черное реалити шоу или шоу черной реалити
в двух действиях и многих картинах

Д е й с т в у ю щ и е     л и ц а

С е л и ф а н с к и й,                             оператор телепрограмм реалити
П о л     Ч и ч к о ф ф,                          продюсер
М а р г а р и т а,                                   проститутка с острова Кипр
К а п и т а н     З е л е н ы й,                 военнослужащий Н-ской воздушно-десантной дивизии
И с л а м     М о й д о д ы р о в,             северо-кавказский горец
Г е р и н г,                                            прибалтийский ариец
И л а н а     Г о р е л и к,                       активистка из московской либеральной тусовки
М а ш а   С к о б а р д а,                        координатор движения «Давай, Россия!»
К р ы ж о в н и к,                                  идиот от рождения
П е т р о     Б а н д у р а,                       деятель оранжевой революции
Н а д я     Д о л о т о,                            художница-акционистка из арт-группы «Открытие Канта»
Н и к о л а й,                                        уроженец Чукотки
1 – ы й     Т и х а р ь,                            телохранитель
2 – о й     Т и х а р ь,                            телохранитель

Действие первое

С е л и ф а н с к и й (поднимая голову и вглядываясь в зал). Ну что, начнем? Времени у меня не так много, пока батарейки фурычат. Давайте, что ли, познакомимся. Просто так, для проформы. Сейчас я уже ни в чем не уверен, но еще месяц назад меня звали Селифанский, оператор реалити-шоу. Да-да, я из этих, из тех, кто живет по ту сторону глазка видеокамеры. Человек-невидимка… (усмехается) Даже трудно представить, как быстро вы забываете о моем присутствии.



С е л и ф а н с к и й (снова поднимает камеру). Поначалу вы еще оглядываетесь на камеру, поеживаетесь, придерживаете язык. Но это ненадолго: и дня не проходит, как я становлюсь в ваших глазах призраком, прозрачной субстанцией, ничем. И тут уже вы разом перестаете поеживаться и развязываете не только языки, но и мешки со всей своей требухой, включая самую неприглядную. В этом смысле я немножко похож на Бога, не правда ли? Он ведь тоже все время наблюдает за нами, а мы… а нам… а нам точно так же плевать хотелось на Его пристальное внимание. Пока дело не доходит до неприятностей. О, тут уже приходится хвататься за любую соломинку, в том числе и за оператора. А при чем тут оператор, господа? При чем тут Бог и при чем тут я? Мы ведь всего лишь операторы. А оператор всего лишь снимает… так что, пожалуйте выплывать самостоятельно, будьте так любезны.
Только не подумайте, что я претендую на какую-то божественность или еще что. Нет, все так и должно быть. У каждого свое место. Везде. В программе реалити или в кино, или просто в жизни. Кто-то выкобенивается перед камерой, кто-то снимает, кто-то монтирует, а потом все вместе смотрят что получилось, как будто бы там можно увидеть что-то новенькое. Так вот, я – снимаю.
Наверное, поэтому у меня не очень-то ладится с содержательной частью личной программы: ну, там, с семьей, дружбой и прочими драм-сюжетами. Ничего не поделаешь. Рожденный ползать летать не может. Говорю же: я не живу, я снимаю. В общем, один, как перст. Весь в работе, можно сказать. А когда работы нет, места себе не нахожу. Судьба оператора, ничего не попишешь. Я это к чему…



С е л и ф а н с к и й. Я это к тому, что он позвонил как раз в тот момент, когда я сидел без работы. Хотя, какая, собственно, разница…



С е л и ф а н с к и й (в трубку). Алло.
Г о л о с   Ч и ч к о ф ф а. Господин Селифанский?
С е л и ф а н с к и й (в зал). По напористой интонации я сразу понял, что говорит продюсер. Они произносят слова так, будто толкают тебя локтями. Я только и успел сказать…
С е л и ф а н с к и й (в трубку). Э-э-э…
С е л и ф а н с к и й (в зал). Но этот тип не нуждался в каком-либо ответе. Он сразу завопил…
Г о л о с   Ч и ч к о ф ф а. Вот и прекрасно! Вы ведь не возражаете, если я заеду прямо сейчас? Прямо сейчас вас устроит?
С е л и ф а н с к и й (в зал). И снова он не дал мне шанса ответить (протягивает в зал трубку, слышны короткие гудки). А в дверь действительно постучали почти сразу.



С е л и ф а н с к и й. Открыто!



С е л и ф а н с к и й (в зал). Продюсер был молод, но не юнец, невысок, но и не из малорослых, одет модно, но с известным консерватизмом. Я сразу обратил внимание на его глаза: они словно жили самостоятельной жизнью, отдельно от своего хозяина. Не смеялись, когда он смеялся, не сердились, когда он изображал гнев. Но, главное, там, в глазах, ярким пламенем горел огонек одержимости, и это не могло не радовать: ведь одержимость – непременное качество настоящего продюсера. Была и еще одна особенность, которую я подметил позже: время от времени он дергал левой щекой – вот так (подергивает левой щекой).
Ч и ч к о ф ф (поворачиваясь к Селифанскому). Господин Селифанский?
С е л и ф а н с к и й. Вы уже спрашивали. По телефону.



С е л и ф а н с к и й. Чем обязан?
Ч и ч к о ф ф. Меня зовут Пол, Пол Чичкофф. И у меня к вам предложение, от которого вы не сможете отказаться.
С е л и ф а н с к и й (усмехаясь). Звучит устрашающе, прям как в кино. Но я всего лишь бедный оператор. Поэтому вы никак не можете подложить мне в постель отрезанную голову моей любимой лошади. Вы же видите здешний интерьер. Из домашней живности в моем родовом поместье остались только крысы. Так что ближе к делу, господин Чичиков.
Ч и ч к о ф ф. Моя фамилия Чичкофф. А вообще-то, зовите меня просто Пол. Без церемоний. Я читал ваше резюме… кстати, там не указано имени…
С е л и ф а н с к и й (пожимая плечами). Зачем оператору имя, если его все равно никто не замечает? Зовите меня просто Селифанский, господин Чичкофф. Без церемоний.



Ч и ч к о ф ф. Вы мне уже нравитесь. Что ж, давайте ближе к делу. Речь идет о телевизионном реалити-шоу. В американском оригинале оно называется «Выживший», в России – «Последний Герой», в…
С е л и ф а н с к и й (останавливает его). Погодите. Мне все равно, как это называется. Работа знакомая. Делал такое, и не раз. Где съемки? Когда? Сколько операторов?
Ч и ч к о ф ф. Оператор один. Вы. Вы, и больше никого.
С е л и ф а н с к и й. Один?! Вы понимаете, о чем говорите? Нет-нет, так не получится. Нужно минимум десять.
Ч и ч к о ф ф (ласково треплет Селифанского по плечу). Я уверен, что вы справитесь. Поставите столько автоматических камер, сколько понадобится. Дайте мне список любой аппаратуры, любой электроники – получите все, что надо, в лучшем виде. Подумайте сами, господин Селифанский: разве это не звучит заманчиво?
С е л и ф а н с к и й (в зал). Безумней продюсеров бывают только режиссеры, но предложение Чичкоффа в самом деле звучало чертовски заманчиво. Другие операторы всегда ужасно раздражают, особенно, главный. Лезут с дурацкими советами, с указаниями, а сами вечно норовят лажануться на ровном месте. Идиоты. И ведь действительно, если понатыкать в нужных местах много автоматических камер, добавить микрофоны, датчики и хорошую механику, то вполне можно справиться и в одиночку. Правда, потом будет уйма работы при монтаже…
Ч и ч к о ф ф. И, кстати, о монтаже можете не беспокоиться. Этим займется особая команда. Ваше дело снять (достает из портфеля папку). А вот ваш контракт. Обратите внимание на гонорар, господин Селифанский.



С е л и ф а н с к и й (в зал). О да! На такой гонорар было трудно не обратить внимание… Увидев подобную сумму, слетела бы со своей высокой орбиты самая элитная голливудская звезда. Я и в самом деле не мог отказаться от чичкоффского предложения, даже если бы и хотел. Но, честно говоря, я и не хотел отказываться. Я согласился бы и на существенно меньшие деньги. Чем дальше, тем заманчивей казалась мне техническая задача работы в одиночку. Всегда приятно отчебучить что-нибудь рекордное в своей профессии. Особенно за такие бабки…
С е л и ф а н с к и й. Где подписать? Здесь?
Ч и ч к о ф ф. И здесь. А здесь инициалы. Прекрасно. (прячет папку в портфель)
С е л и ф а н с к и й. Когда приступаем?
Ч и ч к о ф ф. Если не возражаете, прямо сейчас. Деньги пошли с момента вашей подписи. Машина ждет внизу, так что поторопитесь. Кастинг уже начался…



С е л и ф а н с к и й (в зал). Кастинг – дело тонкое, особенно для реалити. Это вам не игровое кино, где все подчинено сценарию и от актера не зависит ровным счетом ничего. По сути, в кино он не более чем безмозглый манекен, тряпичная кукла. В нужных местах ему говорят пустить слезу, и он плачет. Говорят смеяться – ржёт. Иное дело – реалити. Почему, вы думаете, народ так западает на эти программы? Потому, что народу обрыдла фальшь безмозглых манекенов. Ему хочется настоящей слезы и настоящего смеха. А для этого нужна настоящая свара, настоящий конфликт. А для конфликта – соответствующие участники. Так что удачный кастинг тут жизненно важен, да (дергает левой щекой). Но всему, знаете ли, есть предел. Когда выяснилось, что прямо из моего дома мы направляемся на аэродром, а оттуда арендованным самолетом на Кипр, я не смог удержаться от вопроса (оборачивается к Чичкоффу, который задумчиво прохаживается за спиной Селифанского).
С е л и ф а н с к и й. Послушайте, Пол. Не кажется ли вам, что за актерами нет смысла летать так далеко? Даю вам голову на отсечение, что можно с легкостью набрать пару сотен подходящих претендентов, не отходя больше километра от моей квартиры. А то и просто дать объявление…



Ч и ч к о ф ф (тихо и зловеще). Не могли бы вы мне напомнить, господин Селифанский, ваши же собственные слова. Вы кто?
С е л и ф а н с к и й (в зал). Я моментально понял смысл этого вопроса. Понял и покраснел, как вареный рак. В самом деле: куда я лезу? Зачем?
С е л и ф а н с к и й (поспешно). Извините, господин Чичкофф. Я оператор. Я не имею права вмешиваться в детали содержания.
Ч и ч к о ф ф. Не только в детали (дергает щекой). Вы не должны вмешиваться ни во что, кроме своей прямой обязанности снимать. Вы – мой глаз. А назначение глаза – поставлять по возможности полную картинку. И всё, точка. Если же вы полагаете иначе…
С е л и ф а н с к и й. Нет, нет! Извините… Мне и в самом деле ужасно стыдно за этот непозволительный срыв. Уверяю вас, он абсолютно не характерен для моего обычного поведения. Вы совершенно правы, господин Чичкофф. Я всего лишь оператор и только оператор. Я повел себя в высшей степени непрофессионально. Этого не повторится, обещаю вам.
Ч и ч к о ф ф. Зовите меня Пол…
С е л и ф а н с к и й (в зал). «Зовите меня Пол», – сказал он и отвернулся к иллюминатору. Из кабины пилота уже слышались хриплые реплики диспетчера: наш «гольфстрим» заходил на посадку в аэропорту Ларнаки. У трапа в микроавтобусе нас поджидал еще один чичкоффский тихарь. Тихарями я называю телохранителей – за то, что они еще молчаливей, чем мы, операторы. Похоже, в этом проекте все было расписано чуть ли не по минутам.
Ч и ч к о ф ф (глядя на часы). Мы будем в отеле через десять минут, а участница придет еще через полчаса. Достаточно времени на то, чтобы расставить ваши игрушки. Есть возражения?
С е л и ф а н с к и й. Никаких. Мне хватает той аппаратуры, которая есть с нами. Две стационарные камеры и одна с руки. Справимся.
Ч и ч к о ф ф (кивает). Я рад, что не ошибся в вас, господин Селифанский. Видите ли, поначалу предполагалось начать съемки прямо на острове, минуя кастинг. Но потом я решил, что процесс отбора тоже заслуживает внимания. Поэтому мы сделали небольшой крюк по дороге на Кипр, чтобы нанять вас, и как раз успели к намеченному времени…
С е л и ф а н с к и й. Но как же… (умолкает, словно спохватившись).
Ч и ч к о ф ф. Что такое?
С е л и ф а н с к и й. Нет-нет, ничего.
Ч и ч к о ф ф (усмехается). Господин Селифанский, наша небольшая размолвка не означает, что вам вовсе нельзя задавать вопросов. Что вы хотели узнать?
С е л и ф а н с к и й. Вы сказали, что едва успели к намеченному времени. Получается, что вы сначала договорились с участниками, а только потом поехали нанимать меня? А если бы я отказался? На поиски другого опытного оператора мог бы уйти не один час, если не день… Разве это не сорвало бы кастинг?
Ч и ч к о ф ф (смеясь).Что вы, господин Селифанский. Я не намеревался искать другого оператора. Мне нужны были вы. Именно вы и никто иной.
С е л и ф а н с к и й. Но я же мог…
Ч и ч к о ф ф (внушительно). Вы не могли отказаться, господин Селифанский. Я не принимаю отказов.



С е л и ф а н с к и й (в зал). Клянусь жизнью, он сказал это так, что мороз продрал меня по коже. Мне даже показалось, что один из тихарей ухмыльнулся. Впрочем, не исключено, что это всего лишь скрипнуло сиденье. Во что я ввязался? Во что? Кто он, этот чертов продюсер?
Ч и ч к о ф ф. Да не волнуйтесь вы так, господин Селифанский. Лиха беда начало. Привыкнете.
С е л и ф а н с к и й (в зал). Мы поднялись в гостиничный номер, и я принялся за работу. Первая претендентка пришла точно в назначенное время.



Ч и ч к о ф ф. Проходите, госпожа Маргарита, присаживайтесь…
М а р г а р и т а (пятится). Вас чего, четверо? Так мы не договаривались. Хотите вчетвером – платите за четверых. Нашли дурочку. А этот чего снимает? За съемку дополнительно. Пусти, волчара! (последняя фраза адресована Тихарю, который, взяв женщину за локоть, силой усаживает ее на указанный Чичкоффом стул).
Ч и ч к о ф ф. Насчет денег не беспокойтесь, госпожа Маргарита… Всякий труд должен быть оплачен, особенно, такой древний и опасный, как ваш.
С е л и ф а н с к и й (в зал). Труд! Характер этого труда можно было легко определить при первом же взгляде на «госпожу». Сильно потрепанная проститутка лет сорока, не слишком хорошо одетая и не слишком тщательно накрашенная. В ее манере сквозила неуверенность: возможно, она еще не скатилась до уровня придорожной девки, но и в такие дорогие отели ее, скорее всего, давно уже не приглашали.
М а р г а р и т а (тревожно). Вы из полиции?
Ч и ч к о ф ф (дернув щекой). Ну что вы, милочка. Разве мы похожи на полицейских? Или на журналистов? Я хочу предложить вам работу на месяц, госпожа Маргарита… или, может быть, вы предпочитаете, чтобы вас называли вашим настоящим именем? Елена Ионовна Кодряну…
М а р г а р и т а (поспешно). Нет-нет, пусть будет Маргарита. А еще лучше – Марго. Привыкла уже, чего там. А на месяц – это надо с хозяином закрывать. Я ведь тут не сама по себе.
Ч и ч к о ф ф. Уже, госпожа Маргарита… э-э… Марго. Уже закрыли.



М а р г а р и т а. Алё… (нахмурившись, слушает, затем молча возвращает мобильник). Ну, и что это за работа? Порно?
С е л и ф а н с к и й (в зал). Тут, признаться, у меня ёкнуло сердце. В самом деле, если Чичкофф набирал проституток, то, соответственно, и шоу могло оказаться… ну, вы понимаете…
Ч и ч к о ф ф (смеется). Ну что вы, госпожа Марго… не льстите себе и не пугайте моего нового оператора. Речь идет о вполне конвенциональном телевизионном шоу. Ничего общего с вашей основной профессией.
М а р г а р и т а (вызывающе). Моя основная профессия – обдирщица третьего разряда. Я и училище кончала. А это так… хобби.
Ч и ч к о ф ф. Вот и прекрасно! Хотя, в течение ближайшего месяца вам не понадобится ни то, ни другое. Уверен, вы не раз смотрели телепрограмму, где группу людей высаживают на необитаемом острове, и они…
М а р г а р и т а (перебивает). «Последний герой»? Ух ты…
Ч и ч к о ф ф. Вот-вот! Я приглашаю вас в точно такое же шоу. Вы получаете редкую возможность стать телезвездой, госпожа Марго. Да еще и неплохо заработать…



Ч и ч к о ф ф. Вот сумма, всего за месяц вполне невинных развлечений. И никакого… э-э-э… хобби. Взгляните. Надеюсь, вы не скажете, что мы вас обдираем, госпожа обдирщица третьего разряда?
М а р г а р и т а (берет договор, смотрит и недоверчиво поднимает глаза). Это все мне?.. за месяц?.. (дергает левой щекой).
Ч и ч к о ф ф (устало). Подписывайте, гражданка Кодряну. Вы уж извините, но в официальном документе проставлено настоящее имя… Ну, вот и славно (возвращает подписанный договор в портфель). Вы начинаете прямо сейчас, в эту минуту. Этот господин вас проводит (кивает 2-ому Тихарю).
М а р г а р и т а (изумленно). Прямо вот так? Но мне надо… вещи… и позвонить…
Ч и ч к о ф ф. Не извольте беспокоиться, все необходимые вещи вы получите на месте. А вот позвонить – это уже извините. Это только через месяц. А может, и через неделю, если раньше вылетите. До свидания, госпожа Марго, до свидания…



С е л и ф а н с к и й (в зал). Я изо всех сил старался думать только о съемке и держать свои вопросы при себе. А вопросы были. Честно говоря, эта облупленная проститутка совсем не выглядела телегеничной. На всех тех, без ложной скромности, многочисленных кастингах, в которых мне приходилось участвовать, ее забраковали бы уже на первом этапе. Удивительно, что Чичкофф подписал эту двадцатидолларовую Марго сходу, не раздумывая. А если следующие претендентки окажутся лучше? К тому же эта наглая дура еще и вздумала его передразнивать… я имею в виду щеку (дергает щекой). Впрочем, может быть, это было непроизвольно, от волнения.
Ч и ч к о ф ф. Господин Селифанский, что вы там возитесь? Время, время!
С е л и ф а н с к и й (поспешно). Да-да, я мигом. Сейчас проверю камеры и можно запускать следующего.
Ч и ч к о ф ф. Какого следующего?
С е л и ф а н с к и й. Претендента, кого же еще. Мы ведь делаем кастинг, нет? Сколько их еще на сегодня?
Ч и ч к о ф ф. Здесь – никого. На Кипре мы закончили. Остальные ждут нас в других местах. Поторопитесь, господин Селифанский. Собирайте свои игрушки, наш самолет вылетает через полтора часа.



С е л и ф а н с к и й (в зал). Слыхали?! Такого кастинга действительно свет не видывал! Прилететь на Кипр ради одной потасканной шлюхи! Но я не стал задавать вопросов. В конце концов, я всего лишь оператор, не так ли? А коли так, то, давай, развинчивай треногу и помалкивай… Самолет через полтора часа…



С е л и ф а н с к и й (в зал). Ага, самолет… знал бы я, что мне предстоит. С Кипра мы улетели все тем же частным «гольфстримом», который, судя по всему, принадлежал Чичкоффу. Однако в Н-ский гарнизон, затерянный где-то в степи на границе с Казахстаном, пришлось добираться уже на военном вертолете, сквозь пыльную бурю. Нас порядком растрясло, и к моменту приземления я уже умирал от усталости. Но, как выяснилось, это было только начало… Нашей целью в этом ишачьем углу был капитан Зеленый – ничем не примечательный гарнизонный офицер, из тех, на чьих зубах всегда скрипит песок плаца с матом пополам.



Ч и ч к о ф ф. Входите, капитан, входите.



К а п и т а н (козыряя, отрывисто). Капитан Зеленый прибыл согласно распоряжению.
Ч и ч к о ф ф. Вот и прекрасно… Хочу сообщить вам хорошую новость, капитан. Вы на месяц прикомандированы к нашему съемочному коллективу. Вот приказ.



К а п и т а н. Но это ж… нахбля… Как же это, нахбля… прям сейчас, нахбля?
Ч и ч к о ф ф (улыбается). Прямо сейчас. Как видите, приказ из Москвы. Из Генштаба. Армия и Россия посылают вас в горячую точку. Как в песне (поет) «Когда нам даст приказ товарищ…» (прищелкивает пальцами) кто там у нас нынче в товарищах?.. ну, неважно… «и первый маршал в бой нас поведет!» Ну, а первый маршал, стало быть, я (щелкает каблуками и протягивает капитану руку) Первый Маршал Чичкофф, прошу любить и жаловать.
К а п и т а н (растерянно пожимая руку Чичкоффа). Горячая точка? Это куда же нахбля? На укропов?
Ч и ч к о ф ф. Южнее, капитан, южнее…
К а п и т а н. Что, на грызунов?
Ч и ч к о ф ф. Южнее, южнее…
К а п и т а н. Да ну, нахбля… неужто опять Афган?
Ч и ч к о ф ф (улыбаясь, показывает рукой). Еще, еще…
К а п и т а н (в полной растерянности). Куба? Венесуэла? Ангола? Антарктика, нахбля?
Ч и ч к о ф ф. Отставить, капитан Зеленый! (дергает щекой) Куда Родина скажет, туда и пойдете. Одно скажу: на сей раз воевать не придется. Формулирую поставленную задачу: военно-патриотическое воспитание молодежи посредством личного примера. Учтите, капитан, на вас будет смотреть вся страна. И, само собой, отцы-командиры. Это ваш шанс, капитан. Такое дается раз в жизни.
К а п и т а н (угрюмо). Шанс, нахбля… у меня жена на сносях. Вот-вот родит, нахбля. Как я ее оставлю? Возьмите кого другого, хоть майора Строева. От него жена ушла нахбля, ему все равно.
Ч и ч к о ф ф (подойдя к капитану вплотную, мягко). Ты что, совсем не врубаешься, Зеленый? Говорю же, это твой шанс. И твоей семьи тоже. Ну сам подумай: что ты в жизни видел, кроме своего плаца? Афган? Чечню? Ты ведь по этой сраной глуши с самого училища скитаешься, так?



Ч и ч к о ф ф. Так. А что имеешь? Эти четыре мелких звездочки на погонах? Две комнатушки в офицерском бараке? Жалованье, о котором говорить стыдно? Супругу, которая проклинает тот день, когда тебя встретила? От Строева жена ушла, а от тебя, думаешь, не уйдет?
К а п и т а н (угрожающе). Ты это… нахбля… не трожь! Первый маршал, нахбля… Я, нахбля, не посмотрю… Нашелся, нахбля! (дергает щекой)



Ч и ч к о ф ф (все так же мягко). Не кипятись, капитан. Я ведь правду говорю.
К а п и т а н. Нахбля такую правду!
Ч и ч к о ф ф. Вот тут я с тобой согласен! (достает из папочки еще один документ). Знаешь, что это? Приказ о твоем переводе в Московский военный округ. При условии положительной рекомендации по итогам данной командировки. Врубаешься, Зеленый? Вот, нахбля, читай, нахбля! И скажи, чего бы твоя жена больше хотела: здешние удобства во дворе или квартиру в Одинцово, московские магазины, хорошую школу для детей, нормальную жизнь? Нормальную, слышишь?! Если не хочешь ничего этого, тогда ладно, вали отсюда на гауптвахту…



Ч и ч к о ф ф (требовательно). Ну?!
К а п и т а н. Слушаюсь. Будет исполнено…
Ч и ч к о ф ф. То-то же… Поступаешь пока в его распоряжение (делает знак 2-ому Тихарю). Он проводит. Господин Селифанский, собирайтесь.



Ч и ч к о ф ф (окликает его у самых кулис). Эй, капитан! (Зеленый оборачивается) И оставь ты это нахбля. (показывает в зал) Перед людьми стыдно. Ты ведь теперь вежливый, согласно командировочного предписания. Ты теперь не просто капитан Зеленый, ты вежливый Зеленый человек. Как понял? Прием.
К а п и т а н (щелкает каблуками). Понял, нахбля! Будет исполнено, нахбля!



Ч и ч к о ф ф (Селифанскому). Вот с кем приходится работать. И это еще не самый худший вариант, уверяю вас. (после паузы) Два мерседеса.
С е л и ф а н с к и й. Простите?
Ч и ч к о ф ф. Два мерседеса. Приказ о его командировке и условном переводе стоил мне всего два мерседеса. Продали и глазом не моргнули. Дешев нынче российский офицер. Вы пока собирайтесь, собирайтесь…



С е л и ф а н с к и й (в зал). Наш следующий участник проживал во Владикавказе. Впрочем, слово «проживал» здесь не подходит. Участник с многообещающим именем Ислам Мойдодыров во Владикавказе содержался. Он занимал одиночную камеру в самом дальнем конце самого нижнего подземного этажа самой охраняемой тюрьмы Северного Кавказа. Что явно характеризовало его особый статус даже в этом, весьма особом заведении, куда, как объяснил мне Чичкофф, помещали только самых отпетых боевиков и бандитов. Большинство из них сидели здесь без суда и считались погибшими или пропавшими без вести. Понятия не имею, зачем их оставляли в живых – вероятно, для дальнейшей торговли или для каких-то других загадочных, но, несомненно, паршивых целей, которыми не оскудевает любая война. Снимать мне разрешили только в самой камере. Мойдодыров сидел на полу, в железном ошейнике, прикованный цепью, как дворовая жучка. Параша воняла.



Ч и ч к о ф ф. Салям, Мойдодыров. Не передумал?
М о й д о д ы р о в (даже не взглянув на него). Пошёл прочь, пес.
Ч и ч к о ф ф. Пес на цепи сидит. И, по-моему, на цепи здесь ты, а не я. Так кто из нас двоих пес? (с интересом оглядывается вокруг) Я вижу, тебе в карцере нравится.
М о й д о д ы р о в (презрительно). Думаешь карцером меня испугать? Плевал я на твой карцер. Ты мне вообще ничего сделать не можешь, кроме как убить, понял? Ну так и убивай. Шахиду смерть не страшна. Не пойду я к тебе под твою дудку танцевать.
Ч и ч к о ф ф. Это почему же? Неужели в тюрьме лучше?
М о й д о д ы р о в. Лучше. Пока я здесь, меня друзья помнят. А помнят – значит выкупят. Мы своих не бросаем. Не то что ваши собаки.
Ч и ч к о ф ф. Я ж тебя не навсегда беру. Через месяц вернешься в свою конуру. А пока – чем плохо отдохнуть? Солнце, море, девушки…



М о й д о д ы р о в (потупившись). Уйди…
Ч и ч к о ф ф. Ну, если тебе девушки не интересны, то есть там и другие достопримечательности. Например, враги. Ты ведь врагов любишь, правда? Мы вот только что одного армейского капитана подписали. В Чечне воевал, в Афгане, все как положено. Будет тебе с кем поговорить по душам.
М о й д о д ы р о в. Тут таких разговорчивых хватает. И капитанов, и майоров, а бывает, и генералы захаживают.
Ч и ч к о ф ф. Ну ты сравнил! Одно дело тут, на цепи и со связанными руками. Небось, еще и к потолку подвешивают? Ну скажи, ведь подвешивают, а? (смеется) Вижу, подвешивают, еще как подвешивают… Больно, наверно? Больно, еще как больно… Но я ж тебе совсем другое предлагаю, дурная твоя башка. Я ж тебе предлагаю на равных, без цепей. Руки-ноги свободны, никто не мешает, говори – не хочу… Я вам даже мачете подарю, чтобы беседа веселей пошла. Ну? Неужели не нравится? Или забоялся? А? Такой джигит и вдруг забоялся! Стыдоба-то какая…



М о й д о д ы р о в. Врешь ты… Не знаю, зачем я тебе нужен, и знать не хочу. Одно знаю точно: врешь. Волк ты бешеный, вот кто. Волчище. Я и сам волк, но из другой стаи. А чужим волкам веры нету. Уходи.



Ч и ч к о ф ф. Что ж, как знаешь. Насильно мил не будешь. Я ведь тебя мог бы и силой забрать. Упаковать в клетку и отвезти куда надо. Разрешение есть, накладные готовы, сдал-принял-опись-протокол… Тем более, что в живых ты давно уже не числишься. Тебе, небось, газету показывали? Ну вот. Что там было, в газете? Не скажешь? Ну и не говори, я ведь эту газету трехлетней давности тоже читал. «Известный боевик Ислам Мойдодыров застрелен во время контртеррористической операции». Черным по белому. Так что я могу тобой распоряжаться, как хочу, проще, чем с псом на цепи. Потому как пса хотя бы общество охраны животных защищает, а тебя никто. Вообще никто, слышишь? Я с тобой все могу сделать, все, что захочу. Но мне, понимаешь ли, согласие твое требуется. У меня там игра, а в игре правила, а правила соблюдать надо. Как говорится, добровольно и с песнями. Так как? В последний раз спрашиваю…
М о й д о д ы р о в (тихо). Уйди…
Ч и ч к о ф ф (снова вздыхает). Ладно, как хочешь. (1-ому Тихарю) Пристрели эту гниду. Он мне больше ни к чему. Только без шума. (Селифанскому) Это можно не снимать, господин Селифанский…



Ч и ч к о ф ф. Ах, да, совсем забыл… (порывшись в портфеле, достает тонкую стопку бумаг и бросает их на пол перед Мойдодыровым). Вот, полюбуйся перед смертью.
М о й д о д ы р о в (со злобным торжеством). Сам любуйся, собака! Нечем тебя меня взять, понял? Нет у меня ничего. Ни семьи, ни дома. Нечем. А смерти я не боюсь. Стреляй, не бо… (вдруг осекается – взгляд его падает на один из листков).



Ч и ч к о ф ф (насмешливо). Как дела, Ислам? Откуда вдруг такой внезапный интерес к бумаге? Ты ведь давно уже подтираешься рукой. А впрочем, какая разница? Ты меня больше не интересуешь. (1-ому Тихарю) Кончай его, дурака. Идемте, господин Селифанский.
М о й д о д ы р о в (сдавленным голосом). Стой! Стой, гад… Я согласен. Слышишь?! Согласен! (принимается в отчаянии бить себя кулаками по голове).
Ч и ч к о ф ф (возвращается). Эй, эй! Ты это брось по голове-то стучать. Она теперь моя. И кулаки эти тоже мои. Ты теперь весь мой с потрохами. Я прав? (подходит к Мойдодырову вплотную, и, ухватив его за бороду, приближает его лицо к своему). Говори, гнида! Я прав?!
М о й д о д ы р о в (еле слышно). Прав…
Ч и ч к о ф ф. Не слышу!
М о й д о д ы р о в. Прав…
Ч и ч к о ф ф. Ну то-то же. (Тихарям) Упакуйте его получше, и к остальным. Уходим, господин Селифанский. Теперь уже окончательно…



С е л и ф а н с к и й (в зал). Часом позже мы уже летели на север, в направлении Минска. Чичкофф выглядел довольным. Он пригласил меня сесть рядом. Тихари принесли обед и выпивку. Я вдруг вспомнил, что с утра почти ничего не ел. Темп, заданный моим продюсером, казалось, не предусматривал сна или приема пищи. Теперь уже гонорар не казался мне несоразмерно большим. Уже к вечеру первого дня я не сомневался в том, что мне придется кровью и потом оплатить каждый полученный цент.



Ч и ч к о ф ф (поднимая стакан). Выпьем за успех, господин Селифанский, вы не возражаете? Этот Ислам был самым крепким орешком. Теперь остались только легкие случаи… Ну, поехали!
С е л и ф а н с к и й (выпив залпом). Пол, мне не хочется задавать лишних вопросов. Не хотите – не отвечайте, но мне просто любопытно…
Ч и ч к о ф ф. Что это были за листки? О, в жизни не догадаетесь… (смеется) Это были выкупленные мною лицензии на работу всех двадцати восьми московских ресторанов, принадлежащих тейпу Мойдодырова. Есть предел человеческой стойкости, господин Селифанский. Черт с ней, с семьей, с домом, даже с собственной жизнью… Но рестораны… рестораны… это, знаете ли… это уже граничит с вечностью и загробным счастьем шахида. Выпьем еще?



Ч и ч к о ф ф (жует). Ешьте, ешьте, господин Селифанский. Вам просто необходимо расслабиться. Вы слишком напряжены. Видимо, что-то вас сильно беспокоит. Я прав?



С е л и ф а н с к и й. Пол, в вашей правоте не сомневается теперь даже крепкий орешек Мойдодыров. Что уж говорить обо мне. Конечно, вы правы.
Ч и ч к о ф ф (хохочет). Красивый ответ! Вы мне определенно нравитесь. Но мне все-таки хотелось бы хоть немного рассеять ваши опасения. В моих же интересах. Желательно, чтобы оператор не думал о посторонних вещах, а был сосредоточен исключительно на кадре. Не так ли? Я прав? (снова хохочет)
С е л и ф а н с к и й. Определенно правы.
Ч и ч к о ф ф (отсмеявшись, берет серьезный тон). Поверьте, я понимаю ваши сомнения. То, чем мы сейчас занимаемся, мало похоже на традиционный кастинг, к которому вы, должно быть, привыкли.
С е л и ф а н с к и й. Мягко говоря.
Ч и ч к о ф ф. Я ценю вашу откровенность. Кастинг и в самом деле необычен. Но этому есть простое объяснение. Вы видите только верхушку айсберга. Конечно, вы ожидали, что перед вашей камерой, как это обычно бывает, пройдет парад двухсот-трехсот претендентов. Что мы будем сидеть, развалившись в удобных креслах, и неторопливо выбирать десяток участников. Но в том-то и дело, что вы включились в процесс на поздней его стадии. Видите ли, господин Селифанский, участники уже выбраны. (наклоняется ближе к собеседнику и повторяет внушительным тоном) Повторяю: все участники уже выбраны. Причем выбраны чрезвычайно… чре-звы-чай-но тщательно, можете мне поверить. Мною проделана огромная подготовительная работа. Огромная. Огромная.
С е л и ф а н с к и й. Что ж, это многое объясняет.
Ч и ч к о ф ф. Вот именно! Мы не выбираем и не отбираем. Мы всего лишь собираем. Собираем уже отобранных. Причем, за каждым из них стоит вполне определенная цель и годы… – годы! – упорного поиска и кропотливого исследовательского труда. Теперь вы понимаете, что мне нужны именно эти люди – они, и никакие другие. Понимаете?
С е л и ф а н с к и й. Понимаю (дергает щекой).
Ч и ч к о ф ф. Ну и чудненько. Давайте тогда выпьем еще, а потом вам необходимо поспать. Этот день будет длинным. Два часа сна – и встанете как новенький… Ну – за новизну! (поднимает стакан) И за понимание!



С е л и ф а н с к и й (в зал). Когда он сказал: «Мне нужны именно эти люди», я сразу вспомнил другую его фразу, сказанную еще на Кипре: «Мне нужны именно вы, господин Селифанский, вы и никто другой». Вспомнил и порадовался тому, что не стал упираться, а согласился сразу. Этот человек попросту не принимал отказов. Человек? Бесстрашный Мойдодыров, знающий толк в опасных хищниках, назвал Чичкоффа «волчище»…
И снова я спросил себя: «Во что ты ввязался, Селифанский?» С другой стороны, а был ли у меня выбор? И главное: в этой игре я был всего лишь оператором, а не действующим лицом. Чичкофф ведь сам сказал: «Вы будете моим глазом». Не станет же он вредить своему собственному глазу? Я всего лишь оператор… оператор… (зевает) оператор… (засыпает).



С е л и ф а н с к и й. А… что?..
Ч и ч к о ф ф. Просыпайтесь, господин Селифанский, приехали. За работу!



С е л и ф а н с к и й (в зал). Честно говоря, для меня было большой неожиданностью проснуться и обнаружить, что вся эта история не приснилась мне только что – включая Чичкоффа с его тихарями, не говоря уже о Кипре, капитане Зеленом и Исламе Мойдодырове. Но делать нечего – все это происходило наяву. Да-да, наяву!
На этот раз нас ожидала встреча с тремя претендентами сразу. В отличие от предыдущих, этих не пришлось долго уговаривать. Да что там долго – их не пришлось уговаривать вообще! Они сами горели страстным желанием принять участие в шоу. Поэтому, чтобы зря не терять времени, Чичкофф решил подписать эту троицу по ходу дела, во время дозаправки нашего самолета. Мы встретились с ними прямо в кафе минского аэропорта. Они ждали нас, сидя за одним столиком. Даже издали было заметно, что эти люди уже успели невзлюбить друг друга, хотя познакомились всего четверть часа тому назад.



С е л и ф а н с к и й (в зал). Маша Скобарда, координатор движения «Давай, Россия!» на Усть-Колгарском вагонетном заводе…



С к о б а р д а (скандирует). Рос-си-я! Рос-си-я!
С е л и ф а н с к и й (в зал). Позже Чичкофф объяснил мне, что еще лет пятнадцать назад Маша была очень востребованной патриоткой. Часто наезжала в Москву, и на Селигер, ходила с флагами и возглавляла всевозможные группы поддержки. А потом набежали патриоты помоложе, и Машу перестали приглашать. Телефонный звонок от Чичкоффа она приняла как манну небесную. Продюсер только пообещал ей, что она будет представлять Россию, и этого хватило. Маша даже сама купила билет до Минска.
С к о б а р д а. Рос-си-я! Рос-си-я!
Ч и ч к о ф ф (морщась). Садитесь, госпожа Скобарда, садитесь…
С к о б а р д а. Маша. Зовите меня Маша.
Ч и ч к о ф ф. Хорошо, Маша. Садитесь, Маша.
С е л и ф а н с к и й (в зал). Илана Горелик, известная московская тусовщица, завсегдатай модных кафе и автор гламурных рассказов в глянцевых журнальчиках.



Г о р е л и к. Привет-привет!
С е л и ф а н с к и й (в зал). В середине 90-ых уехала с матерью в Израиль, чтобы вернуться в Москву десять лет спустя.
Г о р е л и к (звонким голоском). Жить не могу без русского языка! Русский язык – это моя родина!
С е л и ф а н с к и й (в зал). Госпожа Горелик – непременная участница либеральных митингов и демонстраций, если, конечно, они не слишком продолжительные.
Г о р е л и к (заливается звонким смехом). На высоких каблуках долго не походишь!
С е л и ф а н с к и й (в зал). Чичкофф убедил ее принять участие в шоу под угрозой высылки из Москвы на историческую родину.
Г о р е л и к (вскакивает, возмущенно). Моя родина – русский язык! И вообще, хватит врать! (дергает щекой) Я согласилась исключительно для того, чтобы представлять европейские либеральные ценности. Сейчас интеллектуалы элиты должны идти в народ – переубеждать, объяснять, что все эти крики «Давай, Россия!» ни к чему не приведут…
С к о б а р д а (тоже вскакивает). Глохни, ты, лесбиянка! Свой народ переубеждай, а русских не трогай! У-у, пятая колонна!
Ч и ч к о ф ф (примирительно). Садитесь, госпожа Скобарда! И вы, госпожа Горелик, тоже. Госпожа Скобарда, гос…
С к о б а р д а (перебивает). Маша! Меня зовут Маша! Простое русское имя. Настоящее. Русское. Не то что у некоторых пятых колонн…
Ч и ч к о ф ф. Ну какая же она колонна, милая Маша? Вы посмотрите внимательней – в чем только душа держится… качается, как былиночка на ветру. Колонна…
Г о р е л и к (обернувшись в зал, высокомерно). Конечно, качаюсь! Попробуй объясни этим козлам, что на каблуках от Веспуччи иначе не походишь!
Ч и ч к о ф ф (настойчиво). Садитесь, Маша. И приберегите ваш боевой пыл до начала состязаний – уверяю вас, на острове он весьма пригодится.
С е л и ф а н с к и й (в зал). И, наконец, Геринг. Простой ариец Геринг из Прибалтики.



С е л и ф а н с к и й (в зал). Герр Геринг тоже согласился сразу.
Г е р и н г. Бабки нужны. А у них там приз хороший.
Ч и ч к о ф ф. Кстати, герр Геринг. Откуда такая уверенность, что выиграете именно вы?
Г е р и н г (с искренним недоумением). А кто же еще? Эта, что ли? (кивает на Горелик). Или какой другой недочеловек?
Ч и ч к о ф ф. Как знать, как знать… (лезет в портфель за договорами) Вот, подписывайте. Кстати, почему вас зовут Геринг?
Г е р и н г. А тебе-то что за дело? Геринг и Геринг. Не Гитлер же.
Ч и ч к о ф ф. Ну, не знаю… вообще-то, «геринг» это селедка. Вы любите селедку?
Г о р е л и к (заливаясь веселым смехом). Ну, крутняк… В «Жан-Жаке» расскажу, все со стульев попадают…
Г е р и н г. Ну при чем тут селедка, дядя? Какая, на хрен, селедка? И какая тебе, на хрен, разница, кого и что я люблю? Спросил бы лучше, кого я не люблю… (пристально смотрит на Горелик).
Ч и ч к о ф ф. О, на нашем острове вы без труда найдете, кого не любить, герр Геринг. Это я вам обещаю. Подпишите вот здесь.
Г е р и н г (вертит в руке ручку). Тут непонятки возникли, дядя. Сказано: приз миллион, а миллион чего – не сказано. Не рублев, я надеюсь?
Ч и ч к о ф ф. Конечно, нет, герр Геринг. Вот тут ясно написано: миллион в местной валюте. Видите?
С к о б а р д а. А какая там местная? Я надеюсь, не пиндодоллары?
Г о р е л и к. А вам милее юани, дорогуша?
С к о б а р д а. Да уж лучше юани, чем эти… как их?.. – евры?
Г е р и н г (дернув щекой). Евреи? Где евреи?
С к о б а р д а. …евреи из Гейропы!
Ч и ч к о ф ф. Стоп! Стоп! Извините, но точнее ответить на этот вопрос я не могу. Место игры должно сохраняться в тайне. А открыв вам название местной валюты, я тем самым выдаю и…
Г о р е л и к (перебивает продюсера). Да не парьтесь вы, люди. Миллион, он миллион и есть. Разве в самом миллионе дело? Главные деньги потом придут. Реклама, проекты, обложки гламурные… вот о чем думать надо. А миллион этот, который еще неизвестно кому достанется – чего сейчас делить-то? Доллары, рубли… да пусть хоть пиастры!
Г е р и н г (мрачно). Кому, может, и неизвестно, а кому и очень даже известно. Я лично за этим миллионом и еду. Реально. Пиастры, блин… скажи еще, шекели… (ставит подпись под договором).
Г о р е л и к (вызывающе). А при чем тут шекели? Моя родина – русский язык! (подписывает договор вслед за Герингом).
С к о б а р д а (берет ручку). Пиндостан твоя родина, Госдеп твой папа, Гейропа твоя мама… А кто победит, это мы еще посмотрим. (дергает щекой) Перед Олимпиадой тоже всякие Геринги с Гореликами воздух портили. А кто победил? (подписав, воздевает вверх обе руки и принимается скандировать). Рос-си-я! Рос-си-я! Рос-си-я!
Ч и ч к о ф ф. Маша, ша! (собирает подписанные договоры в портфель). Не стану вас больше задерживать, господа. (знаком подзывает 1-го Тихаря). Мой помощник проводит вас к месту сбора. До встречи на острове!



Ч и ч к о ф ф. Отвратительны. Они все отвратительны. Одинаково, и в то же время каждый по-своему. Вы не находите, господин Селифанский?
С е л и ф а н с к и й (пожимает плечами). Обычные люди, каких много.
Ч и ч к о ф ф. Вы полагаете? Гм… Мне-то кажется иначе. Обычного доставят с минуты на минуты (смотрит на часы, затем на 2-го Тихаря).



Ч и ч к о ф ф (открыв папочку и пробегая взглядом бумаги). Знакомьтесь, господин Селифанский, это Крыжовник.
С е л и ф а н с к и й (изумленно). Крыжовник?
Ч и ч к о ф ф. Ну да. Крыжовник… (захлопывает папочку и потрясает ею в воздухе) А это – документы об опеке. Я выкупил его из местного сумасшедшего дома. (Крыжовнику) Хочешь крыжовника?
К р ы ж о в н и к (мечтательно улыбаясь). Крыжовник…
С е л и ф а н с к и й. Ну, знаете…
Ч и ч к о ф ф. Тут написано, что он идиот от рождения. Но это вряд ли, господин Селифанский. Просто парень в трехлетнем возрасте остался круглым сиротой. А в наших казенных детских учреждениях легче сбрендить, чем казаться нормальным. Нормальных-то гоняют в хвост и в гриву, а с дурака какой спрос? Есть и другой вариант: был слишком умным – таких у нас сразу в психушку посылают. Ну, а в дурдом попал – пиши пропало. И вот, результат налицо.
С е л и ф а н с к и й. Но почему Крыжовник? У него имени нету?
Ч и ч к о ф ф. В том-то и дело, что нету. Документы давно потеряны. Сами посудите: тридцать лет из психушки в психушку. Знали бы вы, какого труда мне стоило его разыскать! Ой-ой-ой…
К р ы ж о в н и к. Крыжовник…
Ч и ч к о ф ф. Вот-вот. А Крыжовником его кличут потому, что это единственное слово, которое он произносит. Судьба такая, господин Селифанский. Кому-то на роду написано быть овощем, кому-то арбузом, а ему вот… Да не смотрите на него так испуганно – он совсем безвредный. Крыжовник крыжовником.
К р ы ж о в н и к. Крыжовник…
С е л и ф а н с к и й. Но почему он тогда в смирительной рубашке?
Ч и ч к о ф ф. В рубашке? Ах, это… (небрежно машет рукой) Не обращайте внимания. Это для удобства транспортировки. На острове развяжем.



Ч и ч к о ф ф. Что такое? Вас что-то не устраивает? Говорите, говорите, я разрешаю.
С е л и ф а н с к и й. Да нет, все в порядке. Я ведь всего лишь оператор.
Ч и ч к о ф ф. А все-таки?
С е л и ф а н с к и й (неохотно). Вы ведь сказали «сейчас доставят обычного»… и тут привозят идиота. Странно.
Ч и ч к о ф ф. Ах, вы об этом! Ничего странного. Вдумайтесь, господин Селифанский: десятки миллионов людей заняты своим крошечным огородом и более ничем. Да, они знают чуть больше слов. Не только крыжовник, но еще и огурчики, помидорчики, клубничка с хреном. Но принципиального отличия от нашего идиота нет.
С е л и ф а н с к и й. Есть. Они свободны.
Ч и ч к о ф ф. Они?! Свободны?! Господь с вами, господин Селифанский. Они спеленаты еще туже, чем Крыжовник. Они ведь так и живут в смирительных рубашках собственной косной тупости, предрассудков, равнодушия. Помимо огородной темы их ничего не интересует. Спросите их о чем-нибудь – что услышите в ответ? (передразнивает идиота) Крыжовник…
К р ы ж о в н и к (мечтательно). Крыжовник… (дергает щекой).
Ч и ч к о ф ф (Тихарям). Довольно, увозите.



С е л и ф а н с к и й. И все же, господин Чичкофф…
Ч и ч к о ф ф. Пол.
С е л и ф а н с к и й. И все же, Пол, есть в этом что-то несправедливое. Разве он виноват в своем идиотизме? Вы ведь сами сказали: таким его сделали…
Ч и ч к о ф ф (запальчиво). Вот! Вот! Вот она, знакомая песенка! Чуть что: он не виноват, его таким сделали… Чушь это, господин Селифанский, безответственная чушь! Их ведь море, этих идиотов, море! Неужели вы полагаете, что когда на море шторм, то причиной тому весла гребцов или рука рулевого? Глупости! Море штормит само по себе, каждой своей каплей. И, значит, каждая капля в ответе, понимаете? (с силой) Каждая! Капля! В ответе!



С е л и ф а н с к и й (в зал). Нашей следующей остановкой была Украина. Львов. В самолете мы снова сидели рядом, и, по-моему, думали об одном и том же: о Крыжовнике, спеленатом в смирительную рубаху для удобства транспортировки. Транспортировки куда? На остров? В дурдом? В тюрьму? В светлое будущее?.. Продюсер казался задумчивым и молчаливым. Костерок в глубине его глаз едва теплился, а щека дергалась чаще обычного. Потом на меня навалилась усталость, и я почти уже задремал. Именно в этот момент Чичкофф нарушил молчание.
Ч и ч к о ф ф. Подумать только, господин Селифанский. Провести столько лет в сумасшедшем доме! Интересно, помнит ли этот Крыжовник маму?
С е л и ф а н с к и й (сонно). М-м-мда…
Ч и ч к о ф ф. Круглый сирота. Один на целом свете. И никому не нужен, никому. Мне даже не пришлось платить за него ни гроша. Главврач был счастлив спихнуть беднягу любому, кто согласится взять на себя опекунство… Как вам такое?
С е л и ф а н с к и й (пожимая плечами). Если судить с чисто профессиональной точки зрения, то ход, что и говорить, новаторский. Думаю, еще никому не приходило в голову брать в реалити-шоу натуральных дебилов. Исключая, конечно, натуральных блондинок, но те проходят по другой шкале… Вот только куда вы собираетесь девать его потом, через месяц? Вернете в лечебницу?
Ч и ч к о ф ф (думая явно о другом). Потом… Потом… Скажите, господин Селифанский, вам иногда не кажется, что в нашей работе есть что-то от сатаны?
С е л и ф а н с к и й. От сатаны?
Ч и ч к о ф ф. Ну да. Сатана ведь тоже покупает человеческие души… Дает им деньги, обещания, угрожает, улещивает… и – цап-царап! Попался! (смеется).
С е л и ф а н с к и й (в зал). Он начал хихикать, и мне стало настолько не по себе, что сон слетел с меня напрочь. Как оператор, я повидал немало и оттого редко боюсь людей, но в этом человеке чувствовалось что-то такое…
С е л и ф а н с к и й (снова поворачиваясь к Чичкоффу). Нет, не кажется. Вы покупаете вовсе не души, господин Чичкофф. Вы договариваетесь с актерами, участниками реалити-шоу, причем на весьма ограниченный промежуток времени. Вот ваш тезка Павел Иваныч Чичиков, тот и в самом деле покупал души. Да и то мертвые.
Ч и ч к о ф ф (серьезно). Глупости. Душа не бывает мертвой, господин Селифанский. Если душа есть, то она бессмертна. А Павел Иваныч… Кем, по-вашему, был тот Павел Иваныч, если не сатаной? Истинный сатана, по всем неприметным своим приметам. Разъезжал себе по глухой провинции, вдали от всевидящего ока, да и скупал души оптом, подешевле. Это редкий читатель понимает, господин Селифанский, что вовсе не странно. Несчастный автор и сам поначалу не очень-то понимал, а когда понял, слетел с катушек, да и сжег продолжение. Знаете, зачем жег? – Думал, что если рукопись в печку бросит, то сам от адской топки убережется. Только какое там…



Ч и ч к о ф ф. Да и насчет ограниченного промежутка времени для нашего шоу вы не совсем правы. Поди знай, что случится за этот промежуток… (свистящим шепотом) Будет жуток промежуток… Вот вы говорите: «потом, потом…» А ну как его и нету вовсе, этого «потом»? А?
С е л и ф а н с к и й (сжавшись). Как это – нету?.. Что вы имеете в виду?
Ч и ч к о ф ф (ухмыляется). Шутка. Неудачная шутка. Извините, не учел вашей чудовищной усталости. Вам следует поспать, господин Селифанский. Глотнете коньячку? (наливает)
С е л и ф а н с к и й (в зал). Я хватанул сто пятьдесят и поскорее закрыл глаза, лишь бы не видеть чичкоффского профиля. За три-четыре десятка часов, прошедших с момента нашего знакомства, он успел осточертеть мне неимоверно. Осточертеть… Слово-то какое… из того же адского арсенала, между прочим. Только мой сатана был покруче сотни заштатных чертей. Скупщик душ, князь тьмы, мать его… Весь сон сбил, поганец. Эх, заснуть бы сейчас…
Поразительно, но заснул я моментально, даже не почувствовав, как отрубился. Мне снилась дикая заснеженная степная равнина, и тройка с бубенцами, и я – кучером на облучке, и стремительный бег саней, и колкий морозный ветер, рвущийся за высокий овчинный воротник, и свист моего кнута… ну прямо птица-тройка, ни дать ни взять. И только я говорю себе это: «птица-тройка», как кто-то грубо толкает меня в толстую тулупную спину, раз, другой, третий… И я оборачиваюсь, и вижу оскаленную сатанинскую рожу Чичкоффа, его пылающие злобные глазенапы, его раздвоенный змеиный язык, вертко мелькающий вокруг рта, подобно сатанинскому хвосту, вижу его руки, воздетые вверх, словно два гигантских сатанинских рога.
– Душу! – кричит он, перекрывая свист ветра своим пронзительным визгом. – Подавай мне свою душу! Я не принимаю отказов! (вскакивает на ноги)
А птица-тройка… никакая это не птица, а слепая неуклюжая землеройка! И вовсе не несется она в свободном лихом полете на волне светлых небесных стихий, а напротив, ввинчивается в темные, тесные, пугающие земные недра – в ад, в проклятое сатанинское царство, к вечным мукам, страшным настолько, что привыкнуть к ним не в силах даже привычная ко всему человеческая душа.
– Ага!.. Потом?! – кричит Чичкофф и тычет меня кулаком в спину. – Теперь ты понял, что бывает «потом»? Тройка-землеройка! Тройка-землеройка!
И я напрягаюсь до последней жилки, потому что понимаю, что от этого момента зависит теперь все, напрягаюсь и неимоверным усилием сбрасываю себя с облучка. Но и сатана слетает следом; он склоняется надо мной и начинает трясти, и я точно знаю зачем: он хочет вытряхнуть из меня душу. Он не принимает отказов! Надо скорее проснуться! Скорее! Скорее!
Ч и ч к о ф ф (подходя сзади и встряхивая Селифанского за плечо). Да проснитесь же вы, господин Селифанский! Прилетели! (вглядывается в дикое выражение на лице оператора) Да что это с вами, голубчик? Часто вам такие кошмары снятся? Все хорошо, господин Селифанский. Вы в полной безопасности. Глотнете коньячку?
С е л и ф а н с к и й (в зал). И я снова глотнул коньячку. А что мне еще оставалось делать? Я ведь был всего лишь оператором.



С е л и ф а н с к и й (в зал). Наш львовский клиент звался Петром Бандурой. Как объяснил Чичкофф, этот деятель оранжевой революции испытывал временные политические затруднения, а потому остро нуждался в экранном времени для пропаганды и агитации…



Б а н д у р а (подозрительно оглядывая присутствующих). Звидки приихалы? З ваты?
Ч и ч к о ф ф. Да вам-то что за дело, откуда мы приехали, вельможный пан Бандура? Важно ведь не откуда, а куда.
Б а н д у р а. У, москали погани… моя б воля…
Ч и ч к о ф ф (достает папочку с договором). Будем ругаться или подписывать?
Б а н д у р а. Вси ви так говорите. Подписувати, подписувати… А як до справи доходить… Европа зрадила, Америка зрадила, вси зрадили…
Ч и ч к о ф ф. Вот ручка.
Б а н д у р а. Не. Не пидпишу. Лише за сто бронежилетов.
Ч и ч к о ф ф (удивленно). Какие бронежилеты? Мы так не договаривались.
Б а н д у р а. Ну и що? Домовлялися… не домовлялися… Раньше не домовлялися, а зараз домовляемся. Сто двадцать бронежилетов и пидпишу.
Ч и ч к о ф ф. Ты же только что просил сто.
Б а н д у р а. Ну и що? Раньше сто, а зараз сто пятьдесят. Ну? (берет ручку и вопросительно смотрит на Чичкоффа).
Ч и ч к о ф ф (машет 1-ому Тихарю). Выпиши ему сто пятьде…
Б а н д у р а (заносит ручку над договором). Двести!
Ч и ч к о ф ф. Двести.
Б а н д у р а (подписывая договор, безнадежно). Все одно ничого не буде. Вата це вата…
Ч и ч к о ф ф. Зачем же вы тогда торгуетесь?
Б а н д у р а (запальчиво). Хочу и торгуюся! Москалив не запитую!



С е л и ф а н с к и й (в зал). Нашу следующую участницу, художницу-акционистку Надю Долото из арт-группы «Открытие Канта» мы подобрали в Париже.



Д о л о т о. Хорош гнать, товарищ чувачок. Это еще вопрос, кто кого подобрал.
С е л и ф а н с к и й (в зал). Художница… Я всегда считал, что имею некоторое отношение к искусству…
Д о л о т о. Ха!
С е л и ф а н с к и й (в зал). Наверно, поэтому я ожидал чего-то другого. Да и название группы меня дезориентировало. «Открытие Канта». Знаете, Иммануил Кант, основоположник европейской философии, я его в университете проходил. «Критика чистого разума» и все такое…
Д о л о т о (презрительно). При чем тут философия, товарищ чувачок? Кант – это по-иностранному, дуракам не понять. Так что я поясню: кант – это то, из чего ты вышел, причем вышел явно преждевременно, недоносок ты этакий!
С е л и ф а н с к и й. А почему открытие?
Д о л о т о. Потому что весь этот сраный мир должен вернуться туда, откуда он вышел. И родиться по новой! Но сначала вернуться! Понял?
С е л и ф а н с к и й. Н-не уверен… Как он может вернуться?
Д о л о т о. Прямиком. И начинать надо с продуктов капиталистического потребления. Художницы-акционистки из нашей группы открывают свой кант и возвращают туда продукты капиталистического потребления. Колбасы, консервы, кур…
С е л и ф а н с к и й. К-к-кур?.. целиком?..
Д о л о т о. Целиком! Свежих и даже мороженых!
С е л и ф а н с к и й. Бр-р… но это должно быть так холодно… вы не простужаетесь?
Д о л о т о. Искусство – это революция, а революция не обходится без жертв!
С е л и ф а н с к и й. Что верно, то верно. Не обходится. (после паузы) Но почему вы согласились участвовать в этом шоу? Ведь реалити – самый низменный жанр. Это вам любой критик скажет…
Д о л о т о (фыркает). Что они понимают, эти критики? Реалити-шоу – это ближе всего к революции! Во-первых, это народ. Народ смотрит, народ участвует, народ решает. Это ведь и есть полное и прямое народовластие! Во-вторых, в вашем шоу не предвидится никакого капиталистического потребления. Остров, пальмы и классовая борьба. Именно то, что надо. Вот меня и направили.
С е л и ф а н с к и й. Кто направил?
Д о л о т о. Как кто? Партия. То есть пока мы еще арт-группа. Арт-группа «Открытие Канта».
С е л и ф а н с к и й. Понятно. Но почему именно вас?
Д о л о т о (пожимает плечами). Понятия не имею… Ваш продюсер просил именно меня. А партия… то есть пока еще группа согласилась. (доверительно) Дело в том, что у меня емкость невелика. Свиной окорок не влезает.
С е л и ф а н с к и й. Свиной окорок?! Боже, какой ужас… (после паузы) И все же… все же я не понимаю: почему именно туда? (шепотом) В кант?
Д о л о т о (горько). А куда еще? (дергает щекой) Ничего другого у нас нет… Что есть, туда и засовываем. И потом – заслуживают ли они другого, товарищ чувачок? (указывает в зал) Ты только посмотри на них. Ну и рожи… ну и рожи… вот так бы и засунула их всех прямо сейчас (начинает расстегивать джинсы).
С е л и ф а н с к и й (поспешно). Нет-нет, только не здесь (оглядывается, заговорщицки) Знаете, товарищ художница, если уж с кого начинать, так это с тихарей Чичкоффа. Особенно, вон с того, мордатого (указывает за кулисы). Я и сам его на дух не переношу. Если можно, засуньте сначала его.
Д о л о т о. Этого-то? Нет проблем, товарищ чувачок. Это мы в момент… (уходит за кулисы).
С е л и ф а н с к и й. Я всего лишь оператор. Я всего лишь оператор. Я всего лишь…



Ч и ч к о ф ф. Пойдемте, господин Селифанский. Время не ждет.
С е л и ф а н с к и й (в зал). Мы летели на запад, догоняя солнце, как будто мой сумасшедший продюсер всерьез вознамерился остановить время, заставить его служить своей неведомой, но, несомненно, безумной цели. Я уже мало что соображал от усталости и хронического недосыпа. К счастью, оставался всего один, последний участник. Он ждал нас в сугробе на окраине города Фэрбенкс, штат Аляска.



С е л и ф а н с к и й (в зал). По словам Чичкоффа…
Ч и ч к о ф ф. Когда-то Николай считался самым удачливым охотником восточного побережья Чукотки. Его слава гремела от мыса Дежнева на севере до бухты Провидения на юге. Увы, как это часто случается, охотничий азарт сослужил Николаю плохую службу: преследуя раненого медведя во льдах между островами Диомида, он ненароком пересек границу между Россией и Америкой.
С е л и ф а н с к и й. Само по себе это не было большим грехом. Пограничники обеих стран смотрели на подобные инциденты сквозь пальцы и даже не задерживали нарушителей, а просто вежливо препровождали их восвояси. Но на этот раз получилось так, что патруль американской береговой охраны вышел на Николая точно с той стороны, с которой тот ожидал увидеть измученного, но все еще смертельно опасного зверя. В кромешном месиве пурги, помноженном на усталость охотника, нетрудно было принять снегоход пограничников за атакующего медведя. Судьба последнего так и осталась неизвестной, зато печальным итогом встречи Николая и патруля стала пуля во лбу американского сержанта.
Ч и ч к о ф ф. Поначалу чукче шили террористический акт, однако уж больно несуразной оказалась попытка связать флегматичного сына снегов с горячей пакистанской Аль-Кайдой и другом пустынь Бин-Ладеном. Затем обвинение сменили на убийство по неосторожности, но и от этого отмазал Николая шустрый общественный адвокат. Охотника освободили из-под стражи прямо в зале суда.
С е л и ф а н с к и й. Обычно оправданные люди, прыгая от радости, бросаются в объятия счастливых родственников и друзей, дабы те вынесли их к свету свободы на своих плечах. Но наш Николай просто остался сидеть на скамье подсудимых. Нужно сказать, что он и раньше не слишком-то понимал, чего от него хотят, а теперь так и вовсе потерялся без направляющей руки тюремного охранника. Сердобольный адвокат вывез своего бывшего подзащитного на окраину Фэрбенкса, показал в направлении Чукотки и уехал. Николай сел в ближайший сугроб и стал ждать, когда за ним приедут, чтобы забрать домой.
Ч и ч к о ф ф. Увы, никто не собирался за ним приезжать. Россия отнеслась к пропаже гражданина с тем же традиционным безразличием, а может даже и облегчением, с каким всегда относилась к пропаже своих граждан. Этого сомнительного добра ей и так хватало с избытком. Другой бы на месте Николая отчаялся, но давно известно, что по части терпения нет равных настоящему чукотскому охотнику. Он просто ждал, ждал и дождался: на исходе третьей зимы наш микроавтобус остановился напротив уже сильно подтаявшего сугроба.



Ч и ч к о ф ф. Господин Селифанский, вы по-чукотски умеете?
С е л и ф а н с к и й. Зачем? Он наверняка понимает по-русски.
Ч и ч к о ф ф. Для создания атмосферы доверия. Ну, хоть одно слово…
С е л и ф а н с к и й (после некоторого размышления). Ну, разве что «однако».
Ч и ч к о ф ф. Эй, однако! Николай! Иди сюда!



Н и к о л а й. Домой?
Ч и ч к о ф ф. Домой. Но не сразу. Садись в машину.
Н и к о л а й (почесав в затылке). А винтовку отдадите? Без винтовки нельзя. Смерть без винтовки.
Ч и ч к о ф ф. А как же! Конечно, отдадим. Садись, однако…



С е л и ф а н с к и й (в зал). На этом кастинг, слава Богу, закончился. Я был уже на последнем издыхании. Думаю, и до этого меня поддерживала лишь необходимость снимать, а когда она кончилась, я попросту отрубился и проснулся лишь через несколько часов, когда наш самолетик приземлился на бетонную полосу безымянного аэродрома. Вокруг стояла прохладная сухая ночь. В горьковатом воздухе пустыни угадывалось соленое дыхание близкого океана. Где мы находились? В Мексике? В Калифорнии? В Техасе? Впрочем, эта заросшая колючками взлетно-посадочная полоса могла располагаться не только на континенте. Она вполне подошла бы и не слишком большому острову.
Я не высказывал своих догадок вслух, не задавал вопросов. Зачем? Я был всего лишь оператором, к тому же вусмерть уставшим от изнурительной гонки и мечтающим о нормальной постели с нормальными простынями, подушкой и одеялом. Мне до рвоты обрыдли самолетные кресла, земля в иллюминаторе и тошнотворный гул двигателей. Мне просто хотелось лечь и закрыть глаза.
Как бы не так! Следующий участок пути мы проделали на вертолете – не то военном, не то транспортном, не то военно-транспортном, но явно не пассажирском. Его рифленое чрево словно гордилось полнейшим безразличием к мягкой человеческой плоти; отовсюду выпирали острые углы, торчали какие-то железяки, змеились цепи, свисали ремни… Все это просто не позволяло ни на секунду расслабиться – даже если бы жуткий холод и оглушающий рев двигателя предоставили мне такую возможность.
Понятия не имею, сколько времени продолжалась эта пытка. Там, в болтающемся между небом и океаном вертолете я впервые в жизни осознал, что человек может вынести все. И осознав, отключился уже со спокойным сердцем. Не помню, как меня выгружали из проклятого летающего ящика, не помню, как тащили по каким-то коридорам, как спускали по трапам, протискивали в люки… Помню только, что в конце этого крестного пути распахнулась дверь, и перед моим блуждающим в поисках Голгофы взором воссияла девственной, сияющей, невозможной чистотой Ее Величество Постель. Чьи-то ангельские руки приподняли меня над юдолью скорби, уложили лицом в подушку, прикрыли одеялом, и я понял, что попал в рай.
Ага, в рай… Масштабы моей ошибки выяснились примерно через сутки, когда Чичкофф прислал тихаря разбудить своего единственного оператора. Мы находились на небольшом сухогрузе, наскоро переоборудованном в пассажирское судно. Мы – это я, Чичкофф, шестеро тихарей, десять участников шоу и семь человек команды, включая капитана. Порт приписки и название корабля так и остались загадкой. Хотя на борту и на корме красовались три поблекших иероглифа, значение их было непонятно, да и команда принципиально избегала общения, отказываясь говорить на любом языке, кроме, предположительно, китайского.
Я погрешил против истины, определив переоборудованный сухогруз как пассажирское судно. Точнее было бы назвать его плавучей тюрьмой. Участники держали взаперти в одиночных каютах, больше напоминавших камеры. Время от времени их выпускали подышать свежим воздухом – по отдельности и под непременным присмотром вооруженных автоматами тихарей. Я, как оператор, пользовался относительной свободой, но и с меня Чичкофф взял слово не передвигаться по судну без сопровождения.
Ч и ч к о ф ф (подходит сзади). Вы ж понимаете, господин Селифанский. Мы должны соблюдать абсолютную секретность. Абсолютную! По условиям шоу, некоторые участники не должны заранее видеть друг друга. Вот высадимся на остров, там сразу полегчает. Вы не представляете, как мне неловко применять эти экстраординарные меры.
С е л и ф а н с к и й. Ничего страшного. Я всего лишь оператор. Хотя, признаться, автоматы ваших телохранителей меня несколько тревожат.
Ч и ч к о ф ф (сокрушенно вздыхает). Ах, господин Селифанский, господин Селифанский… Вы, видимо, забыли про Мойдодырова. Он ведь тот еще головорез. Да и судовая команда, доложу я вам – сущие пираты. Нет уж, знаете ли, береженого Бог бережет… (отходит в глубь сцены)
С е л и ф а н с к и й (в зал). Так прошло несколько дней. Я начал привыкать к слепящей голубизне, к покачивающейся палубе под ногами. Работы хватало: просмотр уже отснятого, подготовка аппаратуры, автоматики. Старый сухогруз, покряхтывая машиной, полз по спокойному океану, то и дело меняя курс, поворачивая то на запад, то на восток… Куда мы шли? И откуда? Какую цель преследовали эти бессмысленные маневры, эта нелепая секретность? Запутать кого-то? Но зачем? Я изо всех сил старался держать эти вопросы при себе. Я был всего лишь оператором, помните? На пятый день плавания мы подошли к небольшому, заросшему тропической растительностью островку и бросили якорь. Представление начиналось…

К о н е ц   п е р в о г о   д е й с т в и я

Действие второе

Ч и ч к о ф ф (отрывисто). Ну что? Еще не готовы? Что вы копаетесь, как чертовы черепахи? Селифанский?
С е л и ф а н с к и й. Да я-то уже практически закончил. Автоматика работает. Связь налажена. Камеры в деле. Микрофоны тоже.
Ч и ч к о ф ф. Полоса препятствий?
С е л и ф а н с к и й. Это не ко мне. Я всего лишь оператор.
Ч и ч к о ф ф (передразнивает). Всего лишь оператор… А полоса препятствий?! (пинает ногой деревянную рейку, та отваливается) Ну что за ленивые свиньи! Прибить, мать вашу! Всех повешу… Всех! Где молоток?! (выхватывает молоток из руки из остолбеневшего Тихаря, приколачивает рейку) Все приходится делать самому! Всё! Черт бы вас всех побрал…



Ч и ч к о ф ф. Я не могу больше ждать, поняли? Участники уже на берегу! Всё! Начинаем! (утирает пот со лба, поворачивается к залу) Мы начинаем, господа. Начинаем! Ваши аплодисменты!



Ч и ч к о ф ф. Введите участников!



Г е р и н г. Хе-хе… ну и помойка… что ни морда, то либо псих, либо жид, либо чурка. Эх, сюда бы зондеркоманду хорошую. Ну ничего, папаша Геринг вами займется…
Б а н д у р а (переводя взгляд на капитана Зеленого на Скобарду). Что-то ватой завоняло…
С к о б а р д а (с вызовом). Злобствуй, злобствуй, укроп. А Крым все равно наш!
Г о р е л и к. Ребята, ну что вы так сразу? Это ведь всего лишь игра! Давайте получать удовольствие!
К р ы ж о в н и к. Крыжовник…
К а п и т а н (указывая на Мойдодырова). А этот здесь откудова? Его ведь убили нахбля. В газетах было. И в ориентировке, нахбля…
М о й д о д ы р о в. Вот я тебе ориентировочку выпишу, пес… (Чичкоффу) Сними кандалы-то, волчара. Обещал ведь.
Ч и ч к о ф ф. А и верно. Теперь уже время. Эй, кто там – снимите цепи. И Крыжовника, Крыжовника развяжите, хватит возить, пускай сам ходит…
К р ы ж о в н и к. Крыжовник…
М а р г а р и т а. Может, не надо, а? Он, часом, не буйный? И этот с цепями тоже… Зачем уж так сразу – снимать? Дайте к человеку присмотреться, познакомиться, а потом уже и снимайте.
Ч и ч к о ф ф. Не волнуйтесь, дорогая Марго. Россия вас защитит. Правда, госпожа Скобарда? Как там – Рос-си-я! Рос-си-я!
С к о б а р д а (не слишком уверенно). Давай, Россия! Рос-си-я! Рос-си-я! (пытается дирижировать остальными, но все молчат, и скандирование Скобарды утихает само собой). Рос-си…
Ч и ч к о ф ф. Вот видите, Марго. Защитит, никуда не денетесь. Вы ведь с Молдавии, не так ли? Ну вот, значит, ждите. (поднимается на помост, хлопает в ладоши, требуя внимания). Так, а теперь слушайте все! Моя фамилия Чичкофф. Я главный продюсер, главный редактор, главный режиссер, главный ведущий и вообще самый главный на этом острове. Это понятно?
Н и к о л а й. Как-как он сказал?
Д о л о т о. Он тут самый главный.
Н и к о л а й. Да нет, фамилие.
Д о л о т о. Чичкофф.
Н и к о л а й. Хорошо…
Д о л о т о. Чего тебе хорошо?
Н и к о л а й. Что на «Ч». Моя любит, когда на «Ч». Чукотка… Челси… Абрамович…
Д о л о т о. Абрамович на «А».
Н и к о л а й. На «Ч».
Д о л о т о. На «А».
Н и к о л а й. На «Ч».
Д о л о т о. На «А». Твоя что, справа налево читает?
Н и к о л а й. Моя нет, а Абрамович да.
Ч и ч к о ф ф (насмешливо). Все? Дискуссия закрыта? Еще вопросы есть?
К р ы ж о в н и к. Крыжовник…
Ч и ч к о ф ф. Здесь его сколько хочешь. Крупный и на пальмах. Все, что добудешь, твое. Еще вопросы?
Н и к о л а й. Когда винтовку отдашь? Обещал ведь. Без винтовки не жизнь.
Ч и ч к о ф ф. Отдам, отдам… однако. Еще вопросы? Нет? Тогда вкратце о правилах. Сейчас вы будете разбиты на две команды и разойдетесь по разным лагерям. Завтра утром – первый конкурс. Групповой забег. Зачет по последнему. Победители возвращаются в свой лагерь, проигравшие отсеивают одного игрока. Все просто, все справедливо. Вопросы?
Г е р и н г. Когда кормить будут?
Ч и ч к о ф ф. Еду найдете в лагере. А пока приступаем к разбивке на команды. Те, кого я назову, отходят туда (указывает направо, на 1-го Тихаря) и получают черно-оранжевые повязки. Остальные туда (указывает налево, где стоит 2-ой Тихарь). Их повязки будут красно-синими. Вопросы? Нет вопросов.



Ч и ч к о ф ф. Итак, согласно сценарию игры, команду черно-оранжевых составят: Гордость воздушно-десантных войск вежливого назначения Капитан Зеленый! Уроженка села Секуряны, а ныне гордая гражданка республики Кипр госпожа Маргарита по прозвищу Валютная! Направо, друзья мои, направо! Ленточки рекомендуется повязывать на лоб, вот так, вот так… Замечательно! Продолжаю зачитывать состав. Гроза белых медведей и американских сержантов, заслуженный охотник Чукотки Николай Однако! Покажите Николаю, куда идти.
Н и к о л а й. Домой?
Ч и ч к о ф ф. Не сразу, Николай, не сразу. Четвертая участница: известнейшая арт-акционистка, мастер художественного засовывания мороженых кур и копченых окороков, звезда арт-группы «Страдание Канта»…
Д о л о т о. «Открытие Канта»! Открытие!
Ч и ч к о ф ф. Пардон! «Открытие Канта»… хотя, какое же открытие без страдания… Надежда Долото! Надя, прошу вас! И, наконец, последний, пятый участник: беззаветный борец за дело оранжевой революции, перманентный герой Майдана, урядник Поднебесной сотни Петро Бандура!
Б а н д у р а. Что? Да ни в жисть! З ватником у одний команди!
К а п и т а н. Я тоже против, нахбля! Я с укропом на одной грядке не сяду.
Г е р и н г. А меня с кем оставил, дядя? Ты вообще чего?
С к о б а р д а. Хочу с капитаном!
М а р г а р и т а. Ишь ты, хочет! Ты России уже надавала, теперь давай Кавказу…
С к о б а р д а (возмущенно). Ах ты, шлюха!



Ч и ч к о ф ф. Ма-а-алчать! Всем ма-а-алчать! И слушать! Повторяю для всех, включая идиотов, патриотов, революционеров, террористов, либералов и прочих шлюх! Главный здесь я! Как я решаю, так и будет! Это понятно?! А кому непонятно, пусть ознакомится с договором. Вот тут… (выхватывает из портфеля папочку, открывает, находит нужное место) написано… пункт шесть, параграф шесть точка два: «неограниченные полномочия по применению силы»… И дальше, пункт семь точка девять: «не несет никакой ответственности за жизнь и здоровье участников»… Вы в курсе, что это значит?
Г о р е л и к. Вы не имеете права!
Ч и ч к о ф ф. Ма-а-алчать! Всем ма-а-алчать! Повязки на-а-а-деть! В лагеря ша-а-гом марш! (делает знак Тихарям)
М о й д о д ы р о в (с восхищением). Во дает! Волчара!



Ч и ч к о ф ф. Фу-у… Устал. Ничего, потом будет легче…
С е л и ф а н с к и й. Выстрел вырезать?
Ч и ч к о ф ф. Зачем?
С е л и ф а н с к и й (пожимает плечами). Ну, не знаю… зрители могут не понять.
Ч и ч к о ф ф. Зрители поймут… Зрители все поймут завтра, максимум послезавтра. Устал. Как я с вами устал… (поднимается на ноги) Всё. Еду на судно, спать. Поедете со мной?
С е л и ф а н с к и й. Пока нет. Хочу еще поснимать в лагерях.
Ч и ч к о ф ф. У вас же там автоматические камеры и все передается прямиком на корабль. Я прав? Мы можем наблюдать за всеми, не выходя из кают-компании.
С е л и ф а н с к и й. Вы правы. Но всегда лучше добавить к стационарным камерам живое движение оператора. Так достоверней.
Ч и ч к о ф ф. Что ж, как хотите. Когда надоест, вызывайте катер. Только не потеряйте рацию. Мало ли что… (уходит)
С е л и ф а н с к и й (в зал). В ту ночь я остался на острове. Хотелось проверить работу камер и подправить по мере надобности. Скажу без лишней скромности: я построил великолепную автоматическую систему. Камеры и микрофоны с запасом покрывали всю территорию, на которой могли появиться участники. Э-э-э… кстати говоря, эта территория была довольно ограниченной: жилая поляна, небольшой кусок джунглей вокруг и мелководная морская лагуна. В глубь острова никого не пускали: вокруг лагерей повсюду торчали наблюдательные гнезда и помосты с вооруженной охраной. Тихари Чичкоффа просматривали каждый квадратный сантиметр, пользуясь для этого моими же камерами. Поначалу это казалось мне… э-э… как бы это сказать… не слишком удобным. Ну, вы понимаете… искусство на службе вохры… как-то это не очень, да. Но потом я вспомнил про Мойдодырова и понял, что эти меры предосторожности не помешают. Кроме того, гнетущая атмосфера режимного лагеря, которую намеренно создавал Чичкофф, очень добавляла с точки зрения общей драматургии. Такого еще не было нигде и никогда – ни у нас, ни в Европе, ни у американцев. Новое слово в искусстве реалити-шоу! Ну как тут было не загордиться!
(после паузы) Сначала я навестил черно-оранжевых. К тому времени они уже обнаружили на своем берегу сундук, где участникам обычно оставляют крупу, спички и другие элементарные вещи, необходимые для выживания. Увы, в этом сундуке не оказалось ничего, кроме двух тупых мачете. Гм… это стало неожиданностью даже для меня. Как видно, Чичкофф хотел сразу же создать особенно мрачную обстановку, чтобы подчеркнуть те трудности, которые должны были преодолевать участники шоу.



М а р г а р и т а. Посмотри получше! Ничего нет?! Быть такого не может!
К а п и т а н. Говорю тебе, нет, нахбля. Только тесаки.
М а р г а р и т а. Ни риса, ни соли, ни спичек, ничего? Что же мы есть будем?
Д о л о т о. Может, потом дадут…
Б а н д у р а. Ничого… Тесак теж сгодиться.



М а р г а р и т а (с беспокойством следя за противниками). Эй, эй, вы чего это? А ну сядьте! Нашли время! Сядьте, ну! Николай, ну сделай что-нибудь!
Н и к о л а й (равнодушно). Винтовку надо. Без винтовки никак.
Б а н д у р а. Щось ватою смердить… Ох, смердить…
К а п и т а н. Ага, нахбля. Ща мы укроп-то повырубим.
М а р г а р и т а (бросается к Наде). Слышь, подруга, не сиди ты так. Они ж друг друга поубивают! Надо что-то делать!
Д о л о т о. А зачем? Ну, подерутся, тебе-то что? Кто они тебе, братья-сватья? Чем больше драк, тем ближе революция.
М а р г а р и т а. Ты что, совсем дура?! Мне на них плевать, но риса-то нет! Жрать-то нам нечего! А завтра конкурс, кто победит, тот и получит, всегда так.
Б а н д у р а. Ох, смердить… (отталкивает Селифанского, делает выпад)
К а п и т а н (ловко отскакивает). Ща повырубим, нахбля…
Д о л о т о. Ну, конкурс. А ихняя драка тут при чем?
М а р г а р и т а. Да при том, что без мужиков проиграем. Вдруг там бороться надо или тащить чего… Они нам для завтрего нужны, дура! Мужики, ну не надо!
Д о л о т о (неохотно, вставая). Ладно. Надо забрать у них тесаки и отдать Николаю. На сохранение. Давай, вместе. Ты бери Майдан, а я Кремлем займусь. На счет три: раз, два, три!



М а р г а р и т а. Храни и никому не давай! Понял?
Н и к о л а й. Винтовку надо. Тесак тоже хорошо. Тут рыба есть, я видел. Завтра острогу делать, рыба ловить, на костре жарить.
М а р г а р и т а. Какой костер? Спичек все равно нет…
Н и к о л а й. Почему нет. Есть спичка… (лезет в карман дохи, извлекает оттуда коробок). Охотник всегда спичка есть. Без спичка никак. Без винтовка тоже никак, но без спичка больше никак.
М а р г а р и т а (удивленно). А ты молодец… (оглядывается на остальных). Будем дружить. Дай-ка коробок… ну дай коробок…



М а р г а р и т а. Ай, молодец… Точно будем дружить. Ты только спички никому не показывай, хорошо? Никому. Секрет. Тайна. (оглядывается, замечает стоящего вплотную Селифанского) Брысь, гад! Пошел вон! Прочь, прочь! Понатыкали тут камер, сволочи…


С е л и ф а н с к и й (в зал). У красно-синих дело обстояло куда дружнее…



Г е р и н г. Жрать хочется…
Г о р е л и к. Наверно, в лесу есть кокосы или бананы.
Г е р и н г. Оптимистка. Вы, жиды, всегда оптимисты. И всегда зря.
Г о р е л и к. Это вы зря. Мы теперь в одной лодке, разве не так? Надо приспосабливаться.
С к о б а р д а. Правильно. Надо вместе. Вместе горы свернуть можно.
Г е р и н г. Ага, как же. Вы уже горы сворачивали. (показывает на Мойдодырова) Вон он сидит, горец, тесак точит. Попробуй, сверни.
С к о б а р д а. Я серьезно. Завтра выиграем конкурс, получим жратву…
К р ы ж о в н и к. Крыжовник… (наклоняется, подбирает что-то с земли, сует в рот).
Г о р е л и к. Что он такое там подобрал?
Г е р и н г. Жуков жрет, идиот. Жуков, червяков… Выиграем, ага. С таким кретином хрен чего выиграешь. Без шансов.
Г о р е л и к. Что же делать? Должен же быть какой-то выход?
Г е р и н г. Выход? Тебе? Только в газенваген! (смеется)
Г о р е л и к. Очень остроумно!
Г е р и н г. Ладно, не бзди. Поживешь еще. Вот что. Слушайте папашу Геринга. Завтра надо по-быстрому проиграть и исправить это дело.
С к о б а р д а. Какое дело?
Г е р и н г (кивает на Крыжовника). Вот это. Надо завтра же убрать этот балласт. Проиграем, отсеем, уравняем шансы.
С к о б а р д а. А если выиграем?
Г е р и н г. С этим кретином-крыжовником? Так не бывает.
К р ы ж о в н и к. Крыжовник…
С к о б а р д а. А вдруг?
Г е р и н г. А я тебе говорю, не выиграем. В крайнем случае, я об этом позабочусь. С неполноценными нужно разбираться с самого начала. Чтоб не портили жизнь здоровым. Это ведь лишний рот!
Г о р е л и к. Но пока он ест только червяков…
Г е р и н г. Вот именно! Идиот жрет, а остальные голодают. Где тут логика? Выживать должны здоровые и сильные, иначе всей природе каюк. (после паузы) Ну? Согласны?
С к о б а р д а (кивая на молчащего Мойдодырова). А он чего думает?
Г е р и н г. А какая разница, чего он там думает? У нас три голоса, мы и решаем. Ну?
К р ы ж о в н и к. Крыжовник…
С к о б а р д а (нерешительно). Ну что ж, если другого выхода нет…
Г е р и н г. Двое «за». Третья?
Г о р е л и к (еле слышно). Наверно, я тоже.
Г е р и н г. Не слышал.
Г о р е л и к. За.
Г е р и н г. Тогда всё, решено. Можно спать. (зевает и укладывается спать).



Г о р е л и к. Простите, а вы что думаете по этому поводу?
М о й д о д ы р о в. А какая разница? Вас трое, я один.
Г о р е л и к. А все же?
М о й д о д ы р о в. А все же… Думаю, что ты дура.
Г о р е л и к. Я? Дура?
М о й д о д ы р о в. Тебе этого Крыжовника беречь надо пуще глаза.
К р ы ж о в н и к. Крыжовник…
Г о р е л и к. Беречь? Это почему же?
М о й д о д ы р о в. Потому, что ты – следующая, сразу за ним.
Г о р е л и к (принужденно смеется). Почему же именно я? Почему, к примеру, не вы?
М о й д о д ы р о в. Не. Я умру последним. У нас говорят: смерть любит легкую работу. Чем меньше ее боишься, тем позже она за тебя берется. А я совсем не боюсь.
Г о р е л и к. По-моему, вы слишком мрачно смотрите на вещи. Ну, при чем тут смерть? Это ведь обычная телевизионная игра, шоу.
М о й д о д ы р о в (отрывается от своей работы, смотрит на Илану через плечо, усмехается). Я ж говорю: дура. Иди спать, дура. (продолжая точить тесак, Селифанскому, который кружит вокруг). И ты тоже иди, хватит тут крутиться…



С е л и ф а н с к и й (в зал). Я решил последовать его совету. Съемки-съемками, но отдыхать тоже надо. Когда катер доставил меня на судно, Чичкофф еще не спал. Он сидел в кают-компании, наблюдая за всеми экранами сразу.
Ч и ч к о ф ф. Что скажете, господин Селифанский? Эти подонки превосходят все мои ожидания! Еще немного, и они начнут перегрызать друг другу горло.
С е л и ф а н с к и й. Неудивительно – вы ведь оставили им только тесаки. Или рис тоже где-то припрятан, и они просто его не нашли?
Ч и ч к о ф ф (фыркает). Еще чего! Кроме мачете этим ленивым свиньям не положено ничего. Шоу ведь посвящено выживанию, не так ли? Вот пускай и выживают… Ложитесь спать, господин Селифанский. Завтра первый конкурс. Начинается самое интересное. (уходит в глубь темной сцены)
С е л и ф а н с к и й (в зал). Я ушел в свою каюту и лег спать, как много и хорошо поработавший человек. У меня были все основания гордиться своим трудом. Камеры, микрофоны, автоматика, связь – все работало как часы! Да, я был всего лишь оператором, но смею вас уверить: здесь ничего бы не стояло, когда бы не было меня! Ничего! (после паузы) К сожалению, другие компоненты шоу не дотягивали до заданного мною высочайшего уровня. Я уже упоминал плохую фотогеничность участников. Теперь к этому прибавилась и крайне скудная полоса препятствий.



С е л и ф а н с к и й (в зал). Честное слово, учитывая те средства, которые были вложены в кастинг, продюсер мог бы подготовить куда более интересный конкурс. Мягко говоря, я был разочарован: бег по бревну, лестница, сетка, ползание в грязи – все это выглядело так неоригинально, чтоб не сказать убого…



Ч и ч к о ф ф. Команды готовы? Начинаем наш первый конкурс. На старт… внимание… марш!
С к о б а р д а. Рос-си-я! Рос-си-я!



Ч и ч к о ф ф. Финиш! Победителем первого конкурса объявляются черно-оранжевые! Мои поздравления! В качестве приза команда получает соль и котелок. Можете возвращаться в лагерь.
М а р г а р и т а. Только соль и котелок? А рис? Дай хоть хлеба буханку…
Ч и ч к о ф ф. Повторяю: можете возвращаться в лагерь.



Ч и ч к о ф ф. Ну вот, друзья. А побежденным, как известно, горе. В нашем случае – виселица. Кого будете вешать? Уже решили?
С к о б а р д а. Что значит вешать?
Ч и ч к о ф ф (указывает на виселицу). Да то и значит – вешать.
Г о р е л и к. Вы имеете в виду «отсеивать»?
Ч и ч к о ф ф. Я имею в виду именно то, что сказал, госпожа Горелик. Но вы, по свойственной либералам привычке, можете придумать для этого более политкорректное слово. Я не возражаю. Ведь вы и ваши соратники всегда были большими мастерами языка.
Г о р е л и к. Моя родина – русский язык…
Ч и ч к о ф ф. Вот именно. Так что не стесняйтесь, называйте, как хотите.
Г о р е л и к. Значит, отсеивать.
Ч и ч к о ф ф. Я ж говорю: как хотите. Пусть вам будет легче. Итак, кого? Можете посовещаться минут пять, я подожду. Как будем голосовать? Тайно или в открытую, чтоб не тянуть?
С е л и ф а н с к и й (в зал). В этот момент я чуть не выронил камеру. Тайное голосование при отсеивании участников является одним из гвоздей реалити-шоу. Но Чичкофф, как выяснилось, делал упор совсем на другое. И хотя инсценировка повешения выглядела, на мой вкус, несколько мрачновато, я не мог отрицать, что такого тоже еще не было нигде. Ни у нас, ни в Европе, ни у амери…
Г е р и н г. В открытую, чего там. Народу стесняться нечего. Бери вон того, придурковатого.
Ч и ч к о ф ф. Вы имеете в виду господина Крыжовника?
К р ы ж о в н и к. Крыжовник…
Ч и ч к о ф ф. Значит, решено? Всей командой? Нет возражений? Маша? Госпожа Горелик? Господин Мойдодыров?
М о й д о д ы р о в. А чего Мойдодыров? Я один, а вас вон сколько.
Ч и ч к о ф ф. Значит, и вы согласны. Что ж, похвальное единодушие. Видимо, и сам господин Крыжовник, если его спросить, скажет…
К р ы ж о в н и к. Крыжовник…
Ч и ч к о ф ф. Ну, вот видите. (потирает руки) Тогда позвольте мне объяснить вам правила повешения.
Г о р е л и к. Отсеивания…
Ч и ч к о ф ф. Выбывающий участник поднимается на помост, где ему связывают за спиной руки и надевают на шею петлю. Прямо под его ногами находится люк, который приводится в действие вот этими рычагами. Видите? Их ровно четыре – то есть столько же, сколько вас. Люк не откроется, пока не нажаты все рычаги. Это понятно всем?
М о й д о д ы р о в. Вот же волчара…
Ч и ч к о ф ф. Я спрашиваю: понятно всем?
С к о б а р д а (запальчиво). А соль когда получим? И рис? Виданое ли дело, людей голодом морить…



Ч и ч к о ф ф (внушительно, с расстановкой). Это стрельба в воздух. Пока в воздух. Не советую никому нарушать правила игры. Напоминаю, вы подписали контракты. Вы обязались полностью сотрудничать с организаторами шоу. Я задал вам вопрос о люке. Все ли поняли мое объяснение?
Г е р и н г. Все, все.
Ч и ч к о ф ф. Я очень на это надеюсь, герр Геринг… Потому что тот, чей рычаг окажется не нажатым, будет немедленно повешен вместо отсеиваемого. Немедленно!
Г о р е л и к (лепечет со слезами на глазах). Отсеян! Будет немедленно отсеян…
Ч и ч к о ф ф. Повторяю, госпожа Горелик, называйте это как вам угодно. Итак, приступаем. Господин Крыжовник, пожалуйте сюда…
К р ы ж о в н и к. Крыжовник…



С е л и ф а н с к и й (в зал). Нет-нет, как хотите, но эта инсценировка показалась мне явным перехлестом. Ну, к чему этот мелодраматический натурализм? Хотя, чего не сделаешь ради рейтинга…
Ч и ч к о ф ф. К рычагам, дамы и господа! Господин Крыжовник, не желаете ли что-нибудь сказать напоследок?
К р ы ж о в н и к. Крыжовник…
Ч и ч к о ф ф. Понятно. Госпожа Горелик, командуйте. На счет три.
Г о р е л и к. Почему именно я?
Ч и ч к о ф ф. А почему бы и нет? Это ведь всего лишь «отсеивание», не так ли? Если вам не нравится слово «командуйте», придумайте какое-нибудь другое, покрасивее. Например, «вдохновляйте»! Итак, вдохновляйте, госпожа Горелик. На счет три. Ну?!
Г о р е л и к. Раз… два… три!



С е л и ф а н с к и й (в зал). Черт бы его побрал, этого Чичкоффа с его дешевыми эффектами! Все получилось как нельзя более наглядно, как будто беднягу Крыжовника и впрямь отправили на тот свет. По моей спине даже пробежал холодок. Понятия не имею, какой фокус Чичкофф произвел, чтобы так натурально сымитировать повешение, но цели своей он, несомненно, достиг: всем присутствующим, включая тихарей, было определенно не по себе. Единственно, что как-то утешало, так это то, что этот якобы повешенный уже через час будет прохлаждаться в своей каюте на корабле, отдыхая после сытного обеда… (возвращается к участникам и вновь начинает кружить вокруг них со своей камерой)
Ч и ч к о ф ф (в полном восторге). Превосходно! Замечательно! Из ряда вон выходяще! Вы определенно заслужили вознаграждение! За проявленное единство ваша красно-синяя команда получит соль и котелок.
С к о б а р д а. Есть!
Г е р и н г. Что я вам говорил?
Ч и ч к о ф ф. Но это еще не все.
С к о б а р д а. Неужели хлеб? Или рис?
Ч и ч к о ф ф. Лучше, дорогая Маша. Намного лучше. Я хочу рассказать вам кое-что интересное о нашем шоу… Вы, без сомнения, обратили внимание на некоторую свою… ээ-э… как бы это сказать… похожесть. Ведь обратили, правда? Ну, признайтесь, обратили?



Г е р и н г. Какое сходство? О чем ты, дядя? Сходство кого с кем? Меня с ней? (с отвращением указывает на Горелик) или с ним? (кивок в сторону Мойдодырова) Ты чего, дядя?
С к о б а р д а. Ну, допустим, обратили. Дальше что?
Ч и ч к о ф ф. А то, что сходству этому есть объяснение! (потирает руки) В конце семидесятых годов под Москвой работала тогда еще экспериментальная лаборатория по ЭКО – экстракорпоральному оплодотворению… Хе-хе… Детки из пробирки, говоря народным языком. В научных целях набирали женщин с разных концов Союза. А оплодотворял каждую такую выборку один и тот же донор, опять-таки в научных целях. Соображаете?



С е л и ф а н с к и й (в зал). И тут я вдруг понял, к чему он клонит. Понял все, доселе непонятное. Этот человек был сумасшедшим, но гениальным сумасшедшим. Такого шоу и в самом деле еще свет не видывал. Он собрал здесь, на острове, единокровных братьев и сестер! Десять братьев и сестер!
Ч и ч к о ф ф. Так вот. Я нашел документацию этой клиники. Не спрашивайте, как. Скажу только, что я посвятил этому всю жизнь. Нашел! А потом нашел вас, одного за другим. Вы все – кровные братья и сестры. У вас разные мамы, но один и тот же отец. Вы братья!
С к о б а р д а. Чушь какая-то. Мой папа живет в Перми.
Ч и ч к о ф ф. Это вы так думаете, дорогая… (извлекает из кармана пачку листков, слюнявит палец, находит нужный). Вот. Ваша драгоценная мамочка, Эльвира Магомадовна Скобарда, прошла процедуру с 3-го по 18-е апреля 1976-го года. Естественно, с согласия мужа. А вы, деточка, родились в декабре… чуть-чуть мама не доносила, так ведь не беда: вон какая красавица-дочка вымахала! Единственный ребенок в семье…



Ч и ч к о ф ф. Вот, ознакомьтесь на досуге. С обстоятельствами, так сказать, своего рождения… Тут про всех вас. А пока что… (указывает на покачивающуюся веревку у себя за спиной) Пока что оцените момент: вы только что своими руками повесили собственного брата! Ага! Тут, друзья, за чужую спину не спрячешься! Каждый нажимал! Собственными ручками! Каждый! На ваших ладонях кровь брата! Брата! Брата!



Г о р е л и к. Это не так. Это фигурально. Мы отсеяли… мы…
Ч и ч к о ф ф (с театральным надрывом). Кто вы после этого?! Каины! Все вы теперь Каины, братоубийцы! А потому и шоу наше называется соответственно: «Последний Каин»! Добро пожаловать в шоу «Последний Каин»!
С е л и ф а н с к и й (в зал). Понятное дело, последнюю фразу я заснял крупным планом. Из нее могла впоследствии получиться очень неплохая заставка. Добро пожаловать в шоу «Последний Каин»! Воздетые руки и всё такое… Хотя, с театральными эффектами Чичкофф, по-моему, перебарщивал. Или нет. Во время съемок не сразу и поймешь.



С е л и ф а н с к и й (в зал). На корабль мы возвращались одним катером. Чичкофф хотел немедленно просмотреть отснятый материал конкурса и «повешения». По его словам, с происходящим в лагерях вполне справлялись и автоматические камеры, столь профессионально расставленные мною. Не скрою, мне было лестно услышать от него такую высокую оценку моего труда. Я тоже поздравил продюсера с превосходной тематической находкой.
Ч и ч к о ф ф. Не правда ли? Эта деталь придает происходящему совсем другое значение. Смотрите, господин Селифанский, обычно люди, не задумываясь, гнобят друг друга потому лишь, что плохо знакомы или не знакомы вовсе. Если чужой, значит можно. А вот попробуй-ка своего! И не просто своего, а совсем-совсем своего… брата попробуй или сестренку, хотя бы и только кровных…
С е л и ф а н с к и й (смеется). О, да! Особенно после имитации «повешения», которое вы разыграли с таким наглядным натурализмом. Кстати, где теперь Крыжовник? Наверное, уже на корабле? На парня было жалко смотреть. Надеюсь, его уже накормили?
Ч и ч к о ф ф (рассеянно). О нем можете не беспокоиться, он в полном порядке… Значит, вы полагаете, что теперь красно-синие будут вести себя иначе?
С е л и ф а н с к и й (пожимает плечами). Честно говоря, понятия не имею.



С е л и ф а н с к и й (в зал). Мне и в самом деле было совершенно невдомек, какие чувства может испытывать взрослый уже человек, узнав, что у него есть девять доселе неизвестных ему братьев и сестер. Остаток вечера мы провели в кают-компании, наблюдая за экранами. Красно-синие поначалу выглядели малость пристукнутыми, но затем понемногу вернулись в первоначальное состояние. Думаю, они просто предпочли не поверить продюсеру. Мойдодыров ушел искать кокосы, а Илана Горелик уснула, измученная поиском правильных слов. Ближе к ночи наши чувствительные микрофоны уловили разговор между Герингом и Машей Скобарда.



С к о б а р д а. Геринг, а, Геринг…
Г е р и н г. Чего тебе?
С к о б а р д а. Ты веришь?
Г е р и н г. Во что?
С к о б а р д а. Не во что, а кому. Продюсеру этому веришь?
Г е р и н г. Не-а. Хрень полнейшая. Ну, какие мы братья и сестры, Маша? У тебя вон, мамаша из татарвы.
С к о б а р д а. Врешь. Русская я. Русская!
Г е р и н г (неохотно). Ну, ладно. Мы с тобой еще куда ни шло. Но взять, к примеру, эту пархатую Илану… или кавказца этого черножопого… Ничего общего, сама посуди. Хрень полнейшая. Я вот белый человек, а они кто? Мусор.
С к о б а р д а. Так то ж по матери. Может, отец у нас общий. Нормальный.
Г е р и н г. Ну ты хватила! Иудиной крови одной капли хватает, чтобы целый город отравить. Не сестра она мне, погань жидовская…
С к о б а р д а. Может, и так… А может, не врет…
Г е р и н г. Слушай, отстань, а? Давай спать. Заладила: может, не может… Вот завтра конкурс выиграем, может, спички дадут…
С е л и ф а н с к и й (в зал). Зато в лагере черно-оранжевых жизнь била ключом…



М а р г а р и т а. Николай, у тебя жена есть?
Н и к о л а й. Есть жена. Без жены никак.
М а р г а р и т а. Небось, давно ее не видал, а?
Н и к о л а й. Давно. Скоро три зимы будет.
М а р г а р и т а. А хочешь меня в жены?
Н и к о л а й. Есть жена. Без жены никак.
М а р г а р и т а. Никак, никак… вот и возьми меня в жены. Здесь, на острове.
Н и к о л а й (неуверенно). А так можно?
М а р г а р и т а (наваливаясь на охотника). А вот смотри… видишь… еще как можно…



Ч и ч к о ф ф. Шустрая сестричка, однако… Нашла-таки к кому прислониться.
С е л и ф а н с к и й. Хитра, это верно. Всех переживет.
Ч и ч к о ф ф. Не факт, господин Селифанский, не факт…



М а р г а р и т а. Ну все, Николай. Теперь я жена тебе. Теперь ты кормить меня должен. А я тебе давать буду, когда захочешь. Как это у вас называется – скво?
Н и к о л а й. Жена называется. Есть у меня жена. Дома.
М а р г а р и т а. Так то дома, а то здесь. Здесь я твоя скво. Хорошо?
Н и к о л а й. Хорошо. А начальник не заругает?
М а р г а р и т а. А начальник нас сейчас по телевизору смотрит. Извращенец хренов. Вот мы ему тоже кой-чего покажем, начальнику, чтоб не обижался… Где тут камера? А, вон она… На, начальник, смотри!



Ч и ч к о ф ф. Тьфу, мерзость! Отключите ее, Селифанский! И вообще, на сегодня хватит. Идите спать. Спать, спать, спать!



С е л и ф а н с к и й (в зал). Я ушел к себе, лег и долго ворочался с боку на бок, тщетно пытаясь заснуть. Но сон все не приходил – сказывалось напряжение прошедшего дня. Наконец, устав бороться с бессонницей, я поднялся на палубу. Все тихари несли караульную службу на острове, поэтому никто не мешал мне свободно бродить по кораблю. Каюты участников были пусты: по-видимому, Чичкофф так пока и не переправил сюда отсеявшегося Крыжовника. Зато в кают-компании горел свет. Я осторожно заглянул в иллюминатор. Продюсер все еще сидел перед мониторами. Спал ли он вообще когда-нибудь? Гасил ли хотя бы на несколько часов те сатанинские костры, которые полыхали на дне его безумных зрачков? Он сидел перед монитором, вновь и вновь просматривая одну и ту же сцену: эпизод «повешения». На экране четыре руки раз за разом синхронно дергали за рычаги «виселицы». Как ни крути, а в этом было что-то болезненное. Я уже хотел уходить, как вдруг услышал, что он тихо повторяет одну и ту же фразу.
Ч и ч к о ф ф. Как они могли?.. Как могли?..
С е л и ф а н с к и й (в зал). В какой-то момент продюсер повернул к свету лицо, и я увидел, что оно залито слезами. Не скрою, это испугало меня до смерти. Стараясь двигаться по возможности неслышно, я отступил к лееру и дальше – по темной пустынной палубе, к трапу, в каюту. Мне никогда до этого не приходилось иметь дело с демонами, но отчего-то я был совершенно уверен, что они не переносят, когда их тревожат в минуту слабости.
Я снова лег и мгновенно уснул. Проспал до самого утра. Я был всего лишь оператором, помните? А оператор служит тому, кто платит, будь он хоть самим Сатаной.
Не стану утомлять вас рассказом о следующем дне, настолько он был скучен. Всё то же и оно же. (зевает) Та же полоса препятствий, тот же конкурс, та же толкотня, те же разборки между Бандурой и капитаном Зеленым. Единственная разница заключалась в том, что на сей раз проиграли не красно-синие, а черно-оранжевые, и отсеяли не Крыжовника, а Надю Долото.
Кое-кто усмотрел бы в этом символику. Как-никак, Крыжовник был идиотом, а Надя – представительницей современного искусства, которое сегодня почти неотличимо от крайней формы идиотизма. Но, поверьте, дело не в этом. Всё устроила эта пройдоха Марго. Профессиональный опыт приучил ее устранять конкуренток. Маргарита уже твердо освоилась в роли единственной скво и не собиралась делить преимущества этого положения с другой женщиной.



М а р г а р и т а. Три!



С е л и ф а н с к и й (в зал). Затем Чичкофф снова толкнул речь про братьев и сестер – точно такую же, как за день до того. Включая финальную тираду, слово в слово.
Ч и ч к о ф ф (с театральным надрывом). Кто вы после этого?! Каины! Все вы теперь Каины, братоубийцы! А потому и шоу наше называется соответственно: «Последний Каин»! Добро пожаловать в шоу «Последний Каин»!
С е л и ф а н с к и й (в зал). О-хо-хо… Скукота. Ненавижу повторы. Излишне говорить, что черно-оранжевые предпочли не верить рассказу продюсера – точно так же, как и красно-синие. Лишь Николай, простая душа, воспринял слова Чичкоффа всерьез и откровенно загрустил. Это сказалось еще через день, когда его команда снова проиграла и потребовалось отсеивать – или, как выражался Чичкофф, «вешать» – еще одного участника. Маргарита решила, что это должен быть Капитан. Так бы оно и вышло, но в самый решительный момент Николай проголосовал против Бандуры. Получилась ничья, два-два.
Ч и ч к о ф ф. Ничья! Два-два!



М а р г а р и т а (в ярости). Николай! Ты что, забыл?! Я тебе что велела? (Чичкоффу) Погодите, господин главный. Он ошибся, бывает. Голосуем по новой.
К а п и т а н. Чего это вдруг – по новой, нахбля?
Б а н д у р а. По новой, по новой! Вату – нахбля!
Ч и ч к о ф ф (озадаченно чешет в затылке). Николай? Что скажешь? Ошибся?
Н и к о л а й. Не, не ошибся. Пускай ничья будет. Как Челси и… (задумывается)
Ч и ч к о ф ф (подсказывает). Чарльтон?
Н и к о л а й (удовлетворенно). Ага. Чальто. Люблю, когда на «Ч».
Ч и ч к о ф ф. Понятно. А зачем тебе ничья, Николай?
Н и к о л а й. Потому – братья. Без братьев никак. Пусть ничья. Пусть оба будут.
М а р г а р и т а. Вот ведь дурак!
Ч и ч к о ф ф (после паузы). Ах, Николай, Николай… простая душа. Если бы по-твоему было возможно… Однако, увы. У нас ведь тут не футбол. Так что, по-твоему никак. Хочешь, прямо у них спросим, однако? Пан Бандура, товарищ капитан! Вы как на ничью смотрите? Ничья вас устроит?
К а п и т а н. Еще чего, нахбля! Какой он мне брат? Надоел укроп хуже горькой редьки.
Б а н д у р а. Вату геть! Никогда мы не будем братьями!
Ч и ч к о ф ф (Николаю, разводя руками). Вот видишь, однако… Как же нам решить эту проблему? А чего бы вам не подраться, панове-товарищи-братья? Только на этот раз по-настоящему. Как вы на это смотрите?
Б а н д у р а. Будь ласка, без проблем.
К а п и т а н. По-настоящему, нахбля? Это как? А прежде, нахбля, не по-настоящему было?
Ч и ч к о ф ф. Конечно, не по-настоящему, товарищ капитан. Прежде ведь вас разнимали, за руки хватали, оружие отнимали – мол, не надо, ребята, не деритесь. Разве не так? Так. А я разнимать не стану, и другим не дам. Деритесь досыта, вволю, пока вся кровь не вытечет. Надо же когда-то окончательно выяснить отношения. Я и ножички дам, чтоб удобней было. (делает знак, Тихарь приносит два ножа и втыкает их в пол между противниками). Ну? Что же вы стоите? Давайте, вперед. Кто останется, тот победил. Ну?!
К а п и т а н. Ты это серьезно? Драться с ним? Прямо сейчас? По каким правилам?
Ч и ч к о ф ф (дергает щекой). А по каким правилам вы с ним обычно деретесь? Вот по тем же самым, будьте любезны.
Б а н д у р а (мрачно). Зазвичай правил немаэ.
Ч и ч к о ф ф. Значит, так тому и быть. Правил немаэ. Что может быть справедливей – правила поединка устанавливают сами участники… Ну же! Вперед!



С е л и ф а н с к и й (в зал). Бог свидетель, я был лишь оператором. Никто не посвящал меня в детали сценария, ни на каком этапе. Я и представить себе не мог, что обычное реалити-шоу превратится в реальное смертоубийство. Можно ли считать меня соучастником преступления?
Они резали друг друга с таким остервенением, с такой яростью, какую может породить только безграничная ненависть. Ненависть застилала им глаза, придавала сил, лишала разума. Наверное, оба противника знали какие-то приемы ножевого боя, но до приемов ли было в этом кровавом клубке дикой, безрассудной вражды? Они сцепились на крохотном пятачке и кололи друг друга куда попало, без разбора, лишь бы попасть, лишь бы уничтожить, изничтожить, извести. Кололи, топчась рядом, кололи, упав на колени, кололи лежа, поливая песок последней уже кровью. Они ухитрились убить друг друга по нескольку раз – ведь жажда убийства, колотящаяся в мертвых уже сердцах, продолжала жить, когда сами они уже умерли. Почему? Зачем? Откуда взялась, откуда свалилась на их головы эта ненависть, эта ненасытная гадина, не просыхающая, как не сворачивающаяся кровь?..
Я снимал не думая, как автомат. Я был всего лишь оператором. Мой объектив впитывал все, как крутящаяся воронка канализации. Я продолжал снимать и тогда, когда оба противника уже застыли в одной бесформенной кровавой куче.



Ч и ч к о ф ф. Победила дружба! Марго, Николай, можете возвращаться в лагерь.



С е л и ф а н с к и й (в зал). Тихари потащили мертвые тела за помост, пошел за ними и я со своей камерой. Ох… лучше бы я этого не делал. Хотя, какая разница – днем раньше, днем позже… В общем, я совершенно напрасно искал давеча на корабле отсеянных участников – Крыжовника и Надю Долото. Их мертвые тела лежали там, в яме за помостом, едва присыпанные землей. Повешение не было инсценировкой! Эти люди были казнены самым натуральным образом.
(наклонившись вперед, свистящим шепотом) Но самое странное… самое странное, что я не испытал никакого потрясения. Никакого! Там, на краю ямы с теперь уже четырьмя трупами, я вдруг понял: в глубине души я прекрасно знал, что происходит. Знал, но продолжал.
Не помню, как мы вернулись на корабль. Я словно превратился в робота. Мне даже казалось, что я сам себя вижу со стороны – не прямо, по-человечески, а через объектив видеокамеры. Мое сознание усиленно делало вид, будто все это понарошку, будто я сплю или играю, или просто участвую в съемке, а не в хладнокровном убийстве ни в чем не повинных людей. Но, черт побери, я ведь и в самом деле только участвовал в съемке! Или нет?
Чичкофф поглядывал на меня понимающе и немного смущенно. Мы почти перестали разговаривать; обменивались короткими репликами, и все. Некоторое время я лежал в своей каюте, глядя в дощатый потолок. Он напоминал висельный помост там, на острове. Глядя на него снизу, я как бы превращался в Крыжовника или в капитана, или в Бандуру, которые смотрят сейчас на такие же доски мертвыми, присыпанными землей глазами. Боже, им даже не закрыли глаза… Поймав себя на том, что постоянно смахиваю с лица воображаемые комья, я встал и пошел в кают-компанию. Чичкофф встретил меня коротким кивком.
Ч и ч к о ф ф. Оклемались немножко? Ну и чудненько. Полюбуйтесь на наших молодцов. Похоже, у Марго проблемы.



М а р г а р и т а (капризно). Николай! Ну, Николай! Я кушать хочу.
Н и к о л а й. Кушай.
М а р г а р и т а. Так ведь нечего! Ты мужчина или нет? Бери острогу, иди за рыбой. Я уху наварю. А? Ну, Николай… Коленька… Коляша…
Н и к о л а й. Отстань.
М а р г а р и т а (топает ногой). Да что ты за истукан такой! Ты мне муж или нет?
Н и к о л а й. Нет. Начальник говорит – брат. А ты мне сестра. Сестру не положено.
М а р г а р и т а. Тьфу ты! Вот ведь заладил: сестра, сестра. Да хоть бы и сестра. Какая, на хрен, разница? Кто там у вас в чуме разберет: сестра, жена?.. Дырка в шкуре есть, туда и суешь. Не так, что ли?
Н и к о л а й. В твоем чуме, может и так. А в моем все понятно. Сестру не положено.
М а р г а р и т а. Положено, не положено… Какая положена, на ту и ложись. Жена я твоя теперь, понял? Меня кормить надо. Ну?! Бери острогу!



С е л и ф а н с к и й. Говорю вам, она тут всех переживет. Бесстыдство всегда побеждает.
Ч и ч к о ф ф. Или да, или нет, господин Селифанский. А что у нас с красно-синими?
С е л и ф а н с к и й. Известно что: эйфория. Две победы подряд. А кроме того, они еще думают, что это игра. Что все понарошку. Они еще не видели яму.
Ч и ч к о ф ф. Какую яму, господин Селифанский?
С е л и ф а н с к и й. Там, за помостом. Яму с настоящими трупами.
Ч и ч к о ф ф. Вам это сильно мешает?
С е л и ф а н с к и й. Я всего лишь оператор.
Ч и ч к о ф ф (вздыхает). Не обманывайте себя, господин Селифанский. Подумайте – разве это не точная аллегория нашей жизни? Что ожидает нас всех в конце? Яма. Яма. Всех, до одного. И вас, и меня, и их (указывает в зал). Зачем же притворяться, будто ее не существует?
С е л и ф а н с к и й. Наверно, вы правы. Но красно-синие этого не знают.
Ч и ч к о ф ф. Знают. Они просто предпочитают заниматься самообманом. Делать вид, будто за помостом не яма, а лужок с пастушком. У них ведь там госпожа Горелик – большая мастерица играть словами.
С е л и ф а н с к и й (глядя на экран). Кстати, она наколола ногу. Вы не собираетесь освободить ее от завтрашнего конкурса?
Ч и ч к о ф ф. Зачем? Пусть назовет свою хромоту как-нибудь иначе, более политкорректно. Ну, например, альтернативным видом ходьбы. Авось это поможет.
С е л и ф а н с к и й (в зал). На следующее утро команды вновь были поставлены перед той же полосой препятствий. Условия оставались прежними: зачет по последнему…



Г е р и н г. Как это по последнему? С чего это вдруг по последнему? Их двое, а нас четверо, включая хромую!
С к о б а р д а. А где они все? Капитан, Бандура…
Ч и ч к о ф ф (разводит руками). Кончились. Отсеялись. Изошли на нет. Бились братья грудью в груди и друг друга извели.
М о й д о д ы р о в. Что, правда? Николай, скажи ты. Тебе одному поверю.
Н и к о л а й (кивает). Ножиками. Один другого. До смерти.
Г о р е л и к. Ну уж сразу и до смерти. Осторожней надо со словами, Николай. Мы ведь можем подумать, что они и в самом деле погибли…
М о й д о д ы р о в (восторженно). Вот это да! Жаль, я не видел. Такое удовольствие упустил! (Чичкоффу) Ну, спасибо! Ну, удружил! Ну, волчара!
Ч и ч к о ф ф. Я знал, что тебе понравится. Но не пора ли нам приступить…
Г е р и н г. Погоди, дядя. Какое «приступить»? Говорю ведь: нас четверо.
Ч и ч к о ф ф. Ну и что? Четверо.
Г е р и н г. А их двое.
Ч и ч к о ф ф. Двое. И?
Г е р и н г. Несправедливо.
Ч и ч к о ф ф. Кто сказал?
Г е р и н г (недоуменно). Я сказал.
Ч и ч к о ф ф. А ты кто?
Г е р и н г. Как кто? Человек.
Ч и ч к о ф ф. Ну вот. Ты тут человек, а я – Сверхчеловек. Значит, мне и решать. Так говорил Заратустра, великий арийский вождь. Есть еще вопросы?
Г е р и н г (упавшим голосом). Есть. Она вон хромает (указывает на Илану).
Ч и ч к о ф ф (в том же ключе). Ну и?
Г е р и н г. Неполноценный участник.
Ч и ч к о ф ф (радостно). Вот так бы и говорил с самого начала! Неполноценный участник. А то – справедливо… несправедливо… Так. С неполноценными у нас, сверхчеловеков, разговор короткий. Неполноценных мы, как подсказывает нам наше арийское самосознание и руническая традиция, отправляем прямиком… (нетерпеливо теребит пальцами, побуждая Геринга к ответу) куда?.. ну, не молчите же, герр Геринг… куда?..
Г е р и н г (угрюмо). В газенваген.
Ч и ч к о ф ф (подхватывает). В газенваген! А за неимением газенвагена – в ров. Вы уж простите, герр Геринг, мы тут на острове, по-простому, по-походному. Вот, будьте любезны.



Г е р и н г. Че-че-че-го это? Зачем?
Ч и ч к о ф ф. Как это зачем? Вы меня огорчаете, герр Геринг. Для селекции. Процедура обработки неполноценных. (указывает на Илану Горелик) Извольте исполнять. Или, может, вы сами не вполне полноценны? Попрошу в височек, чтобы пульки зря не тратить.
Г о р е л и к. Вы за это ответите! Это ни в какие ворота не лезет! Как такое возможно?! Мы в двадцать первом веке живем!
Ч и ч к о ф ф. Тем более, госпожа Горелик. Да вы не волнуйтесь: в височек совсем не больно. Не успеете ничего почувствовать. Уверяю вас, когда дойдет очередь до самого герра Геринга, ему будет куда неприятней. Ну же, герр Геринг!



С к о б а р д а (Мойдодырову). Это все понарошку, правда?



С к о б а р д а. Это ведь понарошку, да?! Ее просто отсеивают?!



Г о р е л и к (лихорадочно). Да, Маша. Это все понарошку. Это всего лишь игра. Это всего лишь игра. Это всего лишь игра. Это всего…



С к о б а р д а (в истерике). А-а-а! А-а-а! А-а-а!
М а р г а р и т а. Наконец-то дошло.
Ч и ч к о ф ф. Уймите ее наконец. У нас тут серьезный конкурс, а не озеро Селигер. Тут не до истерик.
М а р г а р и т а. Вот и я говорю. Мы сегодня побежим или как?
Ч и ч к о ф ф. Вы совершенно правы, госпожа Маргарита. Порядок прежде всего.
С к о б а р д а. А-а-а! А-а-а!
Ч и ч к о ф ф. Ну, как хотите. На старт… внимание… марш!



Ч и ч к о ф ф. Вот она, убедительная победа черно-оранжевых! Герр Геринг, господин Мойдодыров… Если уж вы так удачно держите госпожу Скобарду, не соблаговолите ли заодно и связать ей руки.
Г е р и н г. За-за-чем?
Ч и ч к о ф ф (удрученно). В последнее время вы стали заикаться, герр Геринг. Этак и до неполноценности можно дойти… Зачем? Затем, что вы, похоже, определились с очередным отсевом. Не так ли?
М о й д о д ы р о в. Так. (Герингу) Держи ее крепче.
С к о б а р д а. Нет! Нет! Рос-си-я! Рос-си-я! Не-е-ет!!



Ч и ч к о ф ф. На помост ее! Может, оттуда Рос-си-я услышит свою верную дочь!



Ч и ч к о ф ф. К рычагам, друзья мои! Теперь их всего два. Не сомневайтесь ни секунды! Это только дураки полагают, что чем меньше палачей, тем больше ответственность! На самом деле один хрен! Считайте, хрен… герр Геринг!
С к о б а р д а. Нет! Не-е-ет!..
Г е р и н г (поспешно). Раз-два-три!



Ч и ч к о ф ф. Фу-у-у… Ну и денек. Отдыхайте, друзья. Отныне вас поровну. Двое на двое. Надеюсь, теперь чувство справедливости герра Геринга будет спокойно. Выдать им по буханке хлеба!



Ч и ч к о ф ф. Устали, а? Ничего, осталось немного. Всего четыре каина. Это день, максимум два.
С е л и ф а н с к и й. Почему так мало? Если их четверо…
Ч и ч к о ф ф (усмехается). Потому что они каины. Кроме того, они точно знают, что чем их меньше, тем выше шансы на победу. Ведь зачет идет по последнему каину. Вот и думайте, что произойдет сегодня ночью…
С е л и ф а н с к и й (в зал). Он оказался совершенно прав. Ночью я задремал в кают-компании и проснулся от странного звука, напоминавшего барабанную дробь.



С е л и ф а н с к и й (в зал). Барабанную дробь выбивали каблуки удушаемых. Я включил автоматику и сделал несколько впечатляющих крупных планов. К утру каинов оставалось лишь двое. Очень кстати, потому что я и впрямь ужасно устал. Устал даже не от работы, а от скуки, от убийственного однообразия шоу. Знаете, все эти смерти волнуют только поначалу, а потом превращаются в какую-то унылую, давящую обыденность. Наверно, это похоже на секс по обязанности. Интересно, подтвердила бы Марго такую аналогию? Теперь уже не узнаешь… Помню, засыпая, я подумал, что хорошо бы Чичкофф придумал для финального конкурса что-нибудь более интересное, чем все ту же осточертевшую полосу препятствий.
Но он снова не стал ничего менять.



Ч и ч к о ф ф. Ну что ж. Наше шоу подходит к концу. Это последний конкурс. Последний конкурс «Последнего Каина». Обычно последних участников принято поздравлять, но вряд ли вы этого заслуживаете. Каинов не поздравляют. А вы именно каины – как и все те, кто лежат там, за помостом.



Ч и ч к о ф ф. Вы все здесь братоубийцы, все до одного, до одной – и мужчины, и женщины. Вы убиваете своих братьев и сестер. И вы делаете это с такой легкостью не потому, что вас кто-то заставляет. Вы убивали и до того, как оказались на этом острове. У вас руки по плечи в крови, подонки… На старт… внимание… марш!



М о й д о д ы р о в (умоляюще). Брат! Помоги!



М о й д о д ы р о в (протягивая в его сторону руку). Брат! Помоги! Брат!



Ч и ч к о ф ф. Хватит. Хватит, я говорю. Он давно уже не дышит. (подходит, всматривается). Камнем, а? Хорошая традиция, каин.
М о й д о д ы р о в. Я победил! Все мертвы, а я остался! Ислам остался! Ислам Мойдодыров! Я последний!
Ч и ч к о ф ф (брезгливо). Не совсем. Кого-то ведь надо повесить, не так ли? Николай мертв, остаешься только ты. (Тихарям) Упакуйте его. И настройте два рычага!
М о й д о д ы р о в. Так я и знал. Знал, что живым не отпустишь. Пес! Волчара позорный…



Ч и ч к о ф ф (удовлетворенно). Ну вот. Теперь всё. Теперь можете уезжать на корабль. Катер ждет.



Ч и ч к о ф ф. Два рычага, господин Селифанский. Что же вы не спрашиваете, который из них ваш?
С е л и ф а н с к и й. Мой? Но причем тут я? Я всего лишь оператор!
Ч и ч к о ф ф (насмешливо). Что вы говорите? Оператор? Тогда отложите камеру! Слышите?! Я приказываю вам положить камеру!



Ч и ч к о ф ф. Ну вот. Теперь вы без камеры. А какой же оператор без камеры? Нет, вы не оператор, господин Селифанский.
С е л и ф а н с к и й. Не оператор? А кто?
Ч и ч к о ф ф. Вы участник. Участник. Вы ведь ошибочно полагали, что на шоу набрано всего десять актеров. Но это не так. В шоу «Последний Каин» принимали участие двенадцать человек.
С е л и ф а н с к и й. Двенадцать? Но кто же двенадцатый?
Ч и ч к о ф ф (потешно оглядывается вокруг, словно ища кого-то). Где же он? Где он?.. Ну что вы, в самом деле, господин Селифанский… Вы видите здесь кого-нибудь еще, кроме меня? Двенадцатый участник – это я, собственной персоной…
М о й д о д ы р о в. Не тяни резину, волчара! Кончай уже!
Ч и ч к о ф ф. Действительно. Наш с вами братик прав. Хватит болтать. За дело, господин Селифанский. (подталкивает Селифанского к виселице) Ваш рычаг справа, мой слева. Ну… раз…
С е л и ф а н с к и й. Нет… Мы… я…



Ч и ч к о ф ф. Вы знаете правила, господин Селифанский. Если не он, то вы. Сначала. А потом опять он. Ведите себя разумно. Извините за невольную задержку, господин Мойдодыров. Итак, снова: раз… два… три!



Ч и ч к о ф ф. Берите лопату, господин Селифанский. Любишь кататься, люби и саночки возить…



С е л и ф а н с к и й (в зал). Мы засыпали яму землей, и сели на берегу, глядя на море, на дымящую трубу сухогруза. Я уже начинал догадываться, что подняться на его палубу мне больше не придется. Странно, но в ту минуту я не слишком переживал по этому поводу. Мне хотелось сгинуть, просто сгинуть. Не исчезнуть, а именно сгинуть. Обычного исчезновения я не заслуживал.
Ч и ч к о ф ф (подходит сзади, отряхивая руки, садится рядом). Ну, и как оно?
С е л и ф а н с к и й. «Оно» – что?
Ч и ч к о ф ф. Как оно – чувствовать себя Каином? Братоубийцей?
С е л и ф а н с к и й (в зал). Я молчал. Я не намеревался выблевывать перед ним свою душу. Пусть стреляет – вот что я чувствовал в этот момент.
С е л и ф а н с к и й. Покажите.
Ч и ч к о ф ф. «Показать» – что?
С е л и ф а н с к и й. Мой листок. Покажите мое дело. Историю моего рождения.
Ч и ч к о ф ф. Пожалуйста. (достает из кармана два листка) Вот ваш. А вот мой. Кстати, господин Селифанский, а не перейти ли нам на «ты»? Чего уж там, кровные братья, да к тому же еще и одногодки.
С е л и ф а н с к и й (в зал). Я опять не ответил. Я держал в руках больничную выписку с данными моей матери, с датой операции и описанием родов. Она всегда говорила, что моего биологического отца зарезали хулиганы еще до того, как я появился на свет. Она лгала.
Ч и ч к о ф ф. Слушай, Каин. Неужели тебе ни разу не приходило в голову, что и ты тоже…
С е л и ф а н с к и й. Нет. Про тебя приходило. У вас у всех щека одинаково дергается… дергалась… а у меня…
Ч и ч к о ф ф (смеется). У тебя она тоже дергается, Каин. Точно так же. Просто ты не замечаешь.



С е л и ф а н с к и й. Слушай, а кто был наш отец?
Ч и ч к о ф ф. Ты хотел сказать «донор»? А черт его знает. Какая разница? Я даже не пробовал его отыскать. Пусть живет. В том, какими мы стали, его вины нет.



Ч и ч к о ф ф. Ага. Они уходят. Всё. Мы остаемся вдвоем, братец. Как когда-то: Каин и Каин.
С е л и ф а н с к и й. Каин и Авель.
Ч и ч к о ф ф (смеется). Ерунда. Авель тоже был Каином. Просто его брат оказался шустрее.
С е л и ф а н с к и й. Я вот чего не пойму. Зачем ты все это затеял?
Ч и ч к о ф ф. Как это? Неужели ты ничего не понял? Такие, как мы, не должны оставаться в живых. Мы не заслуживаем воздуха, которым дышим. Мы – каины… нас надо извести под корень, под корень…
С е л и ф а н с к и й (в зал). Мы молча сидели рядом с братской могилой наших десяти братьев и сестер, убитых нашими руками. Сидели и смотрели, как черная корма уходящего сухогруза покачивается по дороге за горизонт.
Ч и ч к о ф ф. Помнишь, в самолете мы говорили про моего однофамильца Павла Ивановича Чичикова? Ты еще возразил, что он-де покупал мертвые души, а я нанимаю живых актеров… А оказалось-то все в точности, как у Павла Ивановича… Разве их души были живыми, Каин? Я покупал мертвые души! Мертвые!..
С е л и ф а н с к и й. Ладно. Что дальше?
Ч и ч к о ф ф (с усмешкой). Дальше? Дальше одно из двух. В точности, как тогда. Который из двух Каинов окажется шустрее? Не знаю, почему ты до сих пор жив: я уже сто раз мог бы тебя застрелить. Поговорить захотелось. Вредная привычка.



С е л и ф а н с к и й (в зал). И тут… тут вдруг в моей голове словно бы вспыхнул свет, белый и слепящий, пульсирующий, как огни кислотной дискотеки. Я ударил Каина камерой: она лежала как раз под рукой. Он не сопротивлялся, просто сидел и ждал. Я ударил его снова. И снова. И снова.



С е л и ф а н с к и й (в зал). Он упал на бок, а я продолжал бить! Бить! Бить! Профессиональная видеокамера не легче того камня, которым убивал своего брата мой предшественник. Бить! Бить! Бить!



С е л и ф а н с к и й (в зал). Потом я похоронил его там же, в яме под помостом. Любишь кататься, люби и саночки возить. Вот, собственно, и все. Меня зовут Каин, и я хочу жить. Батарейка в ноутбуке моего убитого брата пока еще фурычит, а у меня есть несколько флэшек. Я запечатаю их в бутылки, как когда-то потерпевшие крушение запечатывали нацарапанные кровью записки. Если вы видите эту запись, значит, мое послание достигло цели. Я потерпел крушение. Спасите мою душу, хотя бы и мертвую. А может, и писать-то уже некому? Может, вы все там давно уже поубивали друг друга, как мы здесь? Вот будет номер… (опускает голову).

К о н е ц

возврат к пьесам