С 44-го шоссе свернули налево и, проковыляв еще с полкилометра по грунтовке, выехали к хорошо оборудованной лесной стоянке со скамейками, столами, туалетом и высокой башней неизвестного назначения.

– Пожарная каланча, – сказала Дафна, коллега Вадима, проследив за его недоуменным взглядом. – Говорят, лесники тут дежурят в период хамсинов. Может, и так; я сама, сколько сюда приезжала, ни одного лесника не видела. Хотя обзор хороший, спору нет.

Вид отсюда, с холма, и в самом деле открывался замечательный. Октябрь порадовал неожиданно обильными дождями, и теперь вся Иудейская равнина сияла свежей зеленью – по-здешнему сдержанной, с проблеском желтизны, чтобы не слишком дразнить сердитое южное солнце. Невдалеке, на фоне рощ и посевов, виднелись красные крыши жилых домиков и сельскохозяйственные постройки. Похожий на муравья трактор тащил за собой огромную, на полполя, решетчатую конструкцию.

– Кибуц Харъэль. Однофамилец моего напарника…

Напарником Дафна называла своего партнера по совместному проживанию и воспитанию общего ребенка. Обычные, традиционно настроенные граждане описывали этот статус несколько иначе, но продвинутая в феминистском отношении коллега Вадима полагала, что ивритский аналог слова «муж», применяемый также в значении «хозяин», звучит неподобающе для освобожденной от пут гендерной дискриминации женщины. По этой же причине она и «напарник» носили разные фамилии: Дафну звали Гур-Арье, а Нира, ее развенчанного супруга, снимающего в данный момент велосипеды с крыши автомобиля, – Харъэль, в точности, как эту вот россыпь игрушечных домиков в просвете между деревьями.

Вадим относился к подобным закидонам с улыбкой: пусть каждый сходит с ума, как ему на душу ляжет. Главное, что в других, намного более важных вещах Дафна была, что называется, своей в доску: веселая, умная тетка лет под сорок, прекрасная работница, душа коллектива. Где надо, поможет, когда надо, поддержит, вовремя пошутит, в такт подпоет, а в праздник еще и поднимет вместе с сотрудниками полный стакан и даже выпьет его до дна, не поморщившись, что происходит здесь далеко не всегда и далеко не со всеми тель-авивцами, откровенно предпочитающими травку алкоголю. Чего еще желать от соседки по разграфленному на клетушки кубиклов офисному пространству?

Но в том-то и дело, что Дафна Гур-Арье не ограничивалась набором стандартных добродетелей мира кубиклов и клавиатур, а организовала еще и что-то вроде клуба велопрогулок. Нир, ее муж… гм… вот ведь как въелись в сознание Вадима эти обветшавшие шовинистические стереотипы… давайте уж лучше начнем эту фразу заново: Нир, напарник Дафны, то ли владел, то ли управлял небольшой лавчонкой по продаже и мелкому ремонту велосипедов и знал множество маршрутов на любой вкус и в любом районе Страны. Видимо, вдобавок к чистому альтруизму, имел тут место и некоторый деловой интерес: как-то само собой разумелось, что участники прогулок приобретают, чинят и совершенствуют свой инвентарь – поначалу дешевый, но неудержимо дорожающий по мере вхождения во вкус – именно в магазинчике Нира.

Постепенно вокруг дуэта «напарников» сплотилась небольшая, человек десять, группа. В первые месяцы выезжали преимущественно по выходным, но вскоре отдел кадров распознал возможность поставить нехилую галочку в графе «общественная деятельность» и поддержал Дафну и ее велокоманду принципиальным разрешением использовать для поездок несколько рабочих дней в году – не оголяя, естественно, редутов производственного фронта.

Вадим Кобринский присоединился к стае не сразу – у него и велосипеда-то не было. Последний раз он садился в седло лет двадцать назад, еще подростком, а потом окончательно вырос из своего «Орленка», да и из самой идеи катания тоже. И теперь, слушая сотрудников, взахлеб обменивающихся впечатлениями от очередной вылазки, Вадим испытывал смешанное чувство удивления и тоски. Удивления – потому что взрослые вроде бы люди целенаправленно и увлеченно возвращали себя в детство. Тоски – потому что и ему хотелось бы пусть и ненадолго вернуться туда же – на лесные тропинки подмосковной дачи, к шелесту шин по асфальту, к встречному ветру на разгоряченных щеках.

– Хотя бы попробуй, – уговаривала Дафна. – Колеса мы тебе дадим, не волнуйся. На крышу нашей субары четыре велосипеда встают. Понравится – купишь свой. Не понравится – вернешься, как ни в чем ни бывало. Что ты теряешь? Всё ведь за бесплатно…

И вот, пожалуйста: он стоит-таки здесь, рядом с Дафной, на холме над кибуцем Харъэль – стоит и ждет своих бесплатных колес, пока не в пример ему экипированные коллеги переодеваются в фирменные цветастые комбинезоны с логотипами профессиональных и, видимо, очень знаменитых команд, а также натягивают понтовые перчатки и еще более понтовые туфли…

– Это сейчас он Харъэль, – послышался сзади чей-то насмешливый голос. – А раньше-то место называлось иначе, правда, Дафнале? Какая у этого кибуца девичья фамилия? Просвети нашего русского друга…

Дафна и Вадим обернулись: к ним подходил чернявый кривоногий крепыш, которого все здесь называли свистящим именем Суисса – в фирме он заведовал парком служебных автомашин. Чуть дальше застегивал ремешки шлема Арик Берман, начальник группы системных программистов.

– Отстань, Суисса, – отмахнулась Дафна. – Лучше проверь тормоза, чтобы не навернуться, как в прошлый раз.

– Бейт-Джиз его фамилие, – продолжал Суисса, пропустив разумный совет мимо ушей. – Арабская деревня тут была. Да-да, Кобра, арабская деревня Бейт-Джиз. Пришли кибуцники из Пальмаха, да и выгнали арабцов на хрен. А чо? Пальмаху можно. Кибуц – дело святое, правда, Дафнале? Не то что мы, черная кость…

Он ухмыльнулся и почесал ягодицу. Обтягивающий комбинезон Суиссы сильно топорщился сзади из-за специальных седалищных подушек, зато спереди торчал внушительным бугристым холмом, как у балерунов. Похоже, что заведующий парком автомашин ничуть не смущался этим обстоятельством, но напротив, как мог выпячивал свой половой холм мужества – а может, даже и подкладывал туда что-нибудь для усиления торчащего эффекта.

Дафна вздохнула и покачала головой с видом уставшей за день воспитательницы детсада, которой приходится в тысячный раз объяснять особенно тупому ребенку необходимость пользоваться горшком.

– Сколько раз тебе повторять, Суисса: тогда время было такое. Война.

– А сейчас, значит, мир? – Суисса в комическом изумлении раскинул руки по сторонам и откинулся назад, отчего передовой холм выпятился еще больше, на случай, если кто-то еще не заметил и не оценил. – Ты слышал, Арик? У нас, оказывается, уже мир! Вот ведь беда: теперь нашей Дафне бороться не за что…

– Хватит политики! – пряча улыбку, отвечал Арик. – Айда по коням.

– Вот именно, – поддержала его Дафна. – Чего зря время терять? Йалла, Суисса, вперед! Нир, давай сюда велик для Вадима. И захвати ключ, седло приподнять.

«Напарник» послушно кивнул и полез в багажник за ключом. Кем-кем, но «хозяином» в этой «паре» был явно не он.

– А что это за развалина, там, справа? – Кобринский указал на видневшееся вдали заброшенное строение с арками.

– Мы когда-нибудь сегодня поедем?! – воскликнула Дафна и дернула его за рукав. – Пойдем, примерим тебе седло.

– Эта? – переспросил, подойдя поближе, Арик Берман. – Это бывшая арабская школа. Там поставили к стенке Мишу Тувианского.

– Мишу? – удивился Вадим. – Какого Мишу?..

Дафна Гур-Арье сердито топнула ногой:

– Вот что, друзья – вы как хотите, а мы с Ниром уезжаем. Сколько можно болтать?

– Действительно, – согласился Берман. – Сколько можно…

Пять минут спустя группа уже катила по лесной грунтовке. День выдался прекрасный – солнечный, но не жаркий. Недавние дожди смыли пыль в придорожные канавы; велосипедные шины упруго подскакивали на плоских, выступающих тут и там каменных лбах и коленях, почти как на тех, давних древесных корнях – вздувшихся поперек тропинки венах подмосковного леса. Остро пахло влажной землей, травами и разогретой хвоей. У воздуха был вкус пронзительной чистоты, вызывающий желание изобрести для него еще какой-нибудь глагол, какое-то действие, потому что только вдыхать и выдыхать это чудо казалось неслыханным транжирством.

Дорога петляла, то поднимаясь на пригорки, то ныряя в ложбины, словно пряча что-то за плащом леса, за спинами холмов, за шторами сосновых ветвей, чтобы, подобно фокуснику, вдруг выхватить перед изумленными зрителями очередной сюрприз: залитый солнцем склон гигантского вади с поездом, медленно ползущим сквозь шерсть голубовато-зеленой растительности; скального зайца, застывшего на камне в пяти метрах от дороги; желтеющую на горизонте горную цепь; зависшего высоко в небе ястреба; обрывок скоростной магистрали где-то там, далеко внизу…

«Какой я дурак! – думал Вадим, прилежно нажимая на педали, чтобы не отставать. – Сколько времени потеряно зря! Сколько раз я проскакивал мимо в консервной банке автомобиля, не видя ничего этого! Завтра же куплю велосипед и буду ездить, и детей приучу…»

На развилке стоял указатель: «Бирманская дорога». Ну да, конечно – это ведь объездной путь, проложенный во время Войны за независимость в обход блокированного шоссе на Иерусалим! Вадим совсем недавно читал об этом… Дорога круто взяла вверх; подъем оказался длинным, и Кобринский отстал, не в силах поддерживать заданный темп. Дафна остановилась, поджидая новичка.

– Отдохни, Кобра.

– Какая я кобра? – задыхаясь, выговорил он. – Скорее, мышь – мокрый насквозь…

Она улыбнулась:

– Ничего, привыкнешь. Главное, вовремя переключиться на нужную передачу. Приходит с опытом. Отдохни, я подожду.

Вадим благодарно кивнул. Хорошая она тетка, эта Дафна Гур-Арье. Настоящий друг. Остальные, вон – усвистали и даже не оглянулись. Суисса усвистал… неприятный он какой-то, этот Суисса.

– Велосипед у тебя тяжеловат, – сказала Дафна. – Извини, но на пробу Нир дает только такой, дешевый. Сам понимаешь.

– Конечно, конечно, – поспешно согласился Кобринский. – Спасибо и на этом.

Дафна снова улыбнулась – тепло, ободряюще.

– Главное, втягиваться постепенно. Дорогую машину сразу не покупай, сначала разберись, что к чему. Руль, седло… – у каждого свои предпочтения. Попросим Нира, он поможет подобрать что-нибудь приличное. Ну что, поехали дальше?

Маршрут был круговым; до конечного пункта, где стояли автомобили, Вадим добрался последним, когда все уже закончили переодеваться. Сдав велосипед Ниру, он присел на скамью. Но, как выяснилось, у Дафны были другие планы.

– Ну что, теперь все в сборе? – она помахала рукой, созывая всех к каменной стеле на краю поляны. – Эй, народ, подходите! Сюда, сюда! Минута молчания! Вадим, иди тоже сюда!

– Не могу встать, ноги болят…

– Ничего, это быстро, – настойчиво проговорила Дафна. – Надо почтить светлую память Ицхака Рабина. Мы ведь не случайно катались сегодня по парку, который носит его имя. Завтра годовщина убийства.

Опустившись на колени, она поставила возле стелы толстую поминальную свечу в стеклянном стакане и чиркнула спичкой.

– Ну что же вы?! Подходите!

Участники группы собрались вокруг памятника. Подошел и Вадим. Не было только Суиссы, который, зажав в зубах сигарету, насмешливо взирал на коллег с другого конца площадки.

– Суисса! Сюда! – позвала Дафна.

Но заведующий парком автомашин повернулся к коллективу спиной и вразвалку двинулся в другую сторону, в кусты.

– Куда ты?!

– Ссать охота! – крикнул Суисса, не оборачиваясь. – Пойду поссу…

– Вот же сволочь, – вполголоса сказал кто-то.

Дафна по-дирижерски махнула рукой.

– Попрошу минуту молчания… – она выждала какое-то время и кивнула: – Спасибо.

Люди разошлись по машинам, а Вадим вернулся к скамейке. Уезжать еще не хотелось; он просто сидел и смотрел, наслаждаясь полуденным покоем и видом красавицы-долины с россыпью домиков кибуца Харъэль, тезки напарника Дафны.

– Мой отец знал его лично, – сказал кто-то за его спиной.

Вадим обернулся: рядом со скамьей, глядя на долину, стоял Арик Берман, начальник группы системных программистов.

– Кого, Арик?

– Мишу Тувианского, – сузив глаза, проговорил Берман. – Он был вхож в семью, дружил с дедом. Дед тоже работал инженером-электриком, пока не выгнали.

– Ты говорил, что его расстреляли арабы рядом с тем домом?

Арик зло усмехнулся:

– Какие арабы? Мишу расстреляли поганые псы Бен-Гуриона. Отдел контрразведки Хаганы. Там подонок на подонке сидел и подонка подсиживал. Сплошь мерзавцы, клейма ставить негде. Джибли – слыхал о таком?.. – он взглянул на недоуменное лицо Кобринского и горько качнул головой: – Хотя, откуда тебе… Тувианского расстреляли свои же, ни за что, да еще и оболгали. Твари.

Он дернул подбородком в сторону стелы, где колыхался огонек зажженной Дафной Гур-Арье свечи.

– Это ведь какими надо быть мерзавцами, чтобы убивать своих, да еще и во время войны… Ну уж про судно-то «Альталена» ты, наверно, слышал? Как Рабин по нему из пушки палил, как плывущих к берегу расстреливали в воде? Мой отец там был ранен, едва выплыл. Когда этот подонок получил свое, папа открыл бутылку шампанского…

– Подонок? – растерянно переспросил Вадим.

– Ну да. Подонок Ицхак Рабин, – с жестким нажимом на каждое слово произнес Арик Берман. – Трус и предатель. Да сотрется имя его.

Он помолчали.

– Зачем же ты тогда…

– Участвовал в этой идиотской минуте молчания? – продолжил за него Берман. – Затем, что у меня семья и трое детей. Затем, что меня двигают в замы генерального. Затем, что я не хочу проблем. Этого достаточно?

Вадим недоверчиво покачал головой.

– Брось, Арик. От того, что ты откажешься, никто не сошлет тебя в Сибирь и не бросит в застенок гестапо. Ты не преувеличиваешь?

– Преувеличиваю? – хмыкнул начальник системщиков. – Ты просто не в курсе, дружище. У меня богатая семейная история. Дед приехал сюда в двадцатых годах из Польши, где сочувствовал Жаботинскому. Просто сочувствовал, даже не числился в бейтаровцах и уж тем более не вступал в ЭЦЕЛ. Но и убеждений своих не скрывал. Зачем скрывать – ведь он приехал к своим… Во время Сезона его уволили со службы в Электрической компании. Отец тогда учился в выпускном классе гимназии, а его сестра, моя тетя, – в шестом. Обоих выбросили из школы. Детей! Из школы! Тогда-то папа и записался к Бегину, в семнадцать лет. Потом его едва не убил этот подонок Рабин со своей чертовой пушкой. Дед так и не смог работать инженером: всем тут заведовали социки, отсутствие красной книжечки перекрывало все дороги. Кое-как построили частную лавчонку в Ришоне, тем и жили. В общем, мне есть что вспомнить и есть чего бояться. Не хочу, чтобы моих детей травили в детском саду. Не хочу, чтобы в фирму пришел донос. Не хочу, чтобы мне перекрыли профессиональную карьеру. И если для этого надо помолчать минуту, я помолчу. Даже не минуту – год! Понял?

Он махнул рукой и пошел к своей машине.

– Погоди! – крикнул вслед Кобринский. – А как же Суисса? Почему Суисса не боится, если все так страшно?

Арик Берман обернулся.

– Ты и в самом деле не понимаешь? – сказал он с улыбкой. – Ну, Кобра, ты еще наивней, чем я думал. Суисса не боится, потому что у него и так нет никаких шансов. Суиссе на все нассать, потому что терять нечего. И тебе, кстати, тоже.

– И мне тоже? Почему?

– Потому что ты для них – «русский», а он – «марокканец». Третий сорт, еще хуже, чем такие, как я… Извини, мне пора. Надо малую из садика забирать…

Вадим проводил взглядом отъехавший автомобиль Бермана. На душе у него было смутно, от прежнего умиротворенного настроя не осталось и следа. Конечно, Арик преувеличивает. Семейная трагедия, личная обида и все такое. Есть много других примеров…

Он снова посмотрел вниз и поразился произошедшей там перемене. Пасторальный вид дышал теперь угрозой; за деревьями чудились чьи-то недобрые глаза, распаханные поля сочились кровью, а землю пучило от рвущихся на свет мертвецов. Сколько их полегло тут, в этой Иудейской долине… Сколько воплей, хрипов, стонов слышала она на своем веку… Сколько босых ног, сандалий, сапог, колес пылили по ее тропам… Сколько злобных, обиженных, угрюмых призраков бродит по этому лесу… Бродит? Или их уже столько, что не шевельнуться, и приходится стоять без движения, плечом к плечу? Бедному Мише Тувианскому небось не протолкнуться…

Кобринский передернул плечами от внезапного озноба. Пора ехать, а то как-то неуютно. Он уже стоял на светофоре у перекрестка Шимшон, когда позвонила Дафна.

– Привет, Кобра! Ты в дороге? Как самочувствие?

– Нормально.

– Размялся, чтобы завтра мышцы не болели?

– Да.

– Ну и молодец… Слушай, Нир говорит, что ты можешь завтра подъехать. Он подберет для что-нибудь подходящее, легкое и недорогое. Как ты на это смотришь?

Вадим молчал, глядя на экранчик айфона, где светилась знакомая фотография Дафны Гур-Арье, своей в доску коллеги. Теперь в ее лице проявилось что-то крысиное.

– Алло, Кобра? Ты куда пропал? – позвала она.

– Я не Кобра, – тускло, без выражения сказал Вадим. – Семья моего отца происходит из города Кобрин, отсюда и фамилия. И город этот тоже со змеей коброй не связан никак. Был, говорят, такой народ – обры. Был и пропал, никого не осталось. У русских даже поговорка есть: пропали, как обры. А в Кобрине перед войной евреи составляли огромное большинство. Огромное – то ли семьдесят, то ли восемьдесят процентов. И тоже… – как обры…

Светофор наконец переключился.

– Понятно, – после паузы проговорила крыса. – Зачем ты мне всё это рассказываешь?

– Не знаю, – честно ответил Кобринский. – Так, к слову пришлось. Насчет Нира я подумаю. Бай.

– Бай.

Велосипеда он так и не купил. Негде держать такую громоздкую вещь в городской квартире.

октябрь 2017,
Бейт-Арье