(из цикла «Правдивые сказки о будущем»)

Войдя в кабинет географии, Рики Тавиано привычным движением бросила на стол журнал и достала из портфеля кляссер с планом урока и вспомогательными материалами. Класс мертво безмолвствовал, и по этой необычной тишине она поняла, что происходит нечто нестандартное. Учитель с двадцатилетним опытом преподавания в школе чувствует такие вещи сразу, спиной и затылком, без необходимости куда-то вглядываться и задавать лишние вопросы. Милые детки явно приготовили какой-то сюрприз. Вот только какой?

По-прежнему не оборачиваясь, Рики гадала, какого подвоха следует ждать. Старшеклассники считают ниже своего достоинства развлечения, подходящие для младшего и среднего возраста. Тем не менее учительница бегло осмотрела сиденье на предмет наличия кнопок и попробовала столешницу – не намазана ли клеем. Нет, все в порядке. И ничем дурным, вроде, не пахнет. Она украдкой бросила взгляд на доску – тоже чиста, как совесть дошкольника: ни тебе непристойных рисунков, ни тебе вызывающих надписей.

Может, ящик стола? Однажды туда засунули живого воробья, и ошалевшая птаха выпорхнула прямо в Рикино лицо к вящему восторгу двенадцатилетних мучителей. Но тогда были, опять-таки, не старшеклассники… Хотя, старшие тоже вполне могут припомнить детство золотое. В общем, ящик пока лучше не открывать. Одно несомненно: подобная оглушительная тишина не бывает случайной. Так молчат охотники, затаившиеся в засаде, так замирает рыболов при виде покачнувшегося поплавка. Что же они затеяли, заразы эдакие?

Учительница глубоко вздохнула и с профессиональной бодростью повернулась к классу, жадно поедавшему ее глазами. Ничего, пускай поедают, глаза не зубы, пальца не откусят. Главное – быть настороже и не бояться. Расставленная западня вот-вот обнаружится, и можно будет, отсмеявшись вместе с оболтусами, спокойно продолжить урок. Слава Богу, не впервой. Кто в школе преподавал, того не устрашат ни змеиные джунгли, ни болото с аллигаторами.

– Итак, друзья, сегодня мы повторим… – начала было Рики и запнулась, наткнувшись взглядом на третью от двери парту.

Послышались сдержанные смешки, затем кто-то рассмеялся в голос и, наконец, зашумели все, празднуя очевидную растерянность училки. Хотя ей, без сомнения, было от чего растеряться. Там, на третьей парте, невозмутимо восседал некто в маскарадном костюме голубя: прилепленные к свитеру и штанам бутафорские перья, примотанные к обуви подобия птичьих лап и огромная птичья голова из папье-маше с блестящим жестяным клювом и двумя круглыми отверстиями, в которых угадывались чьи-то триумфально поблескивающие глаза. А впрочем, почему «чьи-то»? Ясно ведь, чьи…

Рики выдавила из себя смешок. Когда смеются над тобой, разумнее всего присоединиться к хору насмешников.

– Так, Саймон, – проговорила она, не отступая от прежней бодрой интонации. – Давай будем считать, что демонстрация голубиной моды прошла успешно. Все мы тут отдаем должное твоей изобретательности. А теперь, пожалуйста, сними с головы эту тяжеленную бабаху, потому что она наверняка заслоняет доску тем, кто сидит сзади. Перья и крылья разрешаю оставить: возможно, они помогут тебе улучшить оценки по моему предмету. Потому что пока ты, увы, не зарекомендовал себя птицей высокого полета в области географии.

В классе снова засмеялись, оценив шутку. Рики облегченно вздохнула: инцидент казался исчерпанным. Чувство юмора и доброжелательность – ключ к детским сердцам. Однако, Саймон Перский не торопился выполнить просьбу учительницы. Точнее, не отреагировал никак, даже не пошевелился. Рики подошла поближе.

– Саймон, ты меня слышал?

Ей пришлось повторить вопрос дважды, прежде чем последовал ответ. Правда, ответил не Перский, а его соседка – белокурая Натали.

– Это не Саймон, учительница.

– Не Саймон? – удивилась Рики. – А кто же, если не он?

– Это фьюри. Фьюри-Голубь, – пояснила Натали. – И не он, а оно. Оно не понимает по-человечески.

– Оно понимает, когда камнем из рогатки! – выкрикнул кто-то.

Фьюри-Голубь издал протестующий горловой звук и резко повернулся на голос, задев клювом учительницу. Рики ойкнула от боли: острая жесть оцарапала ей руку выше локтя. Выступила кровь, но фьюри-Голубя это нисколько не смутило. Он продолжал возмущенно квохтать и курлыкать, не обращая никакого внимания на раненую училку. Терпению Рики пришел конец.

– Хватит! Довольно! – воскликнула она, зажимая ладонью рану на поврежденном плече. – Немедленно сними эту гадость! Сейчас же! Сними или убирайся из класса!

Но фьюри-Голубь не сдвинулся с места. Он перестал курлыкать и теперь молча, одним глазом, то есть совершенно по-птичьи, разглядывал учительницу, слегка поворачивая из стороны в сторону бутафорскую башку. Класс, затаив дыхание, наблюдал за разворачивающейся драмой. Задыхаясь от бешенства, Рики схватила ученика за шиворот, выдернула в проход и потащила к двери.

– Вон! Пошел вон! И не возвращайся, пока не приведешь себя в человеческий вид!

Вытолкнув фьюри-Голубя в коридор, она вернулась к столу, чтобы перевязать рану платком. Эта пауза и минута-другая дыхательных упражнений помогли ей более-менее успокоиться. Надо продолжать. Продолжать во что бы то ни стало. Рики закончила с перевязкой и повернулась к классу, жадно впитывающему каждое движение учительницы, каждое слово, каждый вздох. Если бы взгляды были камнями, ее давно уже забили бы до смерти. Вот только фиг вам, аллигаторы…

– Продолжаем тему Латинской Америки, – произнесла она как ни в чем не бывало. – На прошлом занятии мы говорили о природном ландшафте. А сегодня вкратце охарактеризуем состав полезных ископаемых. Итак…

Дальше шло без каких-либо происшествий. Изгнанный ученик так и не вернулся – к вящему облегчению Рики.

*          *          *

По окончании уроков ее попросили зайти к директору. В кабинете, помимо хозяина, находились еще двое: фьюри-Голубь и сухопарая дама с застывшим выражением гневного протеста на гладко подтянутом лице. Плоскостью форм и непримиримостью взгляда она напоминала оживший плакат с демонстрации защиты животных и меньшинств от свинского капитализма и потепления климата.

– Присядьте, госпожа Тавиано, – с начальственной мягкостью в голосе проговорил директор. – Мы собрались, чтобы обсудить сегодняшний… э-э… инцидент и найти… э-э…  взаимоприемлемое решение.

Рики опустилась на краешек стула.

– Я настаиваю на отстранении Саймона, – сказала она. – Мало того, что школьник пришел на занятия в неподобающем виде, угрожающем здоровью и…

– Секундочку, госпожа Тавиано, – прервал ее директор. – Думаю, вы не возражаете против безоговорочного права нашей молодой поросли на свободный выбор личной идентичности?

– Ни в коей мере, господин директор, – отвечала учительница. – В моем классе соблюдается полная свобода на этот счет.

– Ну вот! – обрадовался директор и повернулся к плакатной даме. – Как видите, госпожа Перская, Саймон может быть совершенно уверен…

Из-под голубиной головы послышалось протестующее курлыканье. Пришла в движение и мамаша.

– Сколько вам объяснять: нет никакого Саймона! – возмущенно прошипела она. – Перед вами фьюри! Фьюри, ощущающий себя голубем! То есть фьюри-Голубь! Неужели непонятно? Или вы намеренно оскорбляете моего… мою… моё…

Дама проглотила окончание фразы, так и не разобравшись с родом местоимения. Директор поспешно замахал руками.

– Конечно, нет, дорогая госпожа Перская, – воскликнул он. – Фьюри-Голубь – это прекрасно! Это замечательно! Никаких возражений. Смею вас заверить: школа не намерена чинить никаких препятствий для самовыражения учащихся. И более того: мы не потерпим и тени неуважительного отношения к свободе выбора идентичности. Не правда ли, госпожа Тавиано?

В кабинете повисла напряженная тишина. Рики поежилась, пригвожденная к спинке стула булавками пяти глаз: двух директорских, двух плакатных и одного голубиного. Ей понадобилось усилие, чтобы выдавить из себя вынужденное согласие.

– Что ж… Если вопрос ставится так, то, конечно…

– Ну вот и славно! – жизнерадостно подытожил директор. – Значит, решение найдено. Саймон… извините, фьюри-Голубь может посещать занятия в том виде, который полностью соответствует его личной идентичности. Ну что? Будем считать инцидент исчерпанным?

Он обращался к госпоже Перской, но ответил фьюри-Голубь, который принялся яростно квохтать, помавая туда-сюда своим жестяным клювом. Директор слушал, слегка наклонив голову, с выражением благожелательного внимания.

– Что он говорит, госпожа Перская?

Дама возмущенно фыркнула:

– Во-первых, не он, а оно! А во-вторых, оно требует извинений.

– Извинений? – смущенно переспросил директор и повернулся к Рики. – Что ж, думаю, госпожа Тавиано не возражает. Правда, Рики? Вы ведь сожалеете о своем необдуманном поступке? Даже очень сожалеете?

– Сожалею… – пробормотала учительница. – Извините…

Фьюри-Голубь кивнул клювом и торжествующе прокурлыкал. Директор озабоченно взглянул на плакатную даму:

– Что он… простите, оно… Что оно сказало?

– Оно требует, чтобы извинения были произнесены публично, перед классом, – перевела дама.

– Думаю, это тоже не проблема, верно, госпожа Тавиано? – не дожидаясь ответа учительницы, директор встал, всем своим видом утверждая успешное окончание переговоров. – Рад, что наше обсуждение пришло к общему знаменателю. Спасибо, что заглянули. Мой кабинет всегда открыт для учеников и их родителей. Госпожа Перская… Фьюри-Голубь…

Он с поклонами проводил Перских до двери, а затем вернулся к столу и к Рики, которая по-прежнему неподвижно сидела на стуле, опустив голову и уставив взгляд на перевязанную руку.

– Ах, Рики, Рики… Ну какого черта ты вляпалась в это дерьмо?

Она пожала плечами:

– Не знаю… Этот подонок меня ранил. Вот, смотри, какая царапина…

Директор вздохнул. Молодой-перспективный, он был назначен на должность всего два года тому назад, но уже твердо усвоил, что из скандалов не бывает хорошего выхода, а потому лучше не допускать и входа. Иначе следовало бы уволить к чертям эту глупую пожилую училку…

– Ну при чем тут царапина? Ты что, никогда не слышала о фьюри? Нет? Это свежее молодежное движение. Новый вид идентичности, вдобавок к половой. Если мальчик ощущает себя девочкой, ему ведь помогают избавиться от мужских причиндалов, не правда ли? Ну вот. Почему бы тогда другому мальчику или девочке, или трансгендеру, или еще кому-то из нынешних равноправных полов не ощутить себя голубем или коровой? – он приостановился на секунду-другую и поправился: – Хотя, нет, коровой вряд ли – они ведь отрицательно влияют на климат… Ну тогда – морской свинкой или, скажем, жирафом. В чем проблема?

– Нет проблемы… – глухо подтвердила Рики. – Если мальчик может ощутить себя девочкой, то может и морской свинкой. Ты совершенно прав.

– Вот и чудненько, – потер руки директор. – Значит, договорились: ты публично приносишь фьюри-Голубю свои извинения, ну а я… а я вправе ожидать, что подобные инциденты будут полностью исключены из твоей дальнейшей учительской практики. Потому что иначе тебя не сможет защитить никакой профсоюз. Сама понимаешь: зажим подростковой идентичности. С этим сейчас строго.

Рики вышла из кабинета, заботясь лишь о том, как правильно ставить ноги, чтобы не упасть. Ее щеки горели от унижения – только что пережитого и еще предстоящего в будущем. Но недвусмысленная угроза увольнения не оставляла выбора ей, не мыслившей себя вне профессии учителя. В последнее время не требовалось чересчур многого, чтобы оказаться на улице с волчьим билетом. Чтобы получить каиново клеймо фашистки. Чтобы, вернувшись домой, обнаружить вымазанные дегтем ворота гаража. Чтобы тебе в публичном месте вылили на голову ведро нечистот. Чтобы твоего сына травили на школьных переменках. Чтобы пришлось бежать из родного города куда глаза глядят, не слишком надеясь, что удастся перевести дух до того, как на новое место доползет слух о твоей вредительской сущности.

Показательные порки нескольких коллег, опоздавших выстроиться в затылок новым прогрессивным веяниям, свидетельствовали об этом с предельной ясностью. Границы возможного сузились до размеров тоненькой скальной тропки. Слева отвесная стена, справа бездонная пропасть – в сторонку не отойдешь, не остановишься, не притормозишь. В сущности, нельзя даже покачнуться. Дозволено лишь шагать – причем, обязательно в ногу со всеми, не выбиваясь из общего ритма. Нет-нет, она не может допустить ни малейшего намека на непослушание.

Но щеки, тем не менее, горели, как от наотмашь припечатанных пощечин. И больнее всего переживалось унижение перед подлым мальчишкой Перским, новоявленным фьюри-Голубем. Именно перед ним. Потому что чихать она хотела на молокососа-директора – типичного сукина сына, пружинного попрыгунчика, заточенного на политическую карьеру. Еще годик-другой, и он выпрыгнет из школы на другое начальственное место – выпрыгнет и тут же забудется. Плевать и на плоскогрудую плакатную мамашу – мало ли таких безумных и бесполых стервятников брызжут слюной на городских перекрестках?

А вот фьюри-Голубь… – вряд ли получится скоро стереть из памяти торжествующий блеск его гляделок в прорезях бутафорского папье-маше. Малолетний мерзавец попросту излучал уверенность в безнаказанности. Хотя, нет, о безнаказанности говорить не приходится… Наказание как раз последовало – только вот наказали не его, а училку. Дерзкую училку, которая осмелилась перечить истинному хозяину положения. Остановится ли он на этом? Очень сомнительно. Это ведь она и подобные ей балансируют на узенькой тропинке, а перед ним – бескрайнее гладкое поле – рули, куда вздумается… Зачем тормозить, когда можно жать на газ в свое удовольствие?

*          *          *

Два месяца спустя, войдя в комнату сына, Рики застала его за изготовлением бутафорской головы из папье-маше.

– Фьюри?

Он виновато кивнул:

– Ничего не поделаешь, мама. Без этого сейчас…

Сын не закончил фразу, но она и без того знала продолжение: опасно. Без этого сейчас опасно. Либо стань фьюри, либо готовься к неприятностям. К каким именно? С этим действительно пока еще существовала некоторая неясность.

– Надеюсь, ты получил разрешение?

– Конечно, мама, как же иначе… Вот… – он взял со стола бумажку. – Мне дозволено быть фьюри-Сусликом. Кстати, и тебе советую. Ты точно можешь претендовать на фьюри-Мангуста. Рики Тавиано – это почти Рики-Тики-Тави.

– Ты с ума сошел, – отмахнулась Рики. – Это сугубо детская игра, при чем тут взрослые?

– Вовсе нет, – возразил мальчик, тщательно обмазывая клеем макет головы суслика. – Говорят, некоторые учителя уже подали заявку. И директор тоже.

Рики вздохнула. Начавшись с одиночного фьюри-Голубя, движение быстро обросло новыми участниками. На первых порах принимали всех желающих, но через три-четыре недели стихийный процесс фьюризации был упорядочен появлением фьюри-Тройки в составе фьюри-Голубя, фьюри-Гиены и фьюри-Удава. Они рассматривали возможные кандидатуры и в случае положительного решения выдавали лицензию на ту или иную фьюри-идентичность. Приговоры Тройки не подлежали обжалованию; обнаруженные фьюри-патрулями самозванные фьюри-нелегалы сурово наказывались, а изодранные останки их костюмов торжественно сжигались во дворе.

Вскоре школа окончательно разделилась на две примерно равные части: стаю привилегированных фьюри-зверей и запуганное, униженное, подчиненное человеческое стадо. Занятия продолжались согласно учебной программе, но превратились в бессмысленное времяпрепровождение, наполненное лаем, писком, свистом, уханьем, рычанием, блеяньем и прочими звуками, характерными разве что для леса, хлева, саванны и животноводческой фермы. Ежедневно входя в класс, Рики заранее затыкала уши и старалась вовсе не смотреть в сторону парт, заставляя себя вообразить, будто ведет урок в совершенно пустом помещении.

По указанию директора оценки какое-то время выставлялись в соответствии с прежними результатами, полученными еще в безвозвратно ушедший период домашних заданий, контрольных работ и тематических экзаменов. Но затем контроль за успеваемостью перешел к специальному фьюри-комитету, назначенному все той же Тройкой. Теперь предполагалось, что Рики и другие учителя будут еженедельно получать на подпись учебные ведомости, уже пестрящие отличными показателями фьюри-учеников.

Объявив об этом новом порядке на собрании преподавательского состава, директор отметил, что чрезвычайно рад разделить полномочия с органами школьного самоуправления. Что демократия, равенство и братство свободных идентичностей безусловно приближают светлое будущее. Само собой, возражений не последовало. Напротив, все дружно сошлись во мнении, что, невзирая на некоторые проблемы, в школе не происходит ничего дурного, кроме хорошего, очень хорошего и вовсе превосходного. Впрочем, и слово «проблемы» было сразу исключено из обсуждения посредством его замены на более точное определение: «вызовы».

К числу последних преподавательница физики госпожа Валерия Ньюярд отнесла недавнее избиение фьюри-нелегала, завершившееся вызовом «скорой помощи» и отправкой пострадавшего в больницу.

– Я вчера навестила мальчика, – сказала физичка. – Бедняжка еще не вышел из комы. Откровенно говоря, мне так и не удалось понять, зачем ему ампутировали руку. Представьте себе: врачи утверждают, что его привезли уже одноруким, то есть с обрубком. Дикость какая-то и…

Директор остановил ее решительным жестом.

– Чушь и вранье, госпожа Ньюярд! Ну зачем отрывать школьнику руку, скажите на милость? Чтобы съесть? – он скорчил комическую гримасу. – Смех, да и только. Полнейшая чепуха! Мы же знаем, что фьюри принципиальные вегетарианцы, потому что это экологично и прогрессивно. А что касается комы… Прежде, чем осуждать не слишком знакомую нам естественную культуру, следует посмотреть в зеркало. Кого мы увидим там, дамы и господа? Белых колонизаторов, жестоких угнетателей коренных народов, разрушителей природы. Мы вырубаем леса, убиваем беззащитных животных и вот-вот уничтожим прекрасную планету, которую почему-то называем своей. Своей, дамы и господа! Но она принадлежит не нам. Не нам, дамы и господа! Она принадлежит миру природы – зверям, растениям, фьюри… Они были здесь до нас, разве не так? А, значит, у них есть полное право решать, кого допускать в свои ряды, а кто просто примазался, чтобы завтра предать.

Преподавательский состав согласно молчал, кивая в знак признания очевидной директорской правоты. Лишь физичка Валерия с сомнением покачивала головой – абсолютно не в такт общему настроению.

– Ну что, госпожа Ньюярд? – с ноткой раздражения в голосе произнес директор. – Вы опять чем-то недовольны?

Физичка пожала плечами.

– Возможно, мне требуются дополнительные усилия или даже инструктаж, чтобы исправить свой недостаточно прогрессивный подход, – виновато проговорила она, – но некоторые вещи еще недавно считались недопустимыми в школе. Не далее как сегодня, проходя по коридору третьего этажа, я наблюдала совершенно… совершенно…

Госпожа Ньюярд густо покраснела и закрыла лицо руками. Директор нетерпеливо хлопнул ладонью по столу:

– Хватит мямлить! Что вы такого видели?

– Совокупление… – еле слышно прошептала физичка. – Прямо на глазах у других детей. Фьюри-Волк совершенно открыто совокуплялся с фьюри-Овечкой… Он рычал, она блеяла, это было что-то… что-то…

– Ну и что такого? – перебил ее директор. – Что такого, я вас спрашиваю? Разве это не естественно, не прогрессивно? Разве не предсказано еще библейскими пророками: «И возляжет волк с овцой»? Вот они и возлегли! Сбылась вековая мечта! Надо бы радоваться, а вы возмущаетесь… Как хотите, госпожа Ньюярд, но ваш мракобесный подход нуждается в немедленной коррекции.

*          *          *

Прогрессивный начальник как в воду глядел. Месяц спустя бывшая преподавательница географии Рики Тавиано, а ныне фьюри-Мангуст-Рики-Тики-Тави, стала невольной свидетельницей радикальной коррекции мракобесной физички посредством жестяного клюва фьюри-Голубя. Сидя верхом на бесчувственном теле госпожи Валерии Ньюярд, он методично клевал ее в грудь, с каждым разом вырывая мелкие кусочки плоти. Кровавые ошметки разлетались на несколько метров; столпившиеся вокруг фьюри подхватывали их на лету и совали в ротовые отверстия. По полу растекалась красная лужа.

Преодолевая тошноту, фьюри-Рики-Тики-Тави добралась до свободного класса. Первым делом она забаррикадировала вход, высвободила голову из тяжеленного макета мангустовой башки и, отдышавшись, набрала номер начальника городской полиции Итамара Гвира – своего бывшего одноклассника. Выслушав ее взволнованный рассказ, Гвир сочувственно вздохнул и заметил, что голуби – самые жестокие существа в природе, хотя почему-то принято считать иначе.

– Если выбирать, то лучше погибнуть от волка, – сказал он. – Волк вцепляется в горло, одним движением рвет вену – и дело с концом, быстрая безболезненная смерть. А чертовы голуби будут часами долбить своим маленьким клювиком – намучаешься, пока помрешь. Ну, ты сама видела, убедилась.

– А можно не выбирать? – поинтересовалась Рики. – Ты говоришь так, будто не командуешь сотней вооруженных ментов. Разве нельзя навести порядок? Они ведь убивают людей, Итамар. Взрослых, детей, стариков – всех, кто попадется. Они питаются человечиной, хотя и вегетарианцы.

– Да, я в курсе, – хмыкнул начальник полиции. – Нас обязали пройти инструктаж. Видишь ли, согласно передовой науке, фьюри даже намного сдержанней и прогрессивней, чем вегетарианцы. Они обязались беречь природу, а потому не едят ни мясной, ни молочной, ни растительной пищи. Только специальное питание, составленное из элементов, которые враждебны природе и прогрессу.

– То есть, из людей? – уточнила учительница.

Гвир снова вздохнул:

– Получается, так. Только фьюри не пользуются такими словами как «люди» или «человек». Они называют это просто «пища». Потребляя пищу, фьюри насыщаются и одновременно избавляют природу от ее злейших врагов, перерабатывая их в полезное прогрессивное дерьмо. Кругом выгода.

– Я не верю своим ушам! – воскликнула Рики. – Как ты можешь мириться с этим кошмаром? Ты ведь полицейский, Итамар! Прикажи своим ментам сесть в машины, врубите сирены и приезжайте сюда. Уверяю тебя, стрелять не понадобится: чтобы привести в чувство этих отморозков, хватит обычных дубинок и наручников!

Гвир помолчал, прежде чем ответить.

– Знаешь, где я сижу сейчас, Рики? – произнес он наконец. – В своем кабинете, запершись на ключ. На поясе у меня револьвер с тремя обоймами, на столе – дробовик с запасом патронов. Со мною жена и дети – двое младших. Старший теперь людоед, фьюри-Шакал. Позор на мои седины. Ладно бы еще леопард или даже страус – а то шакал! Понимаешь? Мы с женой воспитали шакала! В голове не укладывается… А две трети тех, кого ты назвала моими ментами, слоняются в эту минуту по коридору в облике горилл, орангутанов и носорогов. Хотя, если честно, многие тут напоминали горилл и прежде, до этого сумасшествия. Я не могу ничего поделать, даже если очень захочу.

Рики всхлипнула.

– Значит, конец? Значит, нет иного выхода, кроме как просто сидеть, сложа руки, и ждать, пока тебя заклюют, сожрут, проглотят?

– Сложа руки, склеив ласты, скрестив лапки… – горько ухмыльнулся начальник полиции. – Зависит от того, какой набалдашник у тебя на балде.

– Ты всегда отличался особенным чувством юмора.

Гвир рассмеялся:

– А что мне еще остается? С этой заразой может покончить только сама эта зараза. Вся сила теперь у нее. Забудь о полиции, об армии, о власти, о былой человеческой норме. Кругом лишь они: фьюри и их союзники.

Завершив разговор, Рики какое-то время сидела неподвижно, пораженная внезапно мелькнувшей мыслью. Затем резко выдохнула и набрала номер Общества охраны животных. Ей ответил бодрый девичий голос:

– Здравствуйте, говорит Чико Кастра. Чем могу помочь?

– Добрый день, уважаемая Чико, – вкрадчиво произнесла Рики. – Мы здесь остро нуждаемся в вашей экстренной помощи. В здании, где я нахожусь, гибнут от голода, холода и болезней сотни бездомных животных. Вы просто обязаны им помочь!

– Диктуйте адрес, – без заминки ответила девушка. – Мы приедем и…

– Секундочку, – перебила ее Рики. – Мне хотелось бы знать, какие меры вы обычно принимаете. Какова процедура помощи несчастным животным?

Собеседница понимающе поцокала языком:

– Мы очень ценим вашу заботу о беспомощных четвероногих и крылатых пациентах, но для беспокойства нет причин. Наши действия стандартны; Общество защиты работает, ни на шаг не отступая от протокола, утвержденного международными организациями. При значительном количестве бездомных животных – а у вас, по-видимому, именно такой случай – процедура включает общий наркоз посредством массового усыпления, тщательный ветеринарный осмотр, прививки от чумки и от бешенства, ну и, само собой, безболезненное предотвращение размножения.

– Массовое усыпление… Прививки от бешенства… – повторила Рики. – Это просто замечательно. А каким образом предотвращается…

– Кастрацией, – с готовностью пояснила Чико Кастра. – Кастрацией самцов и стерилизацией самочек. Чик-чик – и готово. Мы оставляем после себя здоровых, мирных и счастливых животных, свободных от бессмысленных проявлений агрессии, свойственной бесконтрольному размножению.

– Превосходно, – проговорила Рики, безуспешно пытаясь унять бешено колотящееся сердце. – Записывайте адрес.

Потом она стояла у окна, незряче глядя на школьный двор и повторяя, как заклинание, фразу, сказанную осажденным в своем кабинете начальником полиции: «С заразой может покончить только сама эта зараза… С заразой может покончить только сама эта зараза… С заразой может покончить только…»

Колонна ветеринарных автобусов подъехала относительно быстро.

*          *          *

Войдя на урок, Рики Тавиано привычным движением бросила на стол журнал и достала из портфеля кляссер с планом урока и вспомогательными материалами. Даже не оборачиваясь, спиной и затылком, она ощущала испуганное молчание класса. Боятся контрольной, бедные кастратики… Рики повернулась к школьникам.

– Не пугайтесь, друзья, контрольной сегодня не будет. Но тот, кто хорошо выучил материал прошлого урока, имеет шанс улучшить итоговую оценку семестра. Есть желающие?

Саймон Перский робко поднял руку.

– Саймон? Молодец! Пожалуйста, выходи к доске. Расскажи нам о полезных ископаемых Гвианы. Давай, давай, не стесняйся, никто тебя не съест.

Рики подошла к окну. Саймон Перский, бывший фьюри-Голубь и непререкаемый глава фьюри-Тройки, глухо бубнил за ее спиной добросовестно вызубренный урок. Остальные прилежно слушали, соблюдая безукоризненную дисциплину. Всякий раз в такие моменты учительницу охватывала жалость к оскопленным и стерилизованным детям. Может, зря она так? Может, не стоило…

В неспешный ход ее мыслей вторгся громовый бой барабанов, визг мегафонов и слитное скандирование сотен тренированных глоток. По улице мимо окон ползла демонстрация в защиту меньшинств, крыс и термитов, угнетаемых белыми колонизаторами и подавляемых свинским капитализмом, злостно утепляющим ни в чем не повинный климат. Над нестройной колонной истеричных молодых людей, до бровей замотанных в клетчатые черно-белые платки, реяли красные, желтые, зеленые, радужные и четырехцветные флаги; тут и там виднелись устрашающие плакаты, изображающие окровавленных клыкастых фашистов, топчущих детские черепа. Саймон испуганно смолк, и Рики снова повернулась лицом к притихшему классу.

– Не пугайтесь друзья, не происходит ничего страшного. Саймон, пожалуйста, продолжай, только погромче…

Бубнёж возобновился, частично перекрывая уличный шум. «Нет-нет, всё правильно, – думала Рики, доброжелательно кивая и подбадривая кастрата ласковым взором. – Бывают же такие поколения, которые просто не заслуживают права на потомство. Ведь бывают же, правда?»

Бейт-Арье,
апрель 2024