возврат к оглавлению

И увидев среди народа Израиля
преступных доносчиков, подумал Моше:
«Если так, то, быть может, недостойны
они спасения»
Раши

Не знаю, хорошо это или плохо, но человеку трудно жить без ощущения принадлежности. Принадлежности к делу, к семье, к группе, к народу, к стране, к человечеству. Принадлежность дает людям чувство защищенности, чувство смысла. Жизнь без смысла – словно и не жизнь, а так, пустой пластиковый пакет из супермаркета, гонимый ветром по автостоянке. Если бы только не было временами так стыдно не только за себя, но и за дело, за народ, за человечество… Это случается, и нередко. К примеру, русским рано или поздно будет нестерпимо стыдно за то, что происходит с ними сейчас. Вот и мне стыдно за свою принадлежность к народу, с которым более века тому назад случилось НИЛИ. Исправить этого уже нельзя, можно лишь повиниться. Увы.

Я заранее прошу прощения у тех, кому хорошо знакомы многие детали моего рассказа, но обстоятельства дела требуют воссоздания более-менее полной картины. Историю НИЛИ долго замалчивали; люди, напрямую замешанные в этой кровавой грязи, со временем вошли в элиту израильского общества, заняли влиятельные позиции в культуре, профессуре, политике – и даже в президентской спальне. Официальные версии событий 1915-1917 гг. на протяжении многих лет изобиловали намеренными искажениями, пересказом нелепых фантазий, клеветой и ложью. Затем стали просачиваться другие свидетельства – зачастую столь же неправдоподобные.

В последнее время о НИЛИ говорят с не меньшей страстью и горечью, чем девяносто, шестьдесят, сорок лет тому назад. И это неудивительно: проявившаяся в этой истории и весьма свойственная нашему народу гнусная тяга к доносительству, которая некогда так поразила Моше Рабейну, жива и поныне, спустя тысячелетия. Чтобы убедиться в этом, достаточно включить телевизор – его экран пестрит самодовольными лицами доносчиков, наушников, предателей. Именно поэтому так важно и сейчас чаще напоминать о «Сезоне», об «Альталене», об автобусе №300… – и, конечно, о Саре Ааронсон и Неемане Белкинде, Авшаломе Файнберге и Йосефе Лишанском, да будет память о них благословенна. Напоминать о НИЛИ. Потому что только так «Нецах Исраэль Ло Ишакер». Чтобы не солгать, Вечности нужна правда.

Аарону Ааронсону в 1915 году исполнилось 39. Без сомнения, это был один из самых выдающихся людей в истории ишува. Сын выходцев из Румынии, переселенцев Первой волны (1882), основавших Зихрон Яаков, любимую мошаву Ротшильда, он настолько выделялся своими талантами даже в той, ориентированной преимущественно на физический труд среде, что уже в 15-летнем возрасте был отправлен бароном на учебу во Францию, в сельскохозяйственную школу. Аарону хватило четырех лет обучения, чтобы стать прославленным на весь мир ботаником, впервые описавшим «материнский подвид» дикорастущей пшеницы, праматери известных сортов (1906). Университет Беркли предлагал ему профессорскую должность, его лекции в Америке и Европе пользовались огромным успехом. Но Ааронсон предпочел использовать завязанные им знакомства для мобилизации средств на открытие экспериментальной фермы в Эрец Исраэль, в Атлите (1910). Это была первая научная сельскохозяйственная лаборатория на Ближнем Востоке.

Ученый с мировым именем, он вполне мог бы продолжать заниматься любимым делом, если бы не бедственное положение ишува. С началом Первой мировой войны Ааронсон без колебаний поставил все свои связи и весь свой авторитет на службу Стране. Пожалуй, он был самым удачливым добытчиком американской помощи. Связь с американским послом в Куште Генри Моргентау Аарон поддерживал при помощи своей младшей сестры Сары, которая проживала в то время с мужем в турецкой столице. Вместе с Руппином и Коэном он руководил Комитетом помощи, который фактически спас еврейский ишув от голодной смерти.

Одновременно со всем этим Ааронсон возглавлял штаб по борьбе с саранчой, гигантские стаи которой обрушились на Страну зимой 1915-го. Эту должность наряду с широчайшими полномочиями Ааронсон получил из рук турецкого губернатора Иерусалима Джемаль-паши, с которым сильно сблизился в то время. Все это свидетельствует о том, что не было в те годы в ишуве никого, кто пользовался бы столь большим и заслуженным влиянием и авторитетом. Вместе с тем, Аарон Ааронсон и сформировавшаяся вокруг него группа молодых парней сильно отличались от тех, кто заправлял тогда общепризнанными еврейскими учреждениями Нового ишува. Эти учреждения (Эрец-исраэльское бюро Сионистской организации, Комитет руководства ишувом, советы крупных мошавов и др.) пребывали под сильным влиянием социалистических группировок преимущественно российского происхождения, а именно, двух партий пролетарского толка – Хапоэль Хацаир и, особенно, Поалей Цион и ее военизированной милиции Хашомер.

В контексте этой истории очень важно понимать, что гармонии между «русскими» (иногда их называли еще «московами») и молодыми уроженцами Страны не было и в помине. Напротив, имела место открытая вражда. Детям мошавских фермеров были абсолютно чужды речи «русских» о пролетарской революции и передовой роли рабочего класса. Со своей стороны, члены партии Поалей Цион автоматически клеили на мошавников ярлык «мелкой буржуазии» со всеми вытекающими последствиями. «Русские» презирали мошавников за неотесанность, необразованность и бездуховность, мошавники ставили «русским» в вину их заносчивость, пустое теоретизирование и незнание здешних реалий.

Были и другие, вроде бы мелкие, но чувствительные причины. Так, члены Хашомера уделяли большое внимание своему внешнему виду – во-первых, этого требовал устав, во-вторых, ребятам хотелось внести хотя бы немного романтики в трудную и неблагодарную работу по охране мошавов. В итоге, они красовались верхом на хороших лошадях, одетые на манер бедуинского шейха, с ружьем, кинжалом и плетью. Глядя на этот маскарад, молодые фермеры лишь презрительно фыркали. Однако, к несчастью, бравый вид и хорошо подвешенный язык «хашомера» оказывали совершенно убийственное воздействие на мошавных девушек. Поди после этого смирись с «русским» нашествием…

Следствием этого стало образование в 1913 году организации «Гидеоны», которая была призвана составить оппозицию наглым пришельцам-«московам». Эта идея пришла в голову младшему брату Аарона Александру Ааронсону и его приятелю Авшалому Файнбергу, уроженцу Гедеры. Как известно, библейский Гидеон избавил народ Израиля от Амалека – это дает некоторое представление о том, какими глазами смотрели молодые фермеры на «русских» социалистов. Группа просуществовала недолго и распалась с началом Первой мировой войны, поскольку многие «гидеоны» ушли добровольцами в турецкую армию.

В начале войны молодежь мошавов была объята патриотическим подъемом и честно стремилась сражаться за турецкую родину. Их соперники из Второй алии тоже записывались в армию, но совсем из других, чисто практических соображений. Поэтому, когда выяснилось, что турки собираются использовать еврейских солдат не в боевых частях, а на унизительных строительных работах, вместе с преступниками и дезертирами, реакция добровольцев была в принципе разной. «Московы», пожав плечами, стали всеми силами уклоняться от службы: они так или иначе не ждали многого от турецких властей. Зато «гидеоны» были поражены обидой в самое сердце. Их самые лучшие, искренние побуждения оказались обмануты и оскорблены недоверием.

На этой-то основе и возникла группа, названная впоследствии НИЛИ. Прямое продолжение «Гидеонов», она стала, по сути, первой политической организацией уроженцев Страны. Этот ключевой момент часто упускается из виду. Партия Ааронсона-Файнберга не была принесена в Эрец Исраэль извне, как Хапоэль Хацаир и Поалей Цион – она целиком и полностью выросла из местной почвы. НИЛИ представляла собой прямую оппозицию социалистам Ицхака Бен-Цви, Исраэля Шохата и Давида Бен-гуриона, а потому столкновение между ними было в принципе неизбежным. Неизбежным и неравным, ведь российские социалисты были весьма искушены в борьбе с политическими конкурентами и умели пользоваться оружием провокации, которое казалось недопустимым наивным детям мошавов.

Автором идеи был все тот же Авшалом Файнберг, один из первых «гидеонов». Именно он пришел к Аарону Ааронсону с предложением объявить тайную войну неблагодарному Оттоманскому отечеству. Незадолго до этого турки провели массированные обыски во всех мошавах, в том числе, и в Зихроне. Но особенно туго пришлось соседней Хадере. 18 января 1915 года мошаву окружила турецкая солдатня вкупе с арабскими погромщиками из соседних деревень. Стали хватать всех, кто попадался под руку, бить и грабить. Выяснилось, что за несколько дней до того молодежь Хадеры отправилась в повозках на ближний морской пляж. Дело было вечером, и ребята взяли с собой фонари. Это стало пищей для пылкого арабского воображения: в турецкую полицию поступил донос, утверждающий, что евреи сигналили вражеским английским кораблям, приглашая их пристать к берегу, и что повозки были наполнены фуражом, без которого ну никак не могли обойтись коварные британцы. Зачем на корабле фураж, так и осталось неизвестным – возможно, его предполагаемыми потребителями должны были стать лошадиные силы английских корабельных двигателей.

Так или иначе, все мужчины несчастной мошавы были арестованы и подвергнуты допросу с пристрастием. В военное время турки не церемонились, и один из арестованных умер, не выдержав пыток. Аарон Ааронсон ринулся искать защиты в Бейруте у губернатора вилайета. Тем не менее, две недели спустя 13 хадерских парней – среди них и Авшалом Файнберг – были отправлены в иерусалимский военный трибунал. Конец истории был типичным для оттоманского правосудия. Иерусалимский губернатор Джемаль-паша весьма ценил Ааронсона за эффективную организацию борьбы с саранчой и потому благосклонно отнесся к его просьбе отпустить невиновных. Ребята вернулись домой, но сердца их пылали жаждой мести: как-никак, дело кончилось смертью мошавника, пытками и грабежом. Но был у этой истории и еще один результат, который турки никак не могли предвидеть.

Своим наветом арабы подали Файнбергу практическую идею, которую он и выложил Аарону. Во-первых, Авшалом предлагал установить немедленный контакт с англичанами и предложить им разведывательные услуги в обмен на пулеметы. Во-вторых, он взялся найти удобный участок берега, куда могут подойти британские корабли с целью получения информации и выгрузки оружия. И, наконец, в третьих, вооружив «гидеонов», Файнберг на полном серьезе собирался захватить плацдарм для высадки английского морского десанта с целью последующего захвата всей Эрец Исраэль.

Файнбергу в тот год едва исполнилось двадцать шесть, зато Аарону Ааронсону должно было вот-вот стукнуть сорок. Он постарался охладить пыл своего молодого товарища, но не отверг идеи в принципе. В апреле 1915 года на встрече Авшалома Файнберга с Аароном и Александром Ааронсонами было решено искать контакты с британской разведкой. Так началась НИЛИ – в тот момент еще безымянная.

В июне 1915 года представилась первая возможность. Александр отплыл в Египет на американском корабле вместе с иностранными подданными, которых изгоняли из Страны турки. Он добился встречи с британцами, однако те не захотели иметь дело с незнакомцем: в то время секретными операциями в Каире заправляло Арабское бюро английской разведки, а оно было по горло занято переговорами с шерифом Мекки Хусейном, королем ваххабитов Абу Саудом и послами Сирийского национального комитета. Ньюкомб и Сторс выпроводили Александра за дверь, посоветовав ему на прощанье не задерживаться в Каире дольше необходимого. Не солоно хлебавши, младший Ааронсон отплыл в Америку.

Следующую попытку предпринял Авшалом Файнберг. Он прибыл в Египет тем же путем в конце сентября, но направился не в Каир, где размещалась главная британская штаб-квартира, а в Порт-Саид, в бюро военно-морских сил Ее Величества. Лейтенант Леонард Вулли принял гостя из Эрец Исраэль и с интересам выслушал его предложение. Было согласовано первое задание и решено, что канал связи будет в точности таким, каким нарисовало его арабское воображение: то есть британские военные корабли будут время от времени навещать побережье Атлита. Первой посылкой стал сам Авшалом – два месяца спустя безлунной ханаанской ночью его высадили на берег аккурат напротив опытной фермы Аарона Ааронсона.

Лиха беда начало. Но в данном случае бедой стало продолжение. Члены группы взялись за сбор информации и довольно быстро добыли массу ценных сведений. Как уже сказано, Аарон был вхож к самому Джемаль-паше, то есть получал разведданные из первых рук. А двоюродный брат Авшалома Нееман Белкинд заведовал ришонской винодельней и постоянно принимал у себя турецких офицеров, которые редко отказывались от халявной дегустации. Турки выпивали и попутно беседовали между собой о делах, ничуть не остерегаясь гостеприимного хозяина. Были и другие источники. Горы собранной информации лежали без дела, устаревая прямо на глазах; часть сведений была из породы «горячих», то есть требовала немедленной реакции. Но шли месяцы, а англичане все не показывались.

Это приводило Авшалома в уныние, он не знал, что и думать. В конце концов, Файнберг пришел к выводу, что во всем виноваты арабы-посредники, чья лодка должна была доставлять посылки с корабля на берег и обратно. Наверно, чтобы не рисковать, они врут британцам, что евреи не приходят на встречу в условленное место, и канонерка, поверив обманщикам, уходит назад в Египет! Устав ждать, Авшалом решил отправиться к Вулли пешим ходом через пустыню. Попытка оказалась неудачной: Файнберг напоролся на турецкий патруль и был арестован по причине отсутствия необходимых документов. К счастью, Ааронсону удалось относительно быстро вызволить его из беер-шевской тюрьмы.

Там-то, еще сидя в камере, Авшалом и познакомился с Йосефом Лишанским, который занимался охраной близлежащих поселений и заодно согласился навещать узника, чтобы передавать тому необходимые вещи и еду от Неемана Белкинда.
История Лишанского очень важна для понимания дальнейших событий, так как именно на его голову выльется впоследствии самый большой ушат помойной клеветы. Йосеф вырос в Метуле – самой северной и, пожалуй, самой невезучей мошаве из всех первых еврейских поселений. Прекрасный наездник и смельчак, он решил вступить в ряды Хашомера, чтобы посвятить себя делу «кибуша» – освобождения захваченной арабами еврейской земельной собственности и ее защите.

Тут следует сказать несколько слов о системе приема в члены Хашомера и вообще о характере этой прославленной организации. Все главные решения в ней принимали Исраэль Шохат и его жена Маня Вильбушевич (да-да, та самая –основательница Еврейской Независимой рабочей партии в России, а по совместительству любовница небезызвестного полковника Зубатова и провокатор охранки, отправившая в Сибирь немало своих политических соперников и соратников). Достойная ученица Зубатова, Маня установила в Хашомере трехступенчатую параноидальную иерархию. На низшем уровне, именуемом «испытательный срок», пребывало несколько сотен кандидатов (на них-то и падала тяжесть черновой работы). Срок испытания не был ограничен временем; от кандидата-«хашомера» требовалось зарекомендовать себя правильным образом, дабы быть принятым в состав «полноправных членов» на ежегодном общем собрании. О существовании высшей, третьей ступени (группы «Бар-Гиора» – супер-пупер секретного, идеологически сверхстойкого ядра, предшествовавшего созданию Хашомера) не знал никто, кроме самых посвященных.

«Полноправных» было не так уж и много: в первые годы – от двадцати до пятидесяти человек, а на пике деятельности Хашомера – меньше сотни. По сравнению с кандидатами, они пользовались значительными привилегиями, получали лучших лошадей, оружие, одежду, врачебную страховку, юридическую защиту и проч. Прием в этот аристократический круг или отказ в таковом не сопровождались никакими объяснениями, что нередко вызывало крайнюю реакцию отчаявшихся кандидатов (известны даже случаи самоубийств по причине отказа в приеме).

Прошел через эту процедуру и Йосеф Лишанский, присоединившийся к организации в 1912 году, в возрасте 22 лет. Три года спустя он всё еще кандидатствовал и немало переживал по этому поводу, ибо явно выделялся среди остальных превосходной верховой ездой и умением обращаться с оружием. Возможно, именно зависть соратников и стала истинной причиной его исключения из рядов организации (в пользу этой версии говорит то, что позже, в воспоминаниях бывших «хашомеров», Йосефа больше всего обвиняли в «заносчивости» и «желании покрасоваться»).

Зимой 1915-го во время нападения арабов на Менахемию был убит вожак погромщиков. Политика Хашомера требовала прилагать все усилия, дабы избежать смертельного исхода и связанных с этим проблем «кровной мести». Роковой выстрел, по-видимому, произвел кто-то другой – возможно, один из «полноправных», но обвинили Лишанского. Парню объявили о прекращении всякой его связи с организацией. Это был серьезный удар, но Йосеф недолго печалился. Ему стало известно, что как раз в это время Хашомер отказался от охраны трех крошечных поселений в районе Беер-Шевы. Дело в том, что Шохат и его друзья установили столь высокую цену за свои услуги, что содержание сторожей Хашомера было по силам лишь крупным мошавам.

Лишанский поехал на юг, и совет оставшейся без защиты фермы Рухама с радостью согласился нанять его за существенно меньшую плату, чем та, которую требовал Хашомер. Одновременно Йосеф связался с несколькими такими же, как он, парнями – использованными и выброшенными на обочину кандидатами в аристократию Нового ишува. Вскоре вокруг него собралось почти два десятка таких «отщепенцев» – число, вполне соизмеримое с количеством членов узкого круга Хашомера. Лишанский назвал эту новую охранную организацию «Хамаген» – Щит. Фактически, Хамаген взял на себя охрану южных еврейских поселений, брошенных на произвол судьбы Хашомером (кроме уже упомянутой фермы Рухама, покровительство Хамагена приняли Беер-Тувия, Гедера и Экрон). Казалось бы, это должно устраивать всех, но не тут-то было.

Хашомер чрезвычайно ревниво относился к любым формам конкуренции. Исраэль Шохат, Маня Вильбушевич и их верные заместители Исраэль Гилъади и Мендель Португали открытым текстом требовали для своей организации полной монополии в деле охраны еврейских поселений. При этом их нисколько не смущало, что Хашомер выглядит собакой на сене: из-за труднопроходимой системы формирования, этой организации элементарно не хватало людей для удовлетворения всех запросов на охрану. Существовала и вышеупомянутая проблема с непомерно высокой ценой. Так или иначе, но в результате многие мошавы оставались без защиты. Тем не менее, Хашомер не гнушался никакими методами для устранения соперников.

В ход шло всё – и давление через профсоюзы, и жалобы по партийной линии (через материнскую партию Поалей Цион), и угрозы, и клевета, и провокации, и даже чисто мафиозные штучки, включая избиения «независимых» сторожей, кражу у них оружия и порчу охраняемого ими имущества (с целью продемонстрировать их никчемность). Неудивительно, что появление относительно многочисленного Хамагена было встречено Хашомером в штыки. Йосеф Лишанский превратился в личного врага «хашомерного» руководства. Сначала «хашомеры» потребовали у мятежных мошавов разорвать договоры с «безответственными людьми» (так Шохат и его товарищи именовали «хамагенов»), затем в дело вступила партия Поалей Цион, объявившая о запрете контактов с Хамагеном (часть сторожей которого были одновременно членами ПЦ), а когда и это не помогло, пытались воздействовать на профсоюз земледельцев Иудеи, где состояли охраняемые ребятами Лишанского мошавы. Последнее было уже совсем серьезно, поскольку свои освобождения от призыва в турецкую армию члены Хамагена получали именно через этот профсоюз.

Земледельцы не хотели лишаться дешевой и хорошей охраны, но, в то же время, не могли себе позволить и разрыва с Поалей Цион. К счастью для Хамагена, во главе назначенной профсоюзом комиссии стоял тогда некий Лёва Школьник, более известный нам как Леви Эшколь, глава правительства Израиля с 1963 по 1969 годы. Уже тогда, в двадцатилетнем возрасте, он умел решать трудные вопросы посредством их утопления в болоте бесконечных обсуждений. Пока шли долгие и безрезультатные переговоры, группа Лишанского продолжала свою работу.

Эта история весьма показательна для того времени. Автономной еврейской власти, как таковой, еще не было и в помине, но борьба за нее уже шла не на жизнь, а на смерть. Именно этим были продиктованы многие поступки тогдашних действующих лиц, именно это – а вовсе не «высокие» соображения пользы евреев или пользы ишува – следует иметь в виду при оценке тех или иных событий. Неоспоримый факт заключается в том, что, присоединившись в том же 1915 году к группе Ааронсона-Файнберга, бывший кандидат в «хашомеры» Йосеф Лишанский стал объектом двойной ненависти: как лидер Хамагена (посягнувшего на монополию Хашомера) и как ключевой участник «мелкобуржуазной» партии уроженцев Страны (посягнувшей на честолюбивые планы вождей социалистов из Поалей Цион).

Но вернемся к Авшалому Файнбергу, Аарону Ааронсону и их отчаянным попыткам установить контакт с англичанами. Приняв в свои ряды Лишанского и часть членов Хамагена, они получили дополнительные возможности для сбора разведданных в районе Беер-Шевы. Вот только куда было ее девать, эту ценнейшую информацию при полном отсутствии связи? Едва выйдя из тюрьмы, Авшалом отправился в Кушту, надеясь обнаружить там какие-то концы, но снова потерпел неудачу. Была в этой поездке и другая цель – навестить в Анатолии ссыльных лидеров Хашомера Исраэля Шохата и Маню Шохат-Вильбушевич, дабы склонить их к сотрудничеству. Как и следовало ожидать, Файнберг получил от ворот поворот. Более того, Шохаты немедленно отправили в Эрец Исраэль письмо, где содержался категорический запрет для любого «хашомера» вступать в какие бы то ни было контакты с идеологическими противниками.

И тут, когда казалось, что столь перспективное начинание погибло, едва начавшись, блеснул луч надежды. В середине марта 1916 года работниками Атлита была найдена записка, привязанная к бороне, которую оставили на ночь на одном из полей опытной фермы. Из нее следовало, что лейтенант Вулли навестит своих друзей в самое ближайшее время. Увы, луч оказался одиночным: британцы снова не появились! Впоследствии выяснилось, что катер, на котором плыл Вулли, наскочил на мину и затонул. Лейтенант выплыл, попал в плен и просидел в турецкой тюрьме до конца войны. К несчастью, Файнберг и Ааронсоны не имели обо всем этом ни малейшего понятия и продолжали мучить себя догадками о странностях английского поведения.

Еще до возвращения Авшалома, в Зихрон приехала сестра Аарона Сара, чьи отношения с мужем зашли к тому времени в тупик. Сильная и харизматичная натура, Сара немедленно включилась в работу группы, добавив ее приунывшим участникам новых надежд и новой энергии. В отсутствие связи с британцами, Файнберг и Ааронсон пытались расширить поле своей деятельности путем установления дружественных контактов с учреждениями ишува. Конечно, они не предлагали присоединиться к сбору разведданных – речь шла именно о сотрудничестве в области самообороны и о выстраивании новой, ориентированной на Запад стратегии взамен прежней оттоманской лояльности.

Увы, повсюду их ждал крайне неприязненный прием, подозрительность и нескрываемое отвращение к «классовым врагам» – причем, не только в Хашомере и Поалей Цион, но и в Эрец-исраэльском бюро Сионистской организации, а также в Комитете ишува (Дизенгоф, Шпринцак и др.) и связанной с ними группе самообороны, известной под именем «Яффские». Последние даже получили от своих партийных патронов указание установить слежку за Файнбергом, Сарой, Лишанским и их товарищами.

Тем не менее, группа постоянно расширялась. Если сначала в нее принимали лишь уроженцев Страны, «гидеонов» и мошавников типа братьев Неемана и Эйтана Белкиндов (Ришон), братьев Шнеурсонов и Нисана Ротмана (Хадера), а также Менаше Бронштейна, Ицхака Гальперина и всех членов семьи Ааронсон, включая даже престарелого патриарха Эфраима-Фишеля (Зихрон), то, начиная с зимы 1916-го, база организации непрерывно расширялась. Это было следствием осознанного решения преобразовать узко-секториальную группу в настоящую политическую партию, которая объединила бы разные силы и превратилась бы в реальную центристскую альтернативу левым социалистам из Поалей Цион. Вскоре группа уже насчитывала десятки членов.
Естественными ее союзниками стали бывшие «хашомеры» – причем, не только отвергнутые «кандидаты», но и весьма привилегированные персоны, которые были недовольны оттоманской ориентацией своих коллег и руководителей – и, в их числе, такие влиятельные фигуры, как один из основателей «Бар-Гиоры» Иегуда Зельдин и Давид Цалевич, создатель «Хароэ» (филиала Хашомера, занятого «кибушем» пастбищ).

Всё это было, без сомнения, очень полезно, но, в отсутствие связи с британцами, Ааронсоны и Файнберг не могли избавиться от неприятного ощущения топтания на месте. Наконец, Аарон решил лично заняться установлением контакта. Официальным поводом его просьбы на выезд в нейтральную Швецию была необходимость завершить научную работу по улучшению качества растительных масел. В июле 1916 года он покинул Эрец Исраэль, оставив руководство организацией в руках Авшалома Файнберга и своей сестры Сары. В Лондоне Аарон оказался лишь в конце октября, после многочисленных пересадок и ухищрений. Отмахнуться от ученого с мировым именем и влиятельными связями было не так просто, как от симпатичного, но безвестного Авшалома Файнберга. Ааронсон встретился с представителями разведки и Форейн Офиса (включая Марка Сайкса), и те подтвердили британскую заинтересованность в контакте с разведгруппой из Эрец Исраэль.

Заручившись этой поддержкой, 12 декабря 1916 года Аарон Ааронсон прибыл наконец в Порт-Саид, откуда и должна была осуществляться непосредственная связь с Атлитом. Увы, местные английские чиновники отнюдь не горели желанием выполнить столичные обещания, которые, как и все британские посулы, были сформулированы со значительной примесью прославленного лондонского тумана. В глазах руководителей каирского офиса действия Ааронсона выглядели как попытка обойти их решения. Тем не менее, Аарону удалось добиться своего. Спустя две недели после его появления в Порт-Саиде была произведена первая попытка добраться до Атлита. Ааронсон лично участвовал в этом рейде. К сожалению, из-за бурной погоды катер не смог подойти к берегу.

Провальной оказалась и вторая попытка. Возобновить связь с Атлитом удалось лишь в феврале 1917 года – спустя пятнадцать месяцев после предыдущего контакта! А еще позднее, весной, группа получила имя, под которым она известна сейчас. Британский офицер связи спросил у Ааронсона, какие позывные он предпочитает.
– Позывные? – переспросил Аарон.
– Ну да! – сказал офицер. – Позывные, пароль, лозунг…
Ааронсон посоветовался со своим секретарем Леви Шнеурсоном, и они вместе решили в пользу стиха «Нецах Исраэль ло ишакер» (Вечность Израилева не солжет) из Первой книги Шмуэля, 15:29. Аббревиатура этих четырех слов – НИЛИ – и была сообщена британцу в качестве пароля. Но душа и основатель организации Авшалом Файнберг так и не узнал имени своего детища. К тому времени он уже давно лежал мертвым и не похороненным, уставив пустые глазницы в небо над синайской пустыней.

Что произошло с Авшаломом? Его трагическая гибель стала результатом цепочки нелепых случайностей. Пока в Лондоне и Каире Аарон Ааронсон продирался сквозь безукоризненно вежливое, но безнадежно вязкое болото британской дипломатии, руководители группы в Зихроне и Атлите напряженно ожидали вестей от своего лидера. По предварительной договоренности, Аарон должен был прислать телеграмму – конечно, не напрямую, а через нескольких посредников, последний из которых находился в турецкой столице. Наконец весточка из Кушты пришла, но то ли судьба сыграла в «испорченный телефон», то ли договоренность была недостаточно четкой, но Авшалом и Сара поняли содержание телеграммы прямо противоположным образом: миссия Аарона провалилась, связи с британцами как не было, так и нет.

Многие на месте Файнберга смирились бы: если уж потерпел неудачу Аарон с его связями и авторитетом, то стоит ли упираться дальше? Но, поступив так, Авшалом не был бы Авшаломом. Этого молодого человека, красавца, умницу и смельчака, сына билуйников Фанни Белкинд и Исраэля Файнберга (БИЛУ – организация сионистов Первой алии, возникшая в Харькове в 1882 году), было просто невозможно не любить. К 20 годам он успел поучиться во Франции, пожить в Швейцарии и сдружиться с далеко не последними людьми из парижского литературного и философского круга. Две вещи влекли Авшалома, два магнита: европейская гуманитарная культура и Земля Израиля. Какое-то время он разрывался между двумя этими полюсами, пока не встретил Аарона Аронсона. Эта встреча оказалась решающей: как написал Файнберг в своем дневнике, «если уж ТАКОЙ человек посвятил себя Стране, то мне тем более негоже сомневаться…»

Не сомневался он и теперь: нужно еще раз попытаться добраться пешком до британских позиций, до лейтенанта Вулли – хотя бы затем, чтобы понять, что происходит. Напрасно Сара отговаривала его от опасной затеи. Авшалом успокаивал ее тем, что на сей раз отправится в путь не один, а с Йосефом Лишанским, который за годы работы на юге успел хорошо узнать эти места. Для верности друзья наняли еще и проводника-бедуина.

Дальнейшее очень долго было известно лишь со слов Йосефа. Истекающего кровью, его подобрал в пустыне австралийский патруль. Британцы доставили раненого в Порт-Саид, и уже оттуда сообщили Ааронсону о еврейском перебежчике, который назвал его имя. Аарон немедленно выехал в Порт-Саид. Лишанский был перевезен в лучший военный госпиталь и выжил. Согласно его рассказу, уже в непосредственной близости от британских позиций их окружил большой отряд бедуинов. Бедуины требовали выдать им проводника, с племенем которого у них имелся незакрытый счет кровной мести. Авшалом и Йосеф отказались. В завязавшейся перестрелке Авшалом и проводник погибли, а Лишанский был тяжело ранен. Его не стали добивать: в конце концов, нападавших интересовал только «кровник».

Выслушав Йосефа, Ааронсон попросил его до поры до времени скрыть факт смерти Авшалома от членов организации в Эрец Исраэль. Трудно сказать, чем было продиктовано это решение – возможно, опасением, что известие о гибели обожаемого командира повергнет НИЛИ в слишком большое уныние. Возможно также, что Аарон берег чувства младшей сестры: Сару и Авшалома связывали глубокие романтические отношения. Так или иначе, но, забегая вперед, скажу, что, по возвращении в Атлит, Йосеф не смог соврать так, чтобы ему поверили. Да и кто он был такой с точки зрения «гидеонов»? Бывший идейный враг, «хашомер». Вдобавок, в Зихроне, Хадере и Ришоне его плохо знали: в бытность свою «хашомером» Йосеф работал только в Галилее, а затем – в районе Беер-Шевы. Все это не могло не вызывать у «гидеонов» сомнений в решении Аарона Ааронсона вручить ему (в паре с Сарой) руководство организацией.

Тем не менее, Аарон постановил именно так, и никто не стал оспаривать его указания вслух. В ночь с 19-го на 20-е февраля 1917 года английская канонерка «Манагэм» (израильтяне, конечно, тут же переиначили это в «Менахем») высадила на берег Атлита Йосефа Лишанского, а с ним – деньги, немного оружия, письма от Аарона Ааронсона и дальнейшие задания британской разведки. Взамен с берега на корабль перешел Лёва Шнеурсон со всем объемом информации, собранной за прошедшие месяцы. Он не успел поговорить с Йосефом, поэтому первыми его словами, обращенными к Аарону, был вопрос о судьбе Авшалома Файнберга. Ааронсон не смог солгать.

Связь наконец-то была налажена – регулярная, относительно надежная. С тех пор (точнее, до конца сентября) «Менахем» постоянно курсировал между Атлитом и Порт-Саидом. Иными словами, активная фаза работы НИЛИ продолжалась всего восемь месяцев. Но за это короткое время произошли события из разряда game changers, кардинально изменившие статус группы в политическом раскладе ишува – события, определившие, в конечном итоге, судьбу Сары, Йосефа и их товарищей.

Первым таким game changer-ом стало «Яффское изгнание». Губернатором иерусалимского санджака – довольно большого района, включавшего, помимо Иерусалима, всю Иудею к западу от Мертвого моря, Негев по границе с Синаем от средиземноморского побережья до Кадеш Барнеа, а также Газу, Яффо, Шфелу и Шарон – был тогда уже упоминавшийся выше Джемаль-паша. В апреле 1917-го, на фоне британского наступления в Газе, он вызвал к себе руководителей еврейского ишува и приказал немедленно «очистить территорию». Все евреи Яффо, Тель-Авива и многочисленных поселений подлежали срочной эвакуации. Лишь ценой огромных усилий удалось заставить пашу смягчить этот удар, исключив из эвакуационного списка мошавы. Но пятитысячному еврейскому населению Тель-Авива и Яффо пришлось-таки собирать манатки. Две тысячи людей устроились в мошавах Галилеи, по одной тысяче беженцев приняли Петах-Тиква, крошечная Кфар-Саба, а также совместно Тверия и Цфат.

Эта насильственная, ничем не оправданная акция (ценой которой стали сотни погибших от голода и болезней) окончательно уничтожила остатки былой симпатии ишува к туркам. Еще за месяц до этого руководство партии Хапоэль Хацаир опубликовало воззвание, в котором требовало полнейшей лояльности к турецкому отечеству. Схожую позицию занимали и все остальные политические силы (Поалей Цион, Хашомер, Эрец-исраэльское бюро, Комитет ишува и советы мошавов). Но после изгнания голоса сторонников оттоманизации умолкли раз и навсегда. Все наконец осознали то, о чем уже давно твердила партия Ааронсонов-Файнберга-Лишанского: будущее ишува никак не связано с умирающей турецкой империей, настала пора резко менять ориентацию.

Другой определяющей переменой стало решение Соединенных Штатов вступить в войну на стороне Антанты (апрель 1917-го). Это немедленно сказалось на еврейском ишуве: теперь к яффскому берегу уже не могли подойти американские фрегаты с золотыми монетами и продовольствием на борту. Деньги перестали поступать! Гевалт, евреи! В этой отчаянной ситуации единственной ниточкой, которая продолжала связывать осажденный военными напастями ишув с внешним миром и его помощью, оказалась именно НИЛИ. Ааронсон и его товарищи направляли из Каира интенсивную кампанию по сбору средств среди сионистов Америки, Европы и Египта. Судно «Манагэм-Менахем» исправно доставляло золото к берегу Атлита. Сара и Йосеф передавали деньги по назначению – в Комитет помощи. Оцените иронию судьбы: те, кто еще вчера презрительно отворачивались от людей НИЛИ, теперь стояли перед ними с протянутой рукой! На всю Страну остался всего лишь один денежный кран, и он находился в полном распоряжении Сары Ааронсон и Йосефа Лишанского. Это в корне меняло ситуацию: отныне именно НИЛИ располагала наилучшими шансами стать ведущей политической силой ишува. Полностью осознавая этот факт, Йосеф писал в одном из своих посланий в Каир: «Настало время, чтобы в Стране узнали, что в этот грозный час именно Аарон Ааронсон принял на себя всю полноту ответственности за судьбу ишува». И далее: «Необходимо повсеместно организовывать молодые силы, всецело подчиненные нашей дисциплине и готовые выполнять наши указания. Пока что их назначение – служить защитой от погромов, которые, несомненно, последуют в ближайшем будущем…»
Далее Лишанский просит у Ааронсона массированных поставок оружия – винтовок и пулеметов.

По сути, это был открытый вызов, перчатка, брошенная «мелкобуржуазной» партией к ногам сложившегося к тому времени руководства ишува. Как уже отмечалось, значительная часть этого руководства (партия Поалей Цион и ее военизированная милиция Хашомер, а также левое крыло профсоюзно-ориентированной партии Хапоэль Хацаир) были откровенными социалистами, а другая его часть (Комитет ишува и его «Яффская» милиция, а также синдикалистские профсоюзы и Эрец-исраэльское бюро Сионистской организации) находилась под преобладающим влиянием первой. Третья сила – руководящие органы независимых (то есть не «хашомерных») сельскохозяйственных поселений, всецело зависела от второй и, по сути, исполняла все ее указания.

Как это ни странно, но «русские» социалисты, вооруженные богатым российским опытом межпартийного соперничества и конспирации, ухитрились уже к началу Первой мировой войны выстроить (под турками!) довольно жесткую систему управления ишувом, которая с небольшими изменениями просуществовала до самого образования Государства Израиля в 1948 году (и, если угодно, держалась еще долгие годы после того). Секрет этой поразительной живучести заключался, прежде всего, в безжалостном насильственном подавлении любой формы соперничества, любого конкурентного поползновения. Именно под этим углом следует рассматривать избиения бейтаровцев Жаботинского, кровавый навет, связанный с убийством Арлозорова, Большой и Малый «Сезоны», расстрел «Альталены» и множество других мелких эпизодов.

Уничтожение НИЛИ стало первым звеном этой кровавой цепи.

Нельзя сказать, что члены организации не осознавали нависшей над ними угрозы. Так, Лишанский отмечал в своем письме от 5-го марта (то есть еще ДО Яффского изгнания и ДО вступления Америки в войну): «Евреи шумят и бурлят. Каждый высказывает свое мнение по нашему адресу. Но наша работа продолжается согласно точному плану, и мы не боимся, что нас выдадут властям». Иными словами, возможность «выдачи властям» рассматривалась Сарой и Йосефом как реальная еще в начале марта, то есть практически сразу после установления постоянной связи с Порт-Саидом. И это трогательное «мы не боимся» представляет собой осознанное решение игнорировать смертельную опасность. Возможно, как и другой Йосеф до него, Лишанский надеялся, что братья не пойдут на братоубийство. Ошиблись, как известно, оба.

Сейчас уже трудно сказать, кто именно и в какой форме осуществил физический акт предательства. Да это и неважно: в конечном счете, избавиться от «отщепенцев» хотели все. Те, кто видел в НИЛИ политических соперников, имели и мотив, и средства, и возможности. Те, кому было наплевать на всё, кроме собственной шкуры, позволили себя убедить. Остальные поддались общему настроению. Поэтому неправильно было бы обвинять в братоубийстве только Хашомер и его боссов из Поалей Цион. Вина лежит на всех братьях. НИЛИ была предана и уничтожена силами всего ишува.

Весной 1917-го по Стране поползли слухи о тайной еврейской группировке, шпионящей в пользу британцев. Да что там слухи: тогдашний ведущий публицист, редактор журнала «Моледет» Мордехай Хакоэн писал открытым текстом о том, что в Эрец Исраэль завелись, по его выражению, «гости Рахав-блудницы», намекая, конечно же, на танахический эпизод с разведчиками, которые были засланы в Ханаан. Вскоре об этом уже болтали повсюду, но медлительные турки всё не реагировали.

Хашомер требовал от руководства ишува принять «практические меры». Ближе к лету комитеты мошавов стали просить проживающих там членов НИЛИ как можно скорее покинуть пределы родных поселений. Семью Белкиндов буквально изгоняли из Ришона, то же происходило с Ааронсонами в Зихроне. Дикость этих требований не слишком понятна сейчас, но тогда она была более чем очевидна: люди привыкли ставить знак равенства между этими семьями первопоселенцев-основателей и соответствующими мошавами. Ведь что такое Ришон? Конечно, это Белкинды. А что такое Зихрон? Конечно, это Ааронсоны. Как же иначе?

Говорят о том, что, якобы, действия НИЛИ подвергали ишув смертельной опасности. Ну да, именно эту мысль последовательно вбивали людям в головы на протяжении нескольких месяцев до уничтожения организации и еще целое столетие после. Но можно подумать, что, кроме НИЛИ, никто в ишуве не занимался подпольной… – да что там подпольной – открытой подрывной антиправительственной деятельностью. Можно подумать, что на знамени Хашомера не значилось «В крови и огне Иудея пала, в крови и огне Иудея восстанет!» Что лондонское начальство (Вейцман и Соколов) вполне легального Эрец-исраэльского бюро не вело переговоров с британским Форейн Офисом о будущем (после турецкого поражения!) устройстве Эрец Исраэль. Что Хашомер и «Яффские» не занимались в те же самые дни интенсивной контрабандой оружия, готовясь к вооруженной самообороне, а в перспективе – к содействию наступающим британским частям. Можно подумать, что все это НЕ подвергало ишув опасности!

Конечно, подвергало – и ничуть не в меньшей степени, чем деятельность НИЛИ. Почему же простых земледельцев в Хадере и Петах-Тикве запугивали именно «гостями Рахав-блудницы»? Почему именно на них умело направляли «гнев простых тружеников»? Да все потому же. Потому же, почему сейчас «гнев простых тружеников» направляют на поселенцев Иудеи и Самарии. Братоубийство живет в крови людей типа Мани Вильбушевич, Шохата, Бен-Гуриона, Рабина, Шарона и современных нам левых мерзавцев и сотрудничающих с ними оппортунистов. Нормальные люди, как правило, останавливаются перед этим страшным порогом. Чтобы его переступить, требуется массированная промывка мозгов. Но, с другой стороны, человеку невозможно промыть мозги, если он сам не подставит голову под душ лживой пропаганды. А значит, нельзя снять вину со всего тогдашнего ишува за уничтожение НИЛИ – как нельзя снять вину со всего нынешнего Израиля за позор депортации Гуш Катифа.

В конце апреля Йосеф отправился в Порт-Саид за деньгами. Сара присоединилась к нему – повидать брата и получить дальнейшие инструкции. Аарон долго упрашивал ее остаться: опасность положения была очевидной. Сара отказалась наотрез – ей казалось невозможным бросить товарищей. Забегая вперед, скажу, что точно так же она ответила британскому офицеру уже в сентябре, в преддверии неизбежной гибели. Англичанин уговаривал ее присоединиться к последнему (как выяснилось позже) рейсу «Менахема».
– Если я и сбегу, – ответила Сара, – то только в самом конце, после отправки всех моих товарищей.

В июле, уже после передачи денег Дизенгофу, был момент, когда Комитету ишува показалось, что еще можно решить дело полюбовно. НИЛИ было обещано прекращение развязанной против нее кампании в обмен на передачу управления денежным потоком в «правильные» руки. Предполагалось, что Ицхак Розенберг – «хашомер» и мухтар Хайфской общины – отправится в Порт-Саид вместе с Лишанским для ознакомления с состоянием дел. Затем Йосеф останется в Египте, а Розенберг вернется и возьмет на себя его функции по приему «Менахема». Получив от Лишанского письмо с этим предложением, Ааронсон написал в своем дневнике (26.7.17): «Сегодня я могу сказать, что дело, которому я посвятил свою жизнь, увенчалось успехом».

Радость Аарона понятна: в предложении Хашомера и Комитета ишува он видел признание НИЛИ легитимной и равноправной силой.
«Растет и множится число бойцов со звездой Давида на груди, – писал он Саре месяцем позже. – И мы надеемся, что очень скоро их будет так много, и сила их так велика, что все будут вынуждены с ними считаться».
«Есть две замечательных вещи в Эрец Исраэль, – вторил ему Лёва Шнеурсон, – это БИЛУ и Хашомер. А третья сила, увенчивающая работу этих двух предыдущих, это мы, НИЛИ». Чего так и не смогли понять эти честные и чистые люди, так это того, что получили «предложение, от которого нельзя отказаться». Что, по сути, Хашомер предложил им жизнь в обмен на деньги, как предлагает это прохожему, поймав его в подворотне, вооруженный бандит.

Ааронсон сообщил Лишанскому свой ответ, и тот передал его Комитету ишува (а через него – Хашомеру и партии Поалей Цион) в письме от 15 августа 1917 года. «Я не возражаю, – писал Лишанский, – против их [Хашомера] участия, как и против участия всех молодых сил ишува, но только в рамках нашей организации и нашей дисциплины. При этом командиром останется Аарон Ааронсон». Участь НИЛИ была решена.

В ночь на 1-ое октября 1917 года Зихрон Яаков был окружен турецкими войсками. По неудивительному совпадению, это произошло как раз во время общего собрания НИЛИ, то есть в ловушке оказались почти все активные члены организации. Мне приходилось слышать утверждения, что турки получили наводку от Хашомера и даже что будто бы «хашомеры» стояли в оцеплении. Первое кажется мне вполне вероятным: вплоть до этого дня Хашомер поддерживал видимость близкого контакта с НИЛИ и был в курсе многих ее секретов. Кстати, связной между двумя организациями была некая Рахель Янаит – закадычная подруга Мани Вильбушевич, а в будущем – жена одного из лидеров социалистов от Поалей Цион до МАПАЙ, Второго президента Израиля Ицхака Бен-Цви. Это ее я имел в виду выше, когда упоминал президентскую спальню. Впрочем, как уже отмечалось, донос мог поступить откуда угодно – хоть из самого Зихрона. К этому времени атмосфера во всём ишуве сочилась предательством и страхом.

А вот предположение об участии «хашомеров» в оцеплении выглядит весьма сомнительным – прежде всего потому, что турецкие армейские и полицейские начальники обычно не прибегали к помощи еврейских милиций. Арабов и бедуинов привлекали сплошь и рядом, а вот евреев избегали. Говорят, что, якобы, «хашомеров» привлекли потому, что они знали в округе все тропки (поскольку некогда охраняли Зихрон). Но точно то же самое можно сказать и о соседних бедуинах или арабах…

Зато по поводу последующей погони за оставшимися на свободе членами НИЛИ никакого спора нет, эти факты не отрицаются никем – даже самыми ангажированными авторами. Хватали и арестовывали подпольщиков свои же братья-евреи, причем совсем необязательно «хашомеры», а просто соседи-мошавники. На этот счет туркам не пришлось беспокоиться: тех, кто избежал ареста в Зихроне, доставляли в полицию их же соплеменники.

Тем не менее, последующие рассказчики и, уж конечно, известные своей из ряда вон выходящей правдивостью официальные мапайные историки сделали все, чтобы возложить вину за провал на самих членов НИЛИ. Утверждается, что первой ласточкой стал – простите за избыток орнитологии – голубь. Действительно, 4-го сентября почтовая голубка, отправленная из Атлита в Египет, решила передохнуть в крайне неподходящем для этого месте – во дворе полицейского мюрида Кейсарии. Там обратили внимание на прикрепленную к ее лапке записку – вот вам и провал. Но, помилуйте, какой же провал, если турки так и не смогли расшифровать послание? Ну, голубь, ну письмо, но почему непременно от НИЛИ? Автором (или адресатом) записки мог быть кто угодно, хоть Хашомер, хоть англичане, хоть Ромео, тоскующий по своей Джульетте.
– А! – многозначительно восклицают в ответ приверженцы теории «первой ласточки». – Турки и в самом деле не знали, кому, от кого и зачем. Но они на-сто-ро-жи-лись…

Ну, ежели насторожились, тогда ладно, поверим. Но вот в версию о тотальном предательстве Неемана Белкинда, на которую и делается основной упор, поверить особенно трудно. Давайте рассмотрим ее по порядку.
17 сентября в Зихрон пришло известие о том, что Нееман схвачен при попытке перебежать к англичанам и сидит в турецкой тюрьме.
Белкинд давно уже упрашивал Сару и Йосефа переправить его в Порт Саид для встречи с Аароном. Эта просьба была, прежде всего, продиктована его страстным желанием прояснить судьбу Авшалома Файнберга – двоюродного брата и ближайшего друга Неемана.

Я уже говорил о том, что мошавники-«гидеоны» не слишком доверяли своему новому командиру Йосефу Лишанскому. «Свой среди чужих, чужой среди своих» – сказано словно специально про эту трагическую фигуру. Конечно, он не мог заменить Авшалома – да и кто смог бы? А его уклончивые ответы по поводу судьбы Файнберга способствовали возникновению самых диких фантазий, которые в конце концов вылились в прямой навет. Еще при жизни Лишанского многие члены НИЛИ вполголоса высказывали подозрение, будто именно он убил Авшалома в пустыне. А уж после его смерти, когда подспудное чувство вины вынудило людей ишува мазать дегтем все, что связано с именем НИЛИ, эти подозрения быстро превратились в уверенность.

Сначала утверждали, что главным мотивом убийства было то, что Авшалом и Йосеф не поделили Сару Ааронсон. Затем, когда выяснилось, что, до рокового похода в Негев, Йосеф видел Сару всего один раз, да и то мельком, была выдвинута другая версия: Лишанский, мол, стремился захватить лидерство в партии, а Авшалом стоял на его пути. Эта гадость господствовала во всех мапайных статьях и монографиях аж до 1967 года, когда после Шестидневной войны открылась наконец возможность осмотреть территорию предполагаемой гибели Авшалома Файнберга. Майор Шломо Бен-Элькана нашел останки Авшалома в точности на том самом месте, где они и должны были находиться согласно описанию, которое дал Лишанский. Бен-Элькана отправился к старикам местного бедуинского племени, и несколько мелких банкнот быстро освежили их память. Рассказ бедуинов полностью соответствовал словам Йосефа Лишанского. Лишь так удалось – да и то лишь весьма частично – очистить от клеветы память об этом герое…

Но вернемся к Нееману Белкинду и к порции клеветы, выпавшей на его долю. Турки умели пытать, и было бы совсем неудивительно, если бы Белкинд выложил им все, что знал. Но в том-то и дело, что причин пытать Неемана у них не было: человека задержали всего лишь за пребывание в недозволенном районе без надлежащих документов. Известный, никем не оспариваемый факт заключается в том, что Неемана освободили вскоре после поимки. Тогда как же, скажите на милость, он выдал всю организацию? На этот счет есть разные мнения.
В монографии 1954 года издания (под редакцией проф. Бенциона Динура) я нашел следующую мульку, рассказанную, впрочем, на полном серьезе. Якобы, Белкинда и впрямь собирались освободить, и родственники по его просьбе прислали ему одежду. А в кармане одежды, по причине беспечности оных родственников, содержался блокнот. А в блокноте – полный список членов НИЛИ вкупе с рапортами о расположении турецких частей и прочая сверхсекретная информация. Вот ведь какие невнимательные родственники! Дело, напомню, происходило не в каком-нибудь январе, когда посылали бы зимнюю громоздкую одежду, в карманах которой и впрямь можно чего-то не заметить, а эрец-исраэльским летом, в жарком сентябре, в разгар хамсинов…

К чести профессоров истории, в более современных источниках эта версия уже не встречается. Там скользкий вопрос с промежуточным освобождением Неемана Белкинда либо не упоминается вовсе (мол, раскололся и все тут), либо объясняется его склонностью к выпивке. Мол, едва выйдя из камеры, парень немедленно надрался до чертиков и спьяну стал вербовать турецкого офицера. Гм… полноте, да можно ли поверить в такое? Два года человек бухал напропалую со всем офицерским составом расквартированного в Ришоне батальонного штаба турецкой армии и ни разу не прокололся. А тут, натерпевшись страху во время ареста и не успев нарадоваться чудесному спасению, вдруг, с бухты-барахты пустился во все тяжкие? Как-то не вытанцовывается.

Куда логичнее объяснить историю с Нееманом Белкиндом и его кратковременным выходом на свободу совсем по-другому. Был арест с заключением в камеру за незаконное шатание в неположенном месте. Был небрежный допрос, потому как – о чем же допрашивать человека с такого рода проступком? Посадить, пока родственники не выкупят, и дело с концом. Было освобождение после получения традиционного бакшиша. И, видимо, уже на этом этапе появился блокнот или какая-то другая информация – только вот источником ее были отнюдь не «беспечные родственники», а кто-то другой, не в пример более внимательный и хорошо информированный. Вот тут-то за Неемана и взялись по-настоящему, и он, конечно, заговорил, как заговорил бы на его месте любой нормальный человек с нормальным болевым порогом. Это уже выглядит куда правдоподобней, не так ли?

В общем, беря в кольцо Зихрон Яаков вечером первого дня Суккота, турки уже знали о НИЛИ практически всё, причем вовсе не обязательно от Белкинда (к примеру, Нееман никак не мог знать о том, что собрание назначено именно на 1-ое октября, ибо был арестован намного раньше). Выйти за пределы оцепления не удалось никому, кроме Йосефа Лишанского. Первые допросы арестованных происходили тут же, в Зихроне; их главной целью как раз и было выяснение местонахождения беглеца.

Сара Ааронсон застрелилась 5-го октября, не дожидаясь, пока ее начнут пытать. Неизвестно, как ей удалось спрятать пистолет; согласно одному из свидетельств, она заранее выяснила, куда нужно стрелять, чтобы покончить с жизнью без дополнительных мучений. По-видимому, ей посоветовали выстрелить в рот. Пистолетик, очевидно, был маленький, дамский. Пулька застряла в позвоночнике, и, прежде чем умереть, женщина страшно мучилась еще целых четыре дня. В предсмертном письме Сара, среди прочего, написала, что из разговора следователей во время допроса она выяснила имена, по крайней мере, трех доносчиков – из Зихрона и из Хадеры. Конечно, их было намного больше: к концу Первой мировой войны ишув насчитывал 56 тысяч еврейских братьев и сестер. 56 тысяч доносчиков.

Не знаю, дошло ли ее письмо до старшего брата. Забегая вперед, скажу, что Аарон Ааронсон погиб в авиакатастрофе во время перелета из Лондон в Париж в середине мая 1919 года, не дотянув нескольких дней до своего 43-летия. В уже упомянутой мной монографии его гибель названа «таинственной». Что ж, не стану спорить с профессором истории. Аэроплан и в самом деле бесследно исчез в водах Ла Манша, а вместе с ним – один из самых выдающихся сынов Израиля в новой его истории.

А что же Йосеф Лишанский? О, это самая поганая часть рассказа. Тем, кто хочет сохранить веру в человечество, лучше прекратить читать прямо на этой фразе. Я серьезно. Щелкните мышкой по какому-нибудь другому экрану – желательно, с котиками. Пушистые котики хорошо успокаивают нервы.

Вы еще здесь? Ну, тогда пеняйте на себя, я предупреждал.
Проказница-судьба привела Лишанского в окрестности Каркура как раз в тот момент, когда мимо этой мошавы проезжала повозка с ветеранами (вернее – бери выше! – членами Исполнительного комитета) Хашомера, бывшими хорошими приятелями, чтоб не сказать «братьями» Йосефа – Цви Надавом и Шмуэлем Хефтером. С ними были попутчики – еврейский офицер турецкой армии Пинхас Риклис и его девушка. Выйдя на дорогу, Йосеф попросил о помощи: укрыть его где-нибудь в надежном месте, чтобы немного переждать до того момента, когда можно будет пересечь границу.

Надав и Хефтер немало смутились. На первый взгляд, причина их смущения была ясна: к тому моменту Лишанского разыскивал, без преувеличения, весь ишув. Весь ишув мечтал как можно скорее сдать его живым или мертвым в руки турецкой полиции и тем самым избавить себя от дальнейших репрессий. Имеет ли смысл оказывать помощь такому человеку? Но, с другой стороны, как отказать? Йосеф ни за что не примет отказа, начнутся упреки, угрозы. «Хашомеры» с полным на то основанием предполагали, что Лишанский вооружен (так оно, кстати, и было). По старой памяти они помнили его как прекрасного бойца и не хотели рисковать, затевая перестрелку. Поэтому они решили, что будет безопасней подвезти его в какое-нибудь относительно безлюдное место и уже там попробовать договориться. Или просто застрелить вражину, улучив удобный момент.

Но это всё – только на первый взгляд. Потому что, кроме офицера и его девушки, телега везла контрабандное оружие и еще кое-что. И это кое-что имело непосредственное отношение к НИЛИ, то есть к Йосефу Лишанскому. Непосредственное и, прямо скажем, весьма и весьма деликатное.

Дело в том, что последняя партия денежной помощи прибыла в Страну незадолго до ареста Белкинда. Прибыла и, как обычно, была немедленно переправлена Лишанским в распоряжение Дизенгофа, а точнее – казначея Комитета ишува Эфраима Блуменфельда. Когда стало известно об аресте, Дизенгоф и его коллеги не на шутку перепугались и решили как можно скорее избавиться от денег, то есть вернуть их в НИЛИ взамен выданных расписок, которые могли бы в будущем скомпрометировать Комитет, сделать его соучастником преступлений «отщепенцев». Блуменфельд немедленно связался с Ицхаком Розенбергом (помните? – тот самый «хашомер» и мухтар Хайфской общины, которого прочили на место Лишанского) и потребовал исполнить решение Комитета.

Дальше – хуже. Хашомер охотно забрал деньги (50 тысяч франков английскими золотыми монетами), но и не подумал возвращать их кому бы то ни было. Кстати, о чем это говорит? На мой взгляд, только об одном: Хашомер еще ДО осады Зихрона турками точно знал, что НИЛИ обречена, а потому, присваивая деньги, не рисковал ровным счетом ничем: ведь мертвые не приходят взыскать должок. Вы спрашиваете, откуда Исполком Хашомера мог точно знать такие вещи? Вот и я задаю себе тот же самый вопрос. И, как мне кажется, наиболее вероятный ответ на него ясен. На иврите эта некрасивая ситуация описывается красивой поговоркой «арагта вегам йарашта» (не только убил, но еще и унаследовал)…

Вот их-то, эти кровавые 50 тысяч, надежно упрятанные вместе с оружием на дне телеги, и везли члены Исполкома Хашомера Цви Надав и Шмуэль Хефтер, когда навстречу им вышел на дорогу ограбленный, преданный, но – вот ведь досада! – живой Йосеф Лишанский. Бывает же такое… Согласитесь, трудно было не смутиться. Так или иначе, поднимать шум они не могли в принципе. Лихорадочно соображая, как поступить, Надав и Хефтер продолжили путь дальше на север. В окрестностях Вади Ара «хашомеры» сказали Лишанскому, что проезд через арабские деревни опасен, а потому желательно, чтобы он пешком обогнул населенные места и присоединился к повозке севернее. Мы, мол, тебя там подождем, не сомневайся. Но Йосеф отказался покинуть компанию.

Возле Тель-Адашим его уговорили-таки сойти с повозки под тем предлогом, что «хашомерам» надо на короткое время заехать в мошаву. Но, как видно, «короткое время» затянулось, поэтому Лишанский, устав ждать, заявился в Тель-Адашим самолично. Его появление вызвало панику. Мошавники стали обвинять «хашомеров» в том, что те поставили поселение под угрозу, Надав и Хефтер оправдывались, смертельно уставший Лишанский дремал во дворе. Наконец было решено запросить старших товарищей.

4-го октября в Явниэле состоялось специальное заседание Исполкома Хашомера. На повестке дня стоял небогатый выбор: убить Лишанского немедленно, либо пока подождать. Решающим оказалось мнение члена правящего триумвирата организации Исраэля Гилъади в пользу второго варианта. По-видимому, сказались старые сантименты – как-никак, слишком много было пройдено вместе. Дружба, братство и прочая муть. А может, комитетчикам просто не хватило решительности Мани Вильбушевич – уж она-то в подобных ситуациях не колебалась. Пока же Гилъади предложил перевести беглеца в отдаленную мошаву Хамара, к востоку от нынешней Кфар Гилъади, извините за тавтологию (ничего не поделаешь: города и площади всегда получают имена победителей).

Пока судили-рядили, к воротам Тель-Адашим прибыли всадники из Зихрона. Тамошние законопослушные евреи прослышали (интересно, как?), что Лишанского прячут в этом районе и требовали выдать им беглеца для последующей передачи его властям. Но «хашомеры» в Тель-Адашим ждали резолюции из Явниэля и не впустили «зихронов» к себе: мол, ничего не знаем, никого не видели, отстаньте, а не то начнем стрелять. Всадники неохотно подчинились, пообещав вернуться с турецкой полицией.

Выполняя решение собрания, Цви Надав повез Лишанского в Хамару. По дороге он без обиняков посоветовал Лишанскому застрелиться самому, но эгоистичный беглец не отреагировал. «Хашомерам» Хамары было приказано не спускать с Йосефа глаз, чтобы не сбежал. И, если что, – стрелять на поражение. В открытый конфликт с ним пока не вступали (неужели боялись?), так что деньги и оружие, которые Лишанский имел при себе, так и остались в его распоряжении. Но судьба его, конечно же, была предрешена еще в тот момент, когда он вышел навстречу повозке «хашомеров».
«Мы знали, – рассказывал позднее член Исполкома Йосеф Нахмани, – что евреи вот-вот проведают о местонахождении Лишанского, и потому решили убить его».

Еще раз обращаю ваше внимание на это умопомрачительное «евреи вот-вот проведают»: всеобщую охоту на Йосефа вели не столько турки, сколько свои же. «Хашомеры», которые не застрелили его сразу, поступили так исключительно по причине собственной трусости и нерешительности, а вовсе не из желания укрыть беглеца. Ясно, что организация не могла позволить ему уйти живым. И дело тут даже не в том, что Йосеф мог что-то рассказать туркам. В конце концов, чье-то членство в Хашомере не было и не могло быть тайной: как-никак, «хашомеры» не сидели в подполье, а совершенно открыто и легально охраняли мошавы, их имена были широко известны. Секретом являлись разве что политические планы Исполкома и расположение оружейных схронов. Но этих двух вещей бывший даже не член, а «кандидат» двухлетней давности просто не мог знать. Настоящей причиной были, по-видимому, те краденые 50 тысяч франков, которые Хашомер должен был вернуть, но не вернул в НИЛИ, то есть тому же Йосефу Лишанскому. Живой, он мог бы свидетельствовать об этом, а у мертвого не спросишь, когда и от кого он получил эти деньги и получил ли их вообще.

После того, как Лишанский проигнорировал повторные намеки о желательности самоубийства, ему сообщили, что приказано перевести его в более надежное укрытие. Исполнить казнь поручили двум «хашомерам». Об именах палачей история обычно умалчивает – по этой причине я, к сожалению, не могу привести их здесь. Возможно, потом они стали министрами, депутатами Кнессета или как минимум высокопоставленными чиновниками, как тот же Нахмани, директорствовавший впоследствии в Керен Кайемет. А как же иначе – всем членам Хашомера была уготована хорошая карьера.

По плану предполагалось, что эти двое застрелят Лишанского в укромном месте по дороге в Метулу, где через некоторое время труп должны были обнаружить другие «хашомеры», как бы случайно проезжающие мимо в компании арабского полицейского. Но замысел убийц сорвался в самом начале: будущие министры смогли лишь ранить Лишанского в плечо. Как видно, он и в самом деле был неплохим бойцом. Помогло и прекрасное знание местности: как уже говорилось, Йосеф вырос в Метуле. Так или иначе, ему удалось уйти.

В панике «хашомеры» бросились в полицию: они не сомневались, что там уже лежат доносы об оказанной Лишанскому помощи. Мертвый, он стал бы достаточным оправданием и достойным ответом на доносы, но теперь, в отсутствие трупа, их, чего доброго, действительно могли заподозрить в желании спасти товарища. Поэтому Надав и Хефтер побежали доносить на самих себя: мол, встретили преступника на дороге, испугались, довезли до конца Вади Ара, а там он соскочил с телеги и скрылся. Было бы логично предложить отважным борцам за независимость еще и выпороть себя самостоятельно, но эту работу трудолюбивые турки взяли на себя.

Йосеф еще какое-то время скрывался, но, говоря объективно, у него было очень мало шансов спастись в обстановке повсеместной вражды и доносительства. Тем не менее, он не сдавался до самого конца и ухитрился едва ли не добраться до англичан. В итоге, его схватили лишь 20-го октября в районе деревни Наби Рубин (возле устья ручья Сорек), когда Лишанский пытался забрать верблюда у бедуинского пастуха. Возможно, не будь у него ранения, он справился бы и с этим.

О поведении Йосефа во время следствия есть много фантазий. Именно фантазий, поскольку трудно уверенно говорить о том, что не подкреплено никакими документальными свидетельствами, кроме, разве что, воспоминаний доктора Моше Ноймана, другого узника НИЛИ, который сидел с Лишанским в одной камере в Дамаске. По его словам, на вопрос следователя о том, к какой организации он принадлежит, Лишанский назвал Хашомер. В дальнейшем это послужило поводом для обвинений Лишанского в предательстве Хашомера – в качестве мести за покушение на его жизнь. На мой взгляд, эти обвинения звучат нелепо по трем причинам.

Во-первых, как уже сказано, Йосеф не мог быть в курсе действительных секретов своей бывшей организации (политическая стратегия, контрабанда оружия и схроны). Во-вторых, его принадлежность к Хашомеру была широко известным фактом (как-никак, он три года вполне легально отслужил в рядах этой организации), так что в этом смысле Лишанский не открыл туркам ничего нового. В-третьих, о факте «помощи», оказанной беглецу по дороге в Тель-Адашим, уже донесли туркам другие доброхоты, включая, как отмечалось выше, самих «хашомеров». Необоснованность обвинений в адрес Лишанского видна хотя бы из того факта, что турки так и не накопали на членов Хашомера ничего, что позволило бы осудить их: все арестованные «хашомеры» были позднее оправданы и выпущены на свободу.
Что касается информации о деятельности НИЛИ, то, опять же, по свидетельству д-ра Ноймана, Лишанский обсуждал со следователями только то, что им и так было известно из доносов и от Белкинда. Иными словами, нет никаких – повторяю: НИКАКИХ реальных оснований для обвинений Йосефа Лишанского в предательстве.

Йосеф Лишанский и Нееман Белкинд были повешены в Дамаске 16 декабря 1917 года. В отличие от Неемана, сломленного пытками и тюрьмой, Йосеф держался до последнего и принял смерть с гордо поднятой головой. Вот его последнее слово (записано Дившой Эрлих, которая была свидетельницей казни):
«Мы не предатели. Мы не предавали родину, ведь для того, чтобы предать, нужно сначала любить. Но мы никогда не любили эту родину палок и бакшиша – напротив, ненавидели ее всей душой. Мы, члены организации НИЛИ, ведомые великим евреем [Аароном Ааронсоном], вырыли тебе глубокую могилу, презренная Оттомания! Сейчас, в эту минуту, когда ты вешаешь нас, войска Великобритании входят в нашу столицу Иерусалим, а твои армии трусливо бегут, ища спасения!»

Два года спустя, когда все уцелевшие участники НИЛИ уже были на свободе в результате крушения Оттоманской империи, Эйтан Белкинд со своим отцом Шимшоном приехали в Дамаск, чтобы забрать останки Неемана и Йосефа. За последним приезжать было некому: дети (мальчик и девочка) еще не выросли, а родителей и братьев Лишанский не имел – сирота, один как перст, воспитывался дядей. Их захоронили на кладбище в Ришон ле-Ционе, невзирая на яростные протесты мошавников. На похоронах присутствовало меньше двадцати человек; впоследствии могилы приходилось постоянно чинить и подправлять, поскольку их то и дело оскверняли.

Лишь в августе 1979 года, после того, как Бегинский «переворот» 77-го сместил (по крайней мере, внешне) с руководящих позиций клику наследников Шохата, Гилъади и Бен-Гуриона, останки Лишанского и Белкинда были перенесены на государственное кладбище на горе Герцля. Они и сейчас лежат там, Йосеф и Нееман, по соседству с другом и братом Авшаломом Файнбергом.

Вот, пожалуй, и все о героях и праведниках. Осталось сказать еще пару слов о Содоме. Проклятые сребреники не пошли впрок мародерам из Хашомера. Большую часть их разворовали «на мелкие нужды», а несколько месяцев спустя, уже после возвращения арестованных «хашомеров» из Дамаска, о краже стало известно Комитету ишува. Как? Понятно как: в стране доносчиков попробуй утаи в мешке даже не шило – монетку. Дизенгоф немедленно стал строчить гневные письма, требуя возврата краденого. Ему ответили, что из 50 тысяч осталось 10. Остальное, как сообщил Дизенгофу тот же Нахмани, было потрачено на поддержание сил товарищей во время дамасского суда. А что касается оставшихся десяти, то Хашомер рассматривает их как справедливую компенсацию за нанесенный ущерб, а потому не собирается возвращать кому бы то ни было.

Возмущению Дизенгофа и его коллег не было предела, тем более, что вскоре в позорную драку стервятников вмешалась еще и партия Поалей Цион – эти тоже претендовали на свой кусок падали. Однако Хашомер зубами удерживал добычу – возможно, потому, что к тому времени уже не осталось вовсе ничего, чем можно было бы поделиться. Следствием этого мерзкого скандала стало исключение Хашомера осенью 1919 года из партии Поалей Цион (к тому времени она уже звалась Ахдут Хаавода, после того, как Бен-Цви и Бен-Гуриону удалось отколоть от соперников из партии Хапоэль Хацаир ее левое крыло и большую часть профсоюзов). Лидеры социалистов не прощали излишней самостоятельности даже самым верным соратникам, и, по прошествии нескольких месяцев, славная история Хашомера закончилась роспуском организации в мае 1920-го. А поскольку революционно-конспиративные таланты Мани Вильбушевич и Исраэля Шохата было опасно оставлять без дела, взамен была создана уже чисто диверсионно-террористическая группа под названием «Тайный кибуц» – подпольная охранка социалистов, на счету которой немало дел – как славных, так и сомнительных. Но это уже совсем другая история.

А что до братоубийства, совершенного всем ишувом в 1917 году, то его участники и виновники до конца своих дней продолжали покрывать эту подлость еще большей подлостью. Долгое время самое имя НИЛИ находилось под запретом; бывшие участники организации подвергались всеобщему остракизму, их бойкотировали, запугивали, затыкали им рот. Предатели инкриминировали предательство преданным, убийцы плевали на могилы убитых, мародеры клеветали на обворованных. Виновные изо всех сил подавляли собственное чувство вины, возлагая вину на свои невинные жертвы. Говоря словами Пушкина, «так безрасчетный дуралей, вотще решась на злое дело, зарезав нищего в лесу, бранит ободранное тело…» С годами, когда непосредственных участников событий становилось все меньше и меньше, острота нападок притупилась. Но еще в 1962 году по указанию из министерства Главы Правительства (Бен-Гурион, само собой) была запрещена к трансляции радиопостановка «Погоня», посвященная Йосефу Лишанскому, – во избежание дискредитации высокопоставленных лиц государства, в том числе, жены Президента, Рахели Янаит-Бен-Цви.

С тех пор минуло более полувека. Нет уже ни Янаит, ни Бен-Цви, ни Бен-Гуриона. Зато есть другие. И есть мы, ишув, выросший стократно, но изменившийся ли?

Бейт-Арье,
сентябрь 2014

возврат к оглавлению