«Но главное заключается в том, что они арийцы, а мы евреи», – говорит Зигмунд Фрейд своей молодой последовательнице Сабине Шпильрейн в ключевой сцене фильма Дэвида Кроненберга «Опасный метод». И Сабина кивает, безоговорочно признавая решающее значение этого аргумента.
Цитирую по памяти, но ручаюсь и за смысл самого высказывания, и за его ключевую роль в кинодраме Кроненберга. Ибо противостояние основоположника психоанализа доктора Фрейда и его ученика Карла Юнга, являющееся сквозной темой фильма, представлено именно в этом метафизическом разрезе неразрешимого противоречия между арийским и еврейским взглядом на вещи. Взглядом на науку, на жизнь, на мир вообще.
Аристократ и плебей. Роскошный замок на берегу альпийского озера и тесная венская квартирка. Романтическая яхта под алыми парусами и облезлое кресло в окружении книжных полок. Первый класс и второй сорт. Благородная откровенность и расчетливая скрытность. Научные разногласия являются продолжением все того же противопоставления «высокого» и «низменного». Фрейд настаивает на том, что из разработанного им сугубо практического метода должна быть исключена какая бы то ни было мистика. Он принципиально возражает против ссылок на «таинства души», на «загадки непостижимого» и на прочие зыбкие материи. Зато Юнг не понимает, отчего бы не позволить науке взлететь в неизведанные эмпиреи, к неочевидным, но поражающим воображение догадкам.
«Потому, что это непрактично, – отвечает Фрейд. – Потому, что это повредит нашему методу. Потому, что нас и так обвиняют в шарлатанстве, и любые недостаточно обоснованные утверждения, любая «игра воображения» лишь добавит поводов для подобных нападок».
Иными словами, Фрейд руководствуется сугубо практическими, приземленными резонами, в то время как Юнга влекут мистические высоты мирового Духа. Снова та же дихотомия: плебей и аристократ, еврей и ариец. Знакомая тема, не правда ли? Для тех, кто забыл (или не знал вовсе), напомню, что именно эта пресловутая еврейская «приземленность» всегда особенно отвращала арийских мыслителей.
Так, Кант презирал иудаизм и отказывался считать его религией, поскольку полагал, что тот заменяет высшую духовность «общественным законоположением», регулирующим низменный быт.
А вот что, к примеру, писал Гегель: «Попытка Иисуса дать еврейской толпе понимание божественного не могла не провалиться, ибо вера в божественное не может существовать в грязи. Лев не может поместиться в ореховой скорлупе; бесконечный дух не найдет себе места в тайниках еврейской души…»
Похожие обвинения предъявлял иудеям и Карл Маркс, знавший о еврействе отнюдь не понаслышке: «За абстрактной формой еврейской религии содержится презрение к теории, к искусству, к истории, к человеку, понимаемому как самоцель, это точка зрения реальной, осознанной жизни, добродетель корыстолюбца».
Можно припомнить в этой связи и метафизический антисемитизм Вагнера, который посвятил свою публицистику очищению «высокого арийского духа» от «низменного иудейского господства», и «сверхчеловеческие» видения Ницше, и совсем уже истерическую ненависть Отто Вейнингера: «Религия евреев – это не религия чистого разума: это вера старых баб, проникнутых сомнительным, грязным страхом… Еврейство есть та пропасть, над которой воздвигнуто христианство, а потому еврей является предметом сильнейшего страха и глубочайшего отвращения со стороны арийца».
Я далек от того, чтобы обвинять канадского еврея Дэвида Кроненберга в антисемитизме (хотя, как известно, самые страстные антисемиты происходят именно из евреев, свидетельством чему могут служить те же Маркс и Вейнингер). Напротив, нельзя не приветствовать того факта, что вопрос метафизического противостояния арийского и еврейского мировоззрений вновь оказался в центре внимания муз. И в самом деле, друзья-арийцы, пора, давно пора возродить эти, казалось бы, прочно забытые мотивы. Жаль, правда, что в данном случае столь непростая для понимания тема досталась музе кино – самой, пожалуй, глуповатой из сестер-вдохновительниц всех и всяческих искусств. Неудивительно, что подавляющее большинство кинокритиков вовсе не обратило внимания на главный raison d’etre «Опасного метода», целиком сосредоточившись на выдвижной челюсти Киры Найтли.
А между тем, если взглянуть на фильм под вышеописанным углом зрения, то все его сцены и диалоги самым естественным образом нанизываются на единый смысловой стержень, который сразу превращает это кино в нечто существенно большее, чем банальный костюмный байопик в стиле belle époque (а именно так его, к сожалению, восприняли слишком многие). Ведь помимо противостояния Фрейд – Юнг, в драме присутствует и другая впечатляющая еврейско-арийская линия: Сабина – Юнг.
Судите сами. Сабина (олицетворяющая еврейство) попадает в психиатрическую клинику из-за истерического невроза, приобретенного в результате наказаний, которым подвергал ее отец (здесь: олицетворение ревнивого и жестокого еврейского Бога, который в хвост и в гриву гоняет избранный Им народ). Эти наказания вызывают в женщине мазохистскую реакцию (тут выражен известный стереотип о евреях, которые упиваются своими страданиями). В этот мутный истерический омут помимо своей воли затягивается благородный аристократ Карл Юнг (олицетворяющий чистое арийское начало). Он (арийская Германия) и рад бы не стегать Сабину (европейских евреев) ремнем (вариант: ограничивать в правах, депортировать на восток, морить в газовых камерах), но не может отказать коварной истеричке, которая жизни себе не мыслит без тяжкой наказующей руки.
Что происходит в итоге? В итоге страдает благородная белокурая жена (арийская Европа), едва не гибнет и сам благородный ариец (арийская Германия), переживающий глубочайший духовный кризис. Его первоначальное душевное равновесие словно перетекает в Сабину, которая, подобно вампиру, излечившись от своих неврозов, бросает несчастную арийскую жертву и возвращается… куда? Конечно же, к своим – к еврею Фрейду, к еврею мужу. Потому что – возвращаясь к началу этой заметки – «главное заключается в том, что они арийцы, а мы евреи».
Какой же из всего этого следует практический вывод? Ну, если вы таки задали этот вопрос, то, несомненно, имеете еврейские корни. Потому что истинный ариец чужд стремлению к немедленной практической выгоде. Воспарите, друзья, воспарите!