У меня никогда не было много читателей. Как поется в одной из ранних песен Высоцкого, «в наш тесный круг не каждый попадал». Поначалу это меня огорчало, но затем, приобретя некоторый писательский опыт, я понял, что так и должно быть. Писатель всего лишь червяк – не только в том смысле, что так же смертен, как и читатель, но и в чисто механических терминах. Тот, кто сдавал в свое время экзамен по предмету «Детали приборов и машин» (хуже которого, как известно, лишь экзамен по «Сопромату»), хорошо меня поймет. Как червячная передача работает лишь при условии совпадения параметров червяка и зубчатого колеса, так и пара «писатель – читатель» входит в зацепление лишь в случае минимальной общности миропонимания, культурной базы, прошлого и настоящего.
Такое само по себе бывает достаточно редко, но в нашей жизни ценится именно редкость. Даже если бы, сделав операцию по перемене пола, я звался Джоан Ролинг, мои книги нравились бы далеко не всем. Да и вообще, в ажиотаже многотысячных очередей, с вечера ждущих открытия магазина, чтобы купить очередной том похождений Гарри Поттера, есть что-то ненормальное, унизительное для автора. Ведь подобный ажиотаж относится к явлениям совершенно иного порядка, нежели литература: стремление «быть как все», желание выгодно перепродать, жажда «стать первым», фанатический психоз, болезненная внушаемость и т.д., и т.п.
Хотите верьте, хотите нет, но ради такой славы я не поменял бы не только пол, но и адрес. А тех, кто сейчас саркастически улыбается, попрошу: перед тем как счесть меня неискренним лгуном, учтите, пожалуйста, тот факт, что я начал писать почти в пятидесятилетнем возрасте, когда любой здравомыслящий человек уже знает цену тишине и душевному спокойствию. «В наш тесный круг не каждый попадал»? Ничего страшного, это нормально. Хотя, как там поется дальше?..
«Но вот однажды…»
Но вот однажды получилось так, что несколько моих вышедших одним скопом книг изменили ситуацию не то чтобы кардинально, но – скажем так – в заметной (по крайней мере, для меня) степени. Если раньше реакция на мою публицистику была довольно минорной, ограничиваясь обсуждением на ФБ-странице (благоразумно смодулированным опцией Friends only), десятком-другим shares и одной-двумя перепечатками (что, опять же, совершенно меня устраивало), то теперь в израильском сегменте Рунета стихийно зародился и уже набрал силу новый сетевой жанр, который впору назвать «гон Тарна» или (по аналогии с известным изобретением Никиты М.) «тарногон».
Речь идет о коллективных фестивалях ненависти, которые по своей продолжительности тянут скорее на пятидневки, чем на пятиминутки. Их состав довольно разнороден – от приверженцев левых убеждений, чье участие в мерзости шейминга наглядно доказывает правильность максимы «левый значит подлый», до снедаемых писательской ревностью коллег (а в писатели нынче метит едва ли не каждый второй из подключенных к интернету особей) и просто любителей выразить праведный гнев по любому подвернувшемуся поводу.
От первых я иного и не жду, вторым от всей души сочувствую, но вот последние… В число последних, к моему полному недоумению, то и дело попадают люди, которых я до того считал порядочными. Послушайте, дамы и господа, вы можете считать меня кем угодно: дураком, фашистом, хамом, осквернителем праха, убийцей Арлозорова, но как можно опускаться до участия в коллективном сетевом гоне, а то и прямо инициировать его? Как можно написать «Имярек – дерьмо», а затем, дождавшись стаи сетевых хомячков, сбежавшихся на запах травли с визгом: «О да! Еще какое дерьмо!», поддакивать, подмахивать, подсказывать, подтверждать, упражняться в небогатом остроумии? Это ведь низость, которая ни в какие ворота не лезет, вам не кажется?..
Не то чтобы это сильно меня задевало: я давно выработал иммунитет к укусам хомячков, уловкам троллей и хитростям флудеров. Форумы и соцсети знакомы мне с момента их рождения лет тридцать тому назад, когда они еще именовались BBS и предназначались исключительно для обмена технической информацией. Беспокоит другое: возможность наметившейся читательской ошибки. Я жизненно заинтересован в том, чтобы колеса катились по червяку по возможности гладко, без скрипа и соскакивания. А если не так, то лучше никак.
Сейчас особенно часто мне приходится слышать и читать о якобы нескольких Тарнах. Кому-то нравится Тарн-переводчик, в то время как Тарн-прозаик не слишком интересен, а Тарн-публицист и вовсе категорически неприемлем. Кому-то – ровно наоборот. Кто-то готов знаться лишь с одним из трех, на дух не перенося двух остальных. «Эта публицистика (проза) просто другим человеком написана! — говорят мне. – Ну почему бы тебе не заняться только прозой (публицистикой)? Ты бы сэкономил себе массу нервов».
Тут уместно вспомнить (если уж мы потревожили тень Владимира Семеновича) другую его песню. Помните: «Долой канотье, вместо тросточки – стек, и шепчутся дамы: “Да это же просто другой человек!” – А я тот же самый…»
Я тот же самый, дорогие читатели. Проза Тарна-прозаика стоит на мыслях и формулировках, найденных в заметках Тарна-публициста, а мировоззрение последнего проверено на живых характерах в романах первого. Это же касается и стихотворных переводов: я перевожу только то, что близко лично мне и отказываюсь от всего прочего (к примеру, от Заха и Амихая). Одно вытекает из другого, одно питается другим. Что-то вам может нравиться, а что-то нет – это абсолютно нормально, но не отменяет простого факта: все мои тексты – длинные и короткие, интересные и скучные, грубые и сентиментальные – написаны одним и тем же человеком. Мною. А я тот же самый.
Мне нравится мастерская проза Михаила Веллера, а его публицистика привлекает существенно меньше (что неудивительно, учитывая неизбежность повторяемости при такой частоте выступлений). Но мне и в голову не придет отделять одно от другого: все это грани единого многостороннего явления под названием «Михаил Веллер».
То же и со мной. Называйте меня политизированным автором, низкопробным детективщиком, ничтожным графоманом, советским пропагандистом, истеричным фашистом… – кем угодно – брань на вороту не виснет. Только не рубите меня на части! Я предпочитаю лучше иметь дело с руганью, чем с глупостью. Если читатель в принципе приемлет мою прозу и при этом в принципе же оскорблен моей публицистикой (или наоборот), это свидетельствует либо о том, что он ни черта не понял в моей прозе, либо о том, что он ни черта не понял в моей публицистике. А коли так, то лучше бы ему не читать ни того, ни другого. Поверьте, я с огромным удовольствием вернусь к своему «тесному кругу». Честно говоря, я уже по нему скучаю.
Бейт-Арье,
февраль 2019