше Рабейну, который, спустившись с горы и хватив оземь мощные Божьи слова-каменюки, раз и навсегда прекратил бы эту постыдную мышиную возню.
Бейт-Арье,
2013