Говоря о схожести всех социалистических идеологий, обычно указывают на тоталитарный характер режима, к которому неминуемо скатываются пришедшие к власти радетели светлого будущего – как пролетарского, классово чистого, так и нацистского, расово безупречного. Неизбежность жесточайшей диктатуры прямо следует из утопичности целевой общественной модели социалистов: живая реальность никак не желает втискиваться в прокрустово ложе теории, вот и приходится где рубить топором, а где и вытягивать на дыбе. Получается, что эти идеологии антидемократичны в принципе, по сути. Иными словами, все социалистические, то есть коммунистические, анархо-синдикалистские, социал-демократические и национал-социалистические общества в той или иной степени тоталитарны (а степень зависит исключительно от объема власти, свалившейся в руки очередному Ленину, Сталину, Гитлеру, Мао, Кастро или Полпоту).
Эта прямая зависимость временами ошибочно принимается за тождество. Да, любой социализм вырождается в диктатуру, однако далеко не любая диктатура является следствием социализма. В путанице, возникающей вокруг этой несимметричности, заинтересованы прежде всего сами леваки, изо всех сил старающиеся затушевать социалистическую природу муссолиниевского фашизма и гитлеровского нацизма. Поэтому нередко можно услышать о якобы «фашистском» укладе древнего ассирийского общества, о «нацисте» Пиночете (Франко, Салазаре, Нероне, Навуходоносоре… – кого только сюда ни приплетают!) или, еще того пуще, о «фашизме» того или иного современного парламентария, который всего-то осмелился неполиткорректно возмутиться очередной исламской пакостью. Превращение конкретных идеологических терминов «фашизм» и «нацизм» в безличную ругань способствует полному выхолащиванию сугубо социалистического смысла этих понятий, что, конечно, более чем устраивает сегодняшних соц-идеологов.
Что, впрочем, не меняет национал-социалистической сути их поведения. Последний, довольно наглядный пример – ксенофобская кампания под лозунгом «Два государства для двух народов». Кажется, не осталось ни одного левого деятеля, который не произнес бы с экрана (по радио, в газете) откровенно расистскую фразу: «Вы что, намереваетесь жить с этими арабами в одной стране?» (вариант: «А куда вы собираетесь девать этих арабов?»). А почему бы, собственно, и не жить, господа наследники Гиммлера? Чем они, спрашивается, так плохи, «эти арабы»? Рылом не вышли? Вы им, наверно, и черепа циркулем измеряли? Поразительно, что этот мерзостный нацизм левой политической шайки прекрасно уживается с ее же крокодиловыми слезами по поводу защиты прав арабского человека и стенаниями относительно так называемой «оккупации».
Никоим образом не оправдывая хулиганские акции болельщиков иерусалимского «Бейтара» или подростков, малюющих антиарабские граффити на стенах мечетей, я в то же время никак не могу назвать их действия проявлением расизма. Они, как правило, являются реакцией на преступления арабов в рамках перманентной войны, ведущейся в Эрец Исраэль. Абсолютно ясно, что настоящий мир (когда и если таковой наступит) повлечет за собой и затухание самодеятельного (и только потому нелегитимного) еврейского протеста. Ведь протест этот направлен не против арабов как нации, а против конкретных насильственных актов конкретных врагов.
Если бы камни в еврейские машины бросали, допустим, готтентоты, то героями граффити были бы они, а вовсе не наши двоюродные братья. Если бы евреев на самарийских перекрестках пыряли ножами не усердные рабы аллаха, а приверженцы идола Умба-Юмбо, то и болельщики на иерусалимском стадионе орали бы не «Мухаммад сдох», а, скажем, «Умба-Юмба сгнил». Иными словами, кончатся камни и поножовщина – не будет и соответствующей стихийной низовой реакции. То же самое следует сказать и о столкновениях арабов с соседями-поселенцами, вызванных, как правило, спорами о правах на тот или иной участок земли. То есть речь тут идет о сугубо имущественном конфликте – имущественном, а не расовом. Решится этот конфликт – исчезнет и обусловленное им напряжение.
Зато категорическое нежелание левых жить в одном государстве с арабами связано именно и только с расовыми причинами. Других попросту не находится. Судите сами: политически левые заинтересованы в увеличении числа арабских избирателей; экономически – ратуют за укрепление кооперации с арабскими бизнесами; культурно – с неослабевающим сочувствием следят за успехами арабских писателей, певцов и артистов. В то же время традиционный левак из Рамат-Авива, Савьона и Кфар-Шмериягу с живым арабом не сталкивается вообще, в принципе. Реальный араб для него – не более чем фигура в комбинезоне на подножке проезжего мусоровоза. То есть нет места и для возникновения имущественных или какой-либо иных трений. И, тем не менее, одна мысль о возможности жить бок о бок с «этими арабами» глубоко противна наци-левацкой натуре. Вот он, расизм в чистом виде – иррациональный, чистый, беспримесный! Может, они пахнут как-то иначе для чувствительного левого носа – не так хорошо, как, скажем, Гальон?
«Вам что, хочется жить в двунациональном государстве?» – брезгливо кривя физиономию, вопрошает расистская братия. Вопрос этот тем более дик, что Израиль УЖЕ двунациональное государство, свидетельством чему может служить не только демографическая статистика, но и любой официальный документ или дорожный указатель: и тот, и другой как минимум двуязычные. Однако социалистический политик в упор не хочет видеть того, что понятно даже шоссейному столбу. И это демонстративное нежелание наводит на вполне реальные подозрения: уж не затеяли ли наши социал-расисты какое-то новое подобие «окончательного решения» – на сей раз, арабского вопроса? Впору выходить в пикет перед штаб-квартирами Аводы-Мерец с плакатом «Фашизм не пройдет!»
Неприязнь наших национальных социалистов к демократии хорошо видна и на примере их отношения к глубоким переменам, происходящим сейчас в арабском мире. Да, система демократии далеко не идеальна, но у нее нет приемлемой альтернативы – во всяком случае, не найдено до сих пор. И этот неоспоримый факт заставляет нас если не мириться, то скрепя сердце принимать все ее язвы и пороки. Свобода – главное, что отличает человека от животного, а свобода высказывания, главная из свобод, реализуется в полной мере лишь при демократическом строе. Но именно по этой причине его так ненавидят социалисты: ведь свобода несовместима с тоталитаризмом (который, напомним, является неминуемым следствием прихода левых к власти).
Несчастный Джордж Буш-младший, либерал и демократ, был ненавидим социалистами люто, до зубовного скрежета. Провозглашенный Бушем принцип приоритета демократии стал достаточной причиной для того, чтобы левая свора заливисто травила его в течение всех восьми лет президентства. Почему? А всё потому же: усатые упыри Саддам, Асад и Мубарак были всегда намного ближе и понятней сердцу истинного социалиста, чем ценности демократии. Нет-нет, на словах социки-нацики всемерно осудят и Саддама, и Муссолини, однако генетическое родство с фашизмом заставляет их немедленно вставать по стойке смирно перед любым дуче, даже самым кровавым. По этой же причине в левой прессе, освещающей нынешние события в Египте, Тунисе, Сирии, Ливии, Йемене, господствует патерналистский снисходительный тон, как будто речь идет о междоусобице пещерных неандертальцев, а не о миллионных демонстрациях, собираемых посредством эсэмэсок и Твиттера.
Нам с тонкой улыбкой знатока сообщается, что арабское общество, мол, не готово к свободе. Узнать бы еще, кто именно поставлен определять оную готовность. Сам журналист? Особое совещание Коминтерна? Тройка специалистов в штатском? Командующий наибольшим количеством дивизий? Вместо объяснения мы получаем еще одну тонкую улыбку и в придачу совсем уже железобетонный аргумент: Гитлер, мол, тоже пришел к власти демократическим путем. Допустим. Пришел. Ну, и что из этого следует? Что не всякие законные демократические выборы законны? Что в случае нежелательного результата демократического процесса можно отменить сам этот процесс? Что не нужно голосовать? Что демократия порождает гитлеров? Ответом на эти вопросы будет все та же тонкая улыбочка: ну, вы, мол, сами все понимаете.
Конечно, понимаю. Я понимаю, что внутреннее напряжение, загнанное штыками в подполье, никогда не рассасывается само по себе, а рано или поздно прорывается в виде взрыва. Что стабильность границ, обеспечиваемая дубинкой очередного Дубарака, никогда не будет по-настоящему надежной. Что мир заключают не с усатым генералом-душителем, а с народом, и по этой причине то, что подписано между нами и фараонами садато-хусейно-мубараковского образца, – отнюдь не мирные договоры, а зыбкие соглашения о прекращении огня, которыми подотрутся при первой возможности. Что наш единственный шанс на нормальные взаимоотношения с соседями заключается в том, что соседи сами, демократическим, свободным и потому единственно легитимным путем, придут к пониманию необходимости нормализации. Что процесс достижения такого понимания может оказаться очень долгим, но он будет еще дольше, если мешать ему, приводя к власти тиранов и поддерживая военные перевороты. Что те, кто отрицательно оценивают значение «арабской весны» на основании ее первых результатов, не видят дальше собственного носа.
К сожалению, эта простая логика, очевидная любому здравомыслящему человеку, непостижима для идеологов левого закидона. Привыкнув действовать топором и дыбой, они в принципе не доверяют ни свободе, ни демократии.
«Вы с ума сошли! – восклицают эти записные «гуманисты». – Как можно доверять человеку? Эта неразумная тварь вечно норовит свернуть в сторону от предначертанного светлого будущего, а потому остро нуждается в партии, вожде, фюрере… – или, по меньшей мере, в чутком руководстве тех, кто олицетворяет мир и прогресс. То есть нас».
Социалистам ужасно, до боли, до колик в красном цитатнике, хочется дубарака с плеткой и иллюзорной стабильностью. Им хочется чего-то привычного, своего: диктатора, вождя, дуче, фюрера. Им хочется гитлера, сталина, кастро. А нам? Чего хочется нам?
Бейт-Арье,
2013